Первое выступление свирепого Биллсона - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 1

Пэлем Гринвел Вудхауз

ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ СВИРЕПОГО БИЛЛСОНА

I

Целую неделю меня преследовали неудачи. Я ездил в провинцию к дальним родственникам погостить, но там каждый день шел дождь, дождь, дождь. Садясь завтракать, мои милые родичи бормотали бесконечную молитву, а после обеда принимались за карты. Возвращаясь в Лондон, я попал в вагон, который был битком набит младенцами. Поезд останавливался на каждой станции, я проголодался, как собака, и ничего не мог достать, кроме сахарных пончиков. И когда, наконец, я добрел до своей уютной квартирки и собрался отдохнуть, я увидел, что у меня на диване лежит огромный рыжий человек. Он не шелохнулся при моем появлении. Он крепко спал.. Его здоровенные мускулы так внушительно надувались под пиджаком, что я не решался разбудить его. Роста он был колоссального и не помещался на моем диване.

У него был проломанный нос, и его квадратная челюсть выдавалась вперед, как у ковбоев в кино. Одну руку он подложил себе под голову, другую свесил с дивана на пол. Рука эта была похожа на окорок окаменевшей ветчины. Я не имел никакого представления о том, как этот человек очутился у меня в комнате. Но мне не хотелось расспрашивать его самого — по виду он принадлежал к тому разряду людей, которые приходят в ярость, когда их будят. Поэтому я на цыпочках прокрался через коридор в комнату Баулса, моего квартирохозяина.

— Что угодно, сэр? — слащаво спросил меня Баулс. Он прежде служил главным лакеем у важных господ.

Из его дверей меня обдало густым запахом копченой трески.

— В моей комнате кто-то спит, — прошептал я.

— Это, должно быть, мистер Акридж, сэр.

— Нисколько не Акридж, — сердито возразил я.

Я редко решался перечить Баулсу, но его утверждение так возмутило меня, что я осмелел.

— На моем диване спит не Акридж, а какой-то огромный рыжий мужчина.

— Друг мистера Акриджа. Он пришел сюда к мистеру Акриджу.

— Сюда, к мистеру Акриджу?

— Мистер Акридж занимал вашу квартиру, сэр, все время, пока вы были в отсутствии. Я полагал, что он гостит у вас по вашему приглашению.

По каким-то непостижимым причинам Баулс относится к Акриджу, как любящий отец к любимейшему сыну.

— Что еще прикажете, сэр? — почтительно спросил он меня.

— Ничего, — сказал я. — Э… ничего. Когда мистер Акридж обещал вернуться?

— Мистер Акридж вернется к обеду, сэр, а сейчас он, если не ошибаюсь, на утреннем представлении в театре «Комедия».

Публика только начала расходиться, когда я добрался до «Комедии». Я встал у самого входа и скоро увидел в толпе желтое непромокаемое пальто моего друга.

— Здорово, старина, — весело воскликнул Стэнли-Фетерстонго Акридж. — Ты вернулся? Когда? Послушай, запомни для меня этот мотивчик. Завтра утром напомни мне его. Я боюсь, что я его забуду.

И он загнусавил отвратительным тенором:

— Там, там, там, там, там, там!.. А теперь, старина, зайдем в этот ресторанчик, перехватим чего-нибудь.

— Кого это ты поселил в моей комнате?

— А каков он из себя? Рыжий?

— Господи! Неужели ты навалил мне на шею еще кого-нибудь, кроме рыжего?

Акридж огорченно взглянул на меня.

— Мне не нравится этот тон, — сказал он, спускаясь по ступенькам в харчевню. — Твои слова огорчают меня, старина. Мне и в голову не приходило, что ты не захочешь, чтобы твой лучший друг спал на твоей подушке.

— Черт с тобой! Спи сколько влезет. Конечно, нельзя сказать, чтобы это мне было слишком приятно. Но если ты приводишь с собой ночлежников…

— Закажи две бутылки портвейна, милашка, — сказал Акридж, — и я тебе все объясню. У меня есть гениальная идея, с которой я хочу тебя познакомить… Вот в чем дело, — продолжал он, когда официант принес нам две бутылки, — этот рыжий принесет мне миллионы.

— Не понимаю, почему он должен приносить тебе миллионы непременно у меня на квартире.

— Ты знаешь меня, мой мальчик, — сказал Акридж, с наслаждением поднося ко рту стакан. — Я находчив, ловок, дальновиден. Мозги у меня так и кипят, мысли вспыхивают в них, как молнии. На днях я зашел в трактир съесть бутерброд с сыром и увидел там одного молодца, с ног до головы обвешанного драгоценными камнями. Право, я не преувеличиваю. Кольца у него на пальцах и булавки на галстуке сверкали так, что об них можно было сигару зажечь. Я навел справки и узнал, что он антрепренер Тода Бингхэма.

— Кто такой Тод Бингхэм?

— Неужели ты никогда не слышал о Тоде Бингхэме! Это чемпион среднего веса. Несколько недель тому назад он побил Альфа Полмера и вырвал из него рук первенство. Этот магнат, обвешанный бриллиантами, — его антрепренер. Тод, должно быть, отдает ему не меньше половины своего гонорара, а ведь это целое состояние. Тод каждый день выступает в цирке, а ты думаешь — ему мало дают кино и мюзик-холлы? И вот я решил: почему бы и мне не купаться в бриллиантах? В какие-нибудь две секунды у меня был готов великолепный проект, и представь себе, какое счастливое совпадение: в тот же день я узнал, что пришел «Гиацинт».

Мне показалось, что Акридж начал заговариваться. В тот день я был не в духе, и таинственность его речи раздражала меня.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал я. — Что за «Гиацинт»? И куда он пришел?

— Возьми себя в руки, мой мальчик, — сказал Акридж. — Неужели ты забыл, что «Гиацинт» — торговый пароход, на котором я плавал несколько лет назад? Я рассказывал тебе о нем тысячу раз. Теперь он вошел в лондонский порт. На «Гиацинте» у меня много старых приятелей. Рыжий, который спит у тебя на диване, — матрос «Гиацинта». Отличный человек. К светским разговорам не приучен, но сердце у него золотое. Увидав антрепренера, обвешанного бриллиантами, я сразу сообразил, что, если мне удастся уговорить этого матроса Биллсона серьезно заняться боксом, я стану богатейшим человеком. Биллсон создан для бокса.

— Да, наружность у него внушительная.

— Прекрасный молодой человек. Я уверен, что вы будете друзьями.

— Я в этом не сомневаюсь, он мне понравился с первого взгляда.

— Он первый никогда не начинает ссору. Его нелегко вывести из себя, но если он разозлится — конец. Я сам видел, как в Марселе он вышвырнул из кабака полдюжины иностранных матросов. Кабак был набит кочегарами, — вот этакие молодцы, здоровенные, каждый мог свалить быка одним ударом. Шестеро схватили его за руки, но он раскидал их, как малых щенят, и дубасил до тех пор, пока они не запросили пощады. Этот человек создан для того, чтобы быть чемпионом. Стоит только разозлить его, и все гробовщики в нашем городе на целый месяц получат работу. На мое счастье оказалось, что он и сам хочет бросить море и ищет какой-нибудь службы тут, в Лондоне. Он втюрился в кельнершу трактира «Корона». Не в ту косоглазую, а в другую, — Флосси. Ты, верно, помнишь ее. Белобрысая.

— Я незнаком с девицами из трактира «Корона», — сказал я.

— Хорошие девицы, — сказал Акридж отеческим тоном. — Итак, наши интересы совпали. Милый Биллсон не слишком умен, но все же мне довольно скоро удалось уговорить его, и он подписал контракт. Пятьдесят процентов всех своих доходов он будет отдавать мне. А я обязан устраивать ему выступления в цирке и содержать его покуда на свой счет.

— Содержать на свой счет? Почему же ты укладываешь его на мой диван?

Лицо Акриджа перекосилось от внутренней муки. Видно было, что он глубоко разочаровался во мне.

— Зарядил одно и то же, милейший! Так хорошие друзья не поступают. Ведь не загадим же мы твою комнату.

— Но когда твой чемпион поселяется в комнате, она сразу становится тесной и маленькой. Нам вдвоем не поместиться в ней.

— Не беспокойся об этом, дружище! Мы завтра переезжаем в гостиницу «Белый Олень» и начинаем тренировку. Я уже устроил Биллсону ангажемент, и через две недели состоится его первое выступление. — Не может быть! Как это тебе удалось? — Я просто привел его в контору цирка. Там так и разинули рты. Его вид говорит сам за себя. К несчастью, в то время у меня не было ни гроша за душой. Я помчался к Джорджу Тэпперу. Джордж сообщил мне, что его назначили каким-то помощником какого-то секретаря. Он с ума сошел от счастья. Быть помощником секретаря министерства иностранных дел — да ведь это начало карьеры! Тэппер был так потрясен своей удачей, что без всяких разговоров отвалил мне десять фунтов стерлингов. Теперь я жалею, почему не попросил у него двадцать. Но на первое время мне хватит. Одно меня беспокоит, какое имя дать моему Биллсону.