Фамильная честь Вустеров - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 11

У меня было полное законное право разозлиться, ведь меня попусту заставили тащиться черт знает в какую даль, но я не разозлился. Наоборот, у меня от радости крылья выросли. Я уже признавался вам, что телеграммы Гасси потрясли меня до глубины души, я опасался худшего. И вот теперь прозвучал сигнал «Отбой!», я наконец—то получил точные правдивые сведения из первоисточника: у Гасси с этой кисляйкой опять все в ажуре.

— Значит, конфликт улажен?

— О, совершенно. Сейчас я люблю Огастуса еще сильнее, чем раньше.

— Вот это да!

— С каждой минутой, что мы проводим вместе, его удивительная душа раскрывается передо мной все полнее, точно редкостный цветок!

— Надо же!

— Каждый день я обнаруживаю в характере этого необыкновенного человека все новые и новые грани... Вы ведь не так давно с ним виделись?

— Да, можно сказать, совсем недавно. Всего лишь позавчера вечером я устроил в его честь ужин в «Трутнях».

— Интересно, вы заметили в нем какую—нибудь перемену?

Я стал припоминать позавчерашнюю попойку. Ничего особенного в Гасси не появилось, все тот же кретин с рыбьей физиономией, что и всегда.

— Перемену? Нет, вроде бы не заметил.

Конечно, во время этого ужина у меня не было возможности внимательно наблюдать за ним да еще подвергать все его действия всестороннему анализу, как это принято называть. Сидел он рядом со мной, мы болтали о разных разностях, но ведь вы понимаете, когда выступаешь в роли хозяина, приходится без конца отвлекаться: следишь, чтобы официанты вовремя подавали и наливали, чтобы все гости участвовали в разговоре... чтобы Китекэт Поттер-Перебрайт не передразнивал Беатрис Лилли... словом, сотня обязанностей. Так что я не углядел в нашем друге ничего необычного. Собственно, о какой перемене вы говорили?

— О перемене к лучшему, если только совершенство может стать еще совершенней. Вам никогда не казалось, Берти, что если у Огастуса и есть крошечный недостаток, так это некоторая застенчивость?

Я понял, о чем она.

— А, да, конечно, вы безусловно правы. — Мне вспомнилось, как однажды обозвал его Дживс. — Мимоза стыдливая, верно?

— Именно. Берти, а вы, оказывается, знаете Шелли.

— Вы так думаете?

— Гасси всегда представлялся мне нежным цветком, которому не выдержать суровых бурь жизни. Но с недавнего времени — это началось неделю назад, если быть точной, — он начал проявлять, наряду со свойственной ему восхитительной романтической мечтательностью, силу характера, о которой я и не подозревала. Мне кажется, он совершенно утратил свою робость.

— Да, черт возьми, вы правы, — подтвердил я, наконец вспомнив. — На этом ужине он произнес спич, да еще какой! И главное...

Я прикусил язык. А ведь чуть не ляпнул, что Гасси пил только апельсиновый сок и был трезв как стеклышко, не то что тогда в Снодсбери, где он вручал призы школьникам пьяный в стельку: к счастью, я вовремя смекнул, что эти подробности сейчас неуместны. Естественно, ей хочется забыть, как опозорился ее возлюбленный на церемонии.

— А нынче утром, — продолжала она, — он очень резко ответил Родерику Споду.

— Неужто?

— Серьезно. Они о чем—то заспорили, и Огастус посоветовал ему спустить свою голову в унитаз.

— Кто бы мог подумать!

Ну конечно, я ей не поверил. Ха, сказать такое Родерику Споду! Да в его присутствии, будь он тих как ягненок, даже боксер, допускающий любые приемы, оробеет и не сможет отлепить языка от гортани. Нет, она все выдумала.

Разумеется, я понимал, в чем дело. Она пытается оказать моральную поддержку своему жениху и, как все женщины, перегибает палку. Точно так поступают и молодые жены — они пытаются убедить вас, что в душе их Герберта, Джорджа, или как там их мужа зовут, таятся неисповедимые глубины, которых не заметит человек поверхностный и равнодушный. Увы, женщины не знают чувства меры.

Помню, вскоре после свадьбы миссис Бинго Литтл рассказывала, как поэтично ее муж описывает закаты — уж нам-то, самым близким его друзьям, известно, что этот дубина никогда в жизни не любовался закатом, а если ему и случилось по чистейшему недоразумению обратить внимание на вечернее небо, он наверняка сказал, что оно напоминает ему кусок хорошо прожаренного мяса, другого сравнения он бы просто не нашел.

Однако нельзя же упрекнуть барышню в глаза, что она врет, поэтому я и произнес:

— Кто бы мог подумать!

— Робость была его единственным недостатком, теперь он просто совершенство. Знаете, Берти, порой я себя спрашиваю, достойна ли я столь возвышенной души?

— И напрасно, — искренне заверил ее я. — Конечно, достойны.

— Как вы добры.

— Ничуть. Вы просто созданы друг для друга. Спросите кого угодно, и вам ответят: вы с Гасси — идеальная пара. Я знаю его с детства, и хорошо бы мне получить по шиллингу за все разы, когда я думал, что его избранница должна быть в точности такой, как вы.

— Правда?

— Клянусь. И когда я познакомился с вами, я мысленно воскликнул: «Вижу! Вижу фонтаны! Там стая китов!» Когда свадьба?

— Двадцать третьего.

— Зачем ждать так долго?

— Вы думаете, это слишком долго?

— Конечно. Женитесь прямо завтра, и дело с концом. Если избранник хоть отдаленно похож на Гасси, не стоит терять ни одного дня. Редкий человек. Необыкновенный. Я им восхищаюсь. А уж уважаю! Другого такого просто нет. Талантище.

Она взяла мою руку и сжала. Меня передернуло, но делать нечего, пришлось стерпеть.

— Да, Берти! Вы само великодушие!

— Нет, нет, ничуть. Я искренне говорю то, что думаю.

— Я так счастлива... так счастлива, что эта история не повлияла на ваше отношение к Огастусу.

— Ни в коей мере.

— Многие мужчины в вашем положении затаили бы обиду

— Очень глупо с их стороны.

— Но вы — вы слишком благородны. Вы по-прежнему восхищаетесь им.

— Всей душой.

— Милый, милый Берти!

С этим радостным восклицанием мы расстались, она ушла заниматься домашними делами, а я направился в столовую полдничать. Сама она, как выяснилось, не полдничает — соблюдает диету.

Подойдя к порогу, я протянул руку распахнуть приоткрытую дверь и вдруг услышал голос, который говорил:

— Так что сделайте одолжение, Спод, перестаньте молоть чепуху.

Ошибиться я не мог. С самого детства у Гасси был совершенно особенный, неповторимый тембр голоса: в нем присутствует шипенье газа, вытекающего из трубы, и блеянье овцы, призывающей своих ягнят.

Нельзя было также не понять смысла сказанных слов — никакого иного в них просто не содержалось, и потому признаться, что я удивился, значит ничего не сказать. Хм, вполне возможно, что вздорная история, которую я слышал от Мадлен, не такая уж и выдумка. Если Огастус Финк-Ноттл приказал Родерику Споду перестать молоть чепуху, он вполне мог посоветовать ему спустить свою голову в унитаз. Я в задумчивости вступил в гостиную.

Не считая довольно невыразительной особы женского пола, которая разливала чай и была то ли золовкой, то ли снохой, в гостиной находились только сэр Уоткин Бассет, Родерик Спод и Гасси. Гасси стоял на коврике перед камином широко расставив ноги и нежился у огня, который должен был бы согревать зад хозяину дома, и я сразу понял, почему Мадлен Бассет сказала, что он расстался со своей робостью. Даже от двери чувствовалось, что самоуверенность из него так и прет, Муссолини впору проситься к нему на заочные курсы обучения.

Гасси заметил меня и помахал рукой — как мне показалось, что-то слишком уж покровительственно. Ну прямо почтенный деревенский сквайр, милостиво принимающий депутацию арендаторов.

— А, Берти, это ты.

— Я.

— Входи, тут такие булочки.

— Спасибо.

— Книгу привез? Я тебя просил.

— Прости, пожалуйста, запамятовал.

— Ну, знаешь, такого раззяву, такого осла я в жизни не встречал. Но так и быть, дарую тебе жизнь — меня ждут великие свершения.

И, отпустив меня утомленным движением руки, он велел подать себе еще один бутерброд с мясом.