Положитесь на Псмита - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 19

Флорист, обосновавшийся напротив клуба «Старейших консерваторов», оказался восхитительным собеседником — в вопросе о штокрозах он занимал на редкость правильную позицию и был таким кладезем всяческих сведений о дельфиниумах, наумбургиях, эвкомиях, гравилате городском, бергамоте и ранних флоксах, что лорд Эмсуорт всем сердцем предался пиру разума и восторгу души. Лишь через четверть часа вспомнил он, что бросил гостя томиться в нижней курительной и что гость этот может прийти к выводу, будто он несколько небрежно соблюдает священные законы гостеприимства.

— Боже мой! И правда! — воскликнул его сиятельство, внезапно сбрасывая чары.

Тем не менее он не сумел заставить себя стремительно выскочить из магазина. Дважды он доходил до двери и дважды семенил обратно понюхать еще один цветок и добавить забытую подробность о выращивании ломоноса отводками. Однако в конце концов он бросил через плечо последний долгий жаждущий взгляд, принудил себя отвернуться и зарысил через улицу.

Войдя в нижнюю курительную, лорд Эмсуорт на мгновение задержался у порога, щурясь по сторонам: Когда он покидал курительную, она сливалась для него в одно туманное пятно, но он помнил, что сидел прямо напротив среднего окна, а поскольку там стояло только два кресла, высокий молодой брюнет в одном из них, несомненно, был гостем, которого он покинул. Лорду Эмсуорту и в голову не пришло, что это мог оказаться подкидыш. Время в магазине промелькнуло так приятно, что у него сложилось впечатление, будто отсутствие его длилось не более двух-трех минут. Он направился к молодому брюнету. У лорда было возникла мысль, что за протекшее время его гость несколько подрос, но мысль эта промелькнула и исчезла.

— Дорогой мой, — виновато сказал он, опускаясь в кресло, — я должен перед вами извиниться.

Псмит без труда понял, что граф впал в заблуждение, и истинно благонравный молодой человек, конечно, поспешил бы тут же это заблуждение рассеять. Тот факт, что Псмиту это даже в голову не пришло, без сомнения, объясняется каким-то врожденным дефектом его характера. По своему складу он был молодым человеком, который принимает жизнь безоговорочно, и чем больше сюрпризов она преподносила, тем приятней ему было. Вскоре, подумал он, ему придется подыскать предлог, чтобы незаметно исчезнуть из жизни лорда Эмсуорта, но пока ситуация, на его взгляд, сулила заманчивые возможности.

— Ну, что вы, — ответил он любезно. — Ни в коем случае.

— Я опасался, — сказал лорд Эмсуорт, — что вы могли — и с полным на то основанием — обидеться.

— С какой стати!

— Мне не следовало бросать вас одного. Крайне невежливо! Но, мой дорогой, я просто должен был сбегать на ту сторону улицы.

— Абсолютно, — сказал Псмит. — Непременно бегайте на ту сторону улицы. В этом залог счастливой и полноценной жизни.

Лорд Эмсуорт посмотрел на него с некоторым недоумением — верно ли он расслышал? Но его ум не был создан для того, чтобы долго биться над загадками, и он не стал разбираться в своих сомнениях.

— Чудесные у него розы, — сообщил он. — Просто редкостные.

— Неужели? — сказал Псмит.

— Но, конечно, с моими они ни в какое сравнение не идут. Как жаль, мой дорогой, что вы не посетили Бландингс в начале месяца. Мои розы особенно хороши именно тогда. Жаль, что вы не успели их увидеть.

— Вина, полагаю, всецело моя, — сказал Псмит.

— Но, конечно, тогда вы еще не приехали в Англию.

— А! В таком случае все понятно.

— Тем не менее, пока вы будете в Бландингсе, я смогу показать вам еще много цветов. Быть может, — сказал лорд Эмсуорт, наконец-то по законам вежливости предоставляя своему гостю право голоса, — быть может, вы напишете о моих садах стихотворение, э?

Псмит почувствовал себя польщенным. Долгие недели тяжких трудов среди селедок Биллингсгейта вселили в него безотчетный страх, что миазмы рыбного рынка льнут к нему и вне его пределов. И вот абсолютно беспристрастный наблюдатель глядит ему прямо в глаза и принимает его за поэта, и значит, вопреки всему им пережитому, в его наружности сохранилось нечто высокодуховное и безрыбное.

— Не исключено, — сказал он. — Отнюдь не исключено.

— Думается, вы черпаете идеи для своих стихов отовсюду, — сказал лорд Эмсуорт, благородно сопротивляясь желанию вновь взять беседу за глотку. Он испытывал самое дружеское расположение к этому поэту. Чертовски мило с его стороны не обидеться и не надуться, из-за того что его оставили одного в курительной.

— Практически, да, — отозвался Псмит. — Исключая рыбу.

— Рыбу?

— Я не написал ни одного стихотворения о рыбе.

— Неужели? — сказал лорд Эмсуорт, вновь ощущая, что в механизме их беседы разболтался какой-то винт.

— Однажды мне предложили княжескую сумму, — продолжал Псмит, радостно отдаваясь волнам своего врожденного энтузиазма, — лишь бы я написал балладу для «Газеты рыбников» под заглавием «Герберт, наш палтус». Но я был тверд. Я отказался наотрез.

— Неужели? — сказал лорд Эмсуорт.

— Все-таки следует себя уважать, — объяснил Псмит.

— О, разумеется, — сказал лорд Эмсуорт.

— Естественно, это было нелегко. Редактор, осознав, что мой отказ окончателен, совсем пал духом. Однако я дал ему рекомендательное письмо к Джону Водуотеру, который, насколько мне известно, развил указанную тему очень мило.

В эту минуту, когда у лорда Эмсуорта голова слегка пошла кругом, а Псмит, на которого возможность поговорить всегда оказывала стимулирующее действие, приготовился продолжать обмен остроумными репликами, к ним подошел официант.

— Ваше сиятельство спрашивает какая-то молодая дама.

— Э? А, да! А, да! Я ее ждал. Это мисс… как бишь ее? Хиллидей? Халлидей. Это мисс Халлидей, — объяснил он Псмиту, — которая едет в Бландингс каталогизировать библиотеку. Бакстер, мой секретарь, просил ее прийти сюда и повидать меня. Вы позволите покинуть вас на минуту, мой дорогой?

— Разумеется.

Когда лорд Эмсуорт скрылся, Псмиту пришло в голову, что настал момент взять шляпу и бесшумно исчезнуть навсегда из жизни лорда Эмсуорта. Только так можно было избежать замешательства и неприятных объяснений. А одним из главных правил Псмита всегда было избегать объяснений. Конечно, лорд Эмсуорт, вернувшись в курительную и обнаружив, что остался без поэта, может ощутить болезненное разочарование, но, с другой стороны, это сущая мелочь в наши дни, когда поэтов расплодилось столько, что практически невозможно швырнуть кирпич в мало-мальски людном месте и не угодить в сурового юного барда. Если уж, решил Псмит, лорд Эмсуорт желает общаться с поэтами, то, несомненно, ему тут же подвернется еще один. Поэтому он уже собрался встать, но приятная сытость заставила его еще несколько минут понежиться в удобном кресле. Им владела светлая безмятежность, и нарушать это редчайшее настроение было бы прискорбной опрометчивостью.

Псмит закурил очередную сигарету, и вновь, как после прощания с мистером Мактоддом, его мысли мечтательно обратились к девушке, с которой он расстался в бюро по найму мисс Кларксон. Он думал о ней с тихой грустью. Как печально, что две несомненно родственные души, подобные ему и ей, встретились в вихре лондонской жизни лишь для того, чтобы тут же разлучиться — предположительно навеки, — и потому лишь, что этикет, регулирующий отношения тех, кто создан мужчиной и женщиной, воспрещает мужчине укрепить случайное знакомство, узнать фамилию и адрес прекрасной незнакомки, пригласить ее выпить чаю в кафе-кондитерской и поклясться в вечной дружбе. Он вздохнул, рассеянно глядя в окно нижней курительной. Как он дал понять в своей беседе с мистером Уолдервиком, эти синие глаза и веселое милое лицо произвели на него неизгладимое впечатление. Кто она? Где живет? Будет ли ему дано увидеть ее вновь?

Выяснилось, что будет. Пока он задавал себе эти вопросы, по ступеням клуба спустились две фигуры и остановились на тротуаре. Одной фигурой был лорд Эмсуорт без шляпы. Другой — сердце Псмита, обычно работавшее как часы, подпрыгнуло у него в груди — была та самая девушка, которая занимала его мысли. Вот же она, такая же синеглазая, светловолосая, неописуемо милая и очаровательная, как всегда.