Положитесь на Псмита - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 50

IV

Стрелки часов на конюшне показывали половину шестого, когда Ева Халлидей на цыпочках еще раз осторожно спустилась по лестнице. Чувствовала она себя совсем по-другому, чем три часа назад, когда отправлялась в тот же путь, вздрагивая при каждом шорохе. Тогда она рыскала в темноте и, следовательно, была законным объектом для подозрений. Теперь же, если бы ей встретился кто-то, она была просто девушкой, которой не спится и которая решила погулять по саду спозаранку. Большая разница!

Тем более что это вполне соответствовало фактам. Уснуть она не могла — лишь продремала часок в кресле у окна. И бесспорно, она намеревалась погулять в саду, прикидывая, как извлечь колье из временного тайника, чтобы схоронить в каком-нибудь надежном месте. Пусть лежит там, пока она не сумеет поговорить с мистером Киблом наедине и не получит от него дальнейших инструкций.

После того как Ева выскочила из куста и метнулась в дом, пока Бакстер патрулировал другой отрезок террасы, две причины вынудили ее оставить бесценный цветочный горшок с единственной уцелевшей геранью в вестибюле на подоконнике ближайшего к двери окна. Во-первых, из детективной литературы она вынесла убеждение, что надежнее всего прятать похищенное на видном месте, а во-вторых, чем ближе к входной двери оставит она цветочный горшок, тем короче будет расстояние, которое ей надо будет в урочный час преодолеть с ним, прежде чем извлечь его содержимое. Когда весь дом в таком волнении, когда каждый гость преображен в сыщика-любителя, зрелище девушки, грациозно сбегающей по лестнице с цветочным горшком в объятиях, не пройдет незамеченным.

Еву переполняло радостное возбуждение. Она не привыкла спать по ночам всего час, но волнение и мысль о трудной игре, которую она выиграла вопреки всему, необыкновенно се взбадривали, и она не ощущала ни малейшего утомления. Успех до того опьянил ее, что на лестничной площадке над вестибюлем она перестала семенить на цыпочках и быстро сбежала по оставшимся ступенькам. У нее было ощущение, что она рвется к финишу на последних ярдах олимпийской дистанции.

В вестибюле теперь было совсем светло. Каждый предмет в нем вырисовывался ясно и четко. Вот огромный обеденный гонг, вот длинный кожаный диван, вот столик, который она опрокинула в темноте. А вот подоконник ближайшего к входной двери окна. Но цветочный горшок с него исчез.

12. Дальнейшее развитие темы цветочных горшков

В тесном кругу, который только что стал свидетелем сенсационного преступления, чувства индивидов, слагаемых этого круга, по необходимости резко различны в зависимости от того, каким образом и в какой мере указанные нарушения закона затрагивают их личные судьбы. Как ни сильны по-своему эмоции человека, который в тихой улочке видит, как его согражданина бьют по голове мешочком с песком, они все-таки принципиально иные, чем те, которые испытывает вышеупомянутый субъект. И хотя похищение брильянтового колье леди Констанции Кибл потрясло замок Бландингс до самых глубин, на его обитателей оно подействовало отнюдь не одинаково. Они разделились на две четкие философские школы: одна черпала из случившегося материал для уныния и отчаяния, другая видела в нем лишь источник радостного возбуждения.

Ко второй школе принадлежали те вольные юные души, которые накануне изнывали в бессильной злобе, едва стало известно, что в этот богатый событиями вечер их погонят в парадную гостиную слушать, как Псмит будет читать «Песни пакости». Теперь же холодная дрожь пробирала их при мысли, чего они лишились бы, если бы бдительность леди Констанции поугасла и им удалось бы тихонько ускользнуть в бильярдную, о которой они на пороге рокового часа думали с такой тоской. С точки зрения всех Клодов, Реджи, Берти и Арчи, скопившихся под гостеприимным кровом лорда Эмсуорта, случившееся было суперэкстра, мечта идиота и самое оно. Значительную часть жизни они кочевали из одного аристократического загородного дома в другой, и круговращение это казалось им чуточку однообразным. Происшествие вроде вчерашнего одаряло сельское прозябание чудесной искристостью. А когда они вспоминали, что сразу же за этой заварушкой последует бал графства, им тотчас становилось ясно, что все идет прекрасно в этом лучшем из миров. Они вставляли сигареты в длиннейшие мундштуки, собирались тесными группками и щебетали, как скворцы.

Отряд унылых, чьи сердца были налиты свинцом, слушал их веселую болтовню с отвращением. Отряд этот был численно невелик, но отличался избранностью. Его, так сказать, главой и патронессой была леди Констанция Кибл. Утро застало ее в состоянии, все еще близком к агонии. Однако после завтрака, который она вкусила у себя в спальне и который был подслащен беседой с мистером Джозефом Киблом, ее супругом, она заметно повеселела. Мистер Кибл, решила леди Констанция, вел себя с редким благородством. Она нежно его любила, но все же не с такой нежностью, как в ту минуту, когда, воздержавшись от малейшего упрека за упрямство, с каким она отказывалась отдать колье в банк на хранение, он ласково сообщил ей, что купит ей другое, такое же великолепное, как похищенное, и стоящее ровно столько же. В тот же миг леди Констанция дезертировала из рядов унылых и отчаявшихся. Благодарно поцеловав мистера Кибла, она почти с воодушевлением вернулась в вареному яйцу, которое только чуть поклевывала, когда он вошел.

Однако несколько минут спустя средний уровень отчаяния восстановился в связи с тем, что ряды унылых пополнил мистер Кибл. Накануне он возликовал в уверенности, что к исчезновению колье приложил руку кто-то из его агентов -либо Фредди, либо Ева. Тот факт, что Фредди, тайно проинтервьюированный у него в спальне, беззвучно разевая рот, наотрез отрицал свою причастность к случившемуся, его не обескуражил. От Фредди он ничего путного и не ждал. Но когда, расставшись с леди Констанцией, он встретил Еву и выслушал краткое резюме повести, начавшейся с того, как колье оказалось у нее в руках, и мрачно — в духе нынешних литературных произведений — завершившейся исчезновением цветочного горшка с заветного подоконника, он тоже погрузился в тоску и уныние не хуже всех прочих.

Не задерживаясь на Фредди, чья угрюмость вызвала массу предположений в среде золотой молодежи, а также на лорде Эмсуорте, который проснулся в полдень и расстроился, обнаружив, что лишился нескольких погожих часов, которые мог бы провести среди своих возлюбленных клумб, а также на Компетентном Бакстере, которого в двенадцать пятнадцать стуком в дверь пробудил от сна Томас, лакей, чтобы вручить ему записку его патрона с приложением чека и отказом от его дальнейших услуг, мы перейдем к мисс Пиви.

В двадцать минут двенадцатого в это утро, когда произошло столько всего с таким множеством людей, мисс Пиви стояла в Тисовой аллее и грозно смотрела на грибообразное завершение округленной вершины тиса, расположенного на полпути между входом в аллею и западным лесом, куда она уводила. Мисс Пиви, казалось, декламировала монолог — хотя слова срывались с ее губ весьма быстро, вокруг не было никого, к кому они могли быть обращены. Только исключительно зоркий наблюдатель заметил бы, что плотно переплетенные ветки тиса странно подрагивают.

— Нет, ты ответь, безголовая маринованная ты треска, — говорила поэтесса с неотразимой проникновенностью, указывающей на степень кипения благородной и чувствительной натуры, — хоть что-то ты способен сделать, не шлепнувшись в лужу? Всего-то тебя просили пройтись под окном и подобрать горсточку брильянтов, и вот я слышу…

— Но, Лиз! — жалобно пискнуло дерево.

— Все трудное я взяла на себя. А тебе оставалось только то, с чем двухлетний ребенок справился бы, встав на голову. А теперь…

— Но, Лиз! Говорю же тебе, я его не нашел. Был я там, но не нашел.

— Ах, не нашел! — Мисс Пиви нетерпеливо рыла мягкий дерн носком изящной туфельки. — Да тебе, олуху, не найти турецкий барабан в телефонной будке! Даже поискать толком не потрудился.