Положитесь на Псмита - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 39

II

Мистер Бакстер?

— Я слушаю вас, мисс Халлидей.

Мозг Бландингса рассеянно поднял глаза от страницы. Не прошло еще и получаса после окончания второго завтрака, но он уже сидел в библиотеке, окруженный огромными томами, точно морской лев среди валунов. Когда замок наводняли гости, он почти все время проводил в библиотеке, ибо его высокий ум чурался легкомысленной болтовни великосветских мотыльков.

— Вы не могли бы отпустить меня до конца дня? — спросила Ева.

Бакстер проницательно блеснул на нее очками.

— До самого конца?

— Если можно. Видите ли, со второй почтой я получила письмо от моей лучшей подруги. Сегодня днем она будет в Маркет-Бландингсе и просит меня повидаться с ней там. А мне необходимо повидать ее, мистер Бакстер. Ну, пожалуйста! Вы не знаете, как это важно!

Ева говорила возбужденно, а ее глаза, когда они встретились с очками Бакстера, блестели так, что ни один мужчина, с кроенный из менее прочного матерьяла, не устоял бы. Например, высокородный Фредди Трипвуд, загляни он сейчас в их синие глубины, завязался бы со свойственной ему импульсивностью в узлы и затявкал, как щенок. Бакстер, этот супермен, не испытал подобной потребности. Он взвесил просьбу хладнокровно, всесторонне и нашел ее разумной.

— Хорошо, мисс Халлидей.

— Огромное спасибо! Завтра я посижу подольше и все нагоню.

Ева порхнула к двери, но остановилась там, чтобы озарить его на прощание благодарной улыбкой, и Бакстер вернулся к своему чтению. На миг он испытал сожаление, что эта привлекательная и неизменно корректная девушка оказалась сообщницей человека, которого он не одобрял даже больше, чем подавляющее большинство других преступников. Затем он подавил это недостойное чувство и стал самим собой.

Ева сбежала по лестнице, радостно мурлыча песенку. Она ожидала, что ей потребуется куда больше усилий, чтобы вырваться на свободу. И она решила про себя, что Бакстер, хотя и держится всегда с холодной неприступностью, в душе очень милый человек. Короче говоря, ей казалось, что ничто не способно омрачить этот чудесный день. И только когда несколько минут спустя ее в вестибюле окликнул знакомый голос, она поняла свою ошибку. Голос, хрипловато вибрировавший, принадлежал высокородному Фредди, и с первого взгляда Ева, опытный диагност, поняла, что он намерен вновь сделать ей предложение.

— Ну, Фредди? — сказала Ева, покоряясь судьбе. Высокородный Фредерик Трипвуд привык к тому, что при его появлении люди покоряются судьбе и говорят: «Ну, Фредди?» Его отец говорил это, его тетя Констанция говорила это, все остальные его тетушки и дядюшки говорили это. Такие разные в любом другом отношении, все они, едва его завидев, говорили «Ну, Фредди?», покоряясь судьбе. Поэтому слова Евы и ее тон не обескуражили его, как могли бы обескуражить всякого другого на его месте. Он испытывал только торжествующую радость при мысли, что ему наконец-то удалось поймать ее одну хотя бы на минуту.

То обстоятельство, что после ее приезда в замок ему до сих пор не удавалось застигнуть ее одну, не раз ввергало Фредди в глубокую печаль. Он клял свое невезение, вместо того чтобы воздать должное предмету своей страсти за ее способность мастерски уклоняться от открытого боя. Теперь он скользнул к ней, как элегантно одетый барашек.

— Куда-то собрались? — осведомился он.

— Да. В Маркет-Бландингс. Чудесный день, правда? Конечно, теперь, когда съехались гости, вы очень заняты. Всего хорошего, — сказала Ева.

— А? — сказал Фредди и заморгал.

— Всего хорошего! Мне надо бежать.

— Куда, вы сказали, вы идете?

— В Маркет-Бландингс.

— Я пойду с вами.

— Нет. Я хочу быть одна. Меня там ждут.

— Провожу вас до ворот, — объявил Фредди, человек-пиявка.

Они пошли по подъездной аллее, и Еве почудилось, что сияющее солнце чуть померкло. Сердце у нее было доброе, и она испытывала горечь, играя роль вечных заморозков в саду грез Фредди Трипвуда. Однако из положения было как будто лишь два выхода: либо она даст свое согласие, либо он прекратит делать ей предложение. Первый выход она категорически отвергала, а Фредди, если судить по его поведению, столь же категорически отвергал второй. В результате все их беседы с глазу на глаз были сопряжены с определенной неловкостью.

Некоторое время они шли молча. Затем Фредди приступил:

— Очень вы жестоки с человеком.

— А как ваши короткие удары? — спросила Ева. — Что?

— Ваши короткие удары. Вы мне говорили, что они вам никак не даются.

Она смотрела мимо него, давно уже научившись смотреть в подобных случаях в пространство, но предположила, что странный звук, приветствовавший ее слова, был глухим горьким смехом.

— Мои короткие удары!

— Но вы же сами говорили, что в гольфе они самое главное.

— Гольф! Или, по-вашему, у меня есть теперь время думать о гольфе!

— Это чудесно, Фредди! Вы действительно нашли себе занятие? Давно пора, если хотите знать мое мнение. И как до-волен будет ваш отец!

— Послушайте, — сказал Фредди, — почему бы вам не выйти за человека замуж, а?

— Наверное, когда-нибудь и выйду, — сказала Ева, — если встречу такого человека.

— Да нет же, нет! — с отчаянием сказал Фредди. Обычно она бывала менее тупой. Наоборот, он всегда считал ее чертовски умной. — Я говорю про себя.

Ева вздохнула. Предотвратить непредотвратимое ей не удалось. Она все еще его жалела, но невольно рассердилась. День был такой чудесный, она чувствовала себя такой счастливой. И вот ему понадобилось все испортить! После очередного отказа ему ей всегда требовалось не менее получаса, чтобы обрести душевное равновесие.

— Я люблю вас, черт возьми! — возопил Фредди.

— Ну, так перестаньте меня любить, — сказала Ева. — На самом деле я ведь просто жуткая. Я сделаю вас несчастным.

— Самым счастливым человеком в мире, — стойко возразил Фредди.

— У меня отвратительный характер.

— Вы ангел.

Ева рассердилась еще больше. Ее давно преследовал смутный страх, что в один прекрасный день, если он не бросит свою привычку предлагать ей руку и сердце, она по ошибке ответит «да». Почему, ну почему науке не известно средство, которое вынудило бы его прекратить свои матримониальные притязания раз и навсегда? И, загнанная в угол, она пустила в ход новый, прежде не использовавшийся аргумент.

— Но это же глупо, Фредди, — сказала она. — Просто глупо. Не говоря уж о том, что я не хочу выходить за вас, как вы-то можете жениться на ком-то — на ком угодно, — если у нее нет денег?

— Жениться ради денег? Никогда.

— Да, разумеется, но…

— Купидон, — отчеканил Фредди, — тоскует и чахнет в золотой клетке.

Ева не предполагала, что ее собеседник способен чем-либо ее удивить: она по опыту знала, что его лексикон исчерпывается примерно сорока тремя словами, а общее число мыслей едва достигало двузначной цифры, но этот поэтический взлет ее ошеломил.

— Что?!

Фредди повторил свой афоризм. Когда тот вспыхнул на экране как подзаголовок дивной фильмы в шести частях «Любовь или мамона» (Беатриса Прелестни и Брайан Фразер), он его одобрил и запомнил.

— А! — сказала Ева и умолкла. Как выразилась бы мисс Пиви, ей это заткнуло пасть. — Я имела в виду, — продолжала она после паузы, — что вы не можете жениться на девушке без денег, если у вас у самого денег нет.

— Послушайте! — В голосе настойчивого жениха прозвучала странная торжествующая нота. — Послушайте же! Только это и стоит между нами? Ведь тогда…

— Вовсе не это!

— Ведь тогда все в порядке. С минуты на минуту денег у меня будет хоть отбавляй. Это более или менее секрет… собственно, даже строжайший секрет, так что не проговоритесь, но дядя Джо собирается отстегнуть мне пару тысяч. Дал слово. Две тысячи шуршалочек. Стопроцентно!

— Дядя Джо?

— Ну, вы знаете, — старикан Кибл. Он дает мне две тысячи фунтов, а я покупаю долю в конторе букмекера и начинаю грести деньги лопатой. Это же и ребенку понятно. Тут хочешь не хочешь, а разбогатеешь. Только посмотрите на идиотов, которые каждый день спускают на скачках всю свою наличность! А кто ее забирает? Букмекеры! Один мой друг, мы с ним вместе в Оксфорде были, партнер букмекера, и они возьмут меня, если…