Дядя Динамит - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 1

Первый из дневных поездов начал свой ленивый бег по небольшой ветке, которая отходит от Уокли, чтобы доставить пассажиров в Эгмарш-Сэнт-Джон, Эшенден-Окшот, Бишопз-Икенхем и другие сонные селенья, испещряющие южную часть Англии.

Кряжистые дети природы не собирались обогащать сверх меры железнодорожную компанию, а потому большей частью ехали в третьем классе, оставляя первый класс беспечным аристократам, на сей раз — молодому пассажиру с открытым, добрым, но очень загорелым лицом и человеку лет на тридцать старше, высокому, изысканному, бодрому той бодростью, какую дает насыщенность каждой минуты. Глаза у него были яркие, усы — седые, красивые, шляпа — немного набекрень. Сигару он держал, словно знамя.

Первые минут десять царило приличное молчание. Потом молодой человек, бросавший взгляды на своего спутника, покашлял и сказал: «Э-э».

Спутник с любопытством взглянул на него. Молодой человек покраснел, он вообще был застенчив, да и думал уже, что зря затеял разговор.

— Простите, — сказал он тем не менее, — вы не лорд Икенхем?

— Он самый.

— Вот здорово!

Спутник его удивился.

— Я и сам этому рад, — признался он. — А вы почему радуетесь?

— Ну, это… — ответил младший, думая о том, какой был ужас, если бы он ошибся. — Понимаете, я с вами знаком… Был. Давно. Дружил с вашим племянником. Знаете, Мартышка. Ездил к вам играть в теннис. Вы мне дали пять шиллингов.

— Так деньги и уходят…

— Наверное, вы меня не помните. Я — Билл Окшот.

— Что вы, что вы, мой дорогой! Как не помнить? — сердечно соврал лорд Икенхем. — Хотел бы я получать десять фунтов за всякий раз, когда говорил жене: «Что там с нашим Биллом?»

— Нет, правда? — обрадовался Билл. — Вот здорово! Как поживает леди Икенхем?

— Спасибо, хорошо.

— Вот здорово! Она мне дала полкроны.

— Женщины бережливее мужчин. Что поделаешь, структура черепа! Да, моя дорогая жена — в превосходном состоянии. Я только что проводил ее. Уплыла в Вест-Индию.

— На Ямайку?

— Нет, по собственной воле.

Молодой человек помолчал, чуть не сказал: «Здорово», но передумал и спросил о Мартышке.

— Мартышка, — ответил лорд Икенхем, — в прекраснейшей форме. Попирает мир. Можно сказать смело, что Моав — его умывальная чаша и на что-то такое он поставил сапог свой. Получил солидное наследство от крестного из Америки, больше не боится портных. Скоро женится.

— Это здорово.

— Да, — согласился лорд Икенхем, восхищенный такой гибкостью стиля. — Он и сам доволен, а вот я — не очень. Быть может, вы заметили, Билл Окшот, что полного счастья не бывает. Одному — хорошо, другому — хуже. Скажем, А скачет от восторга, а Б — хмурится, не говоря об Иксе и Игреке. Так и здесь. Я надеялся, что он изберет мою подопечную. Выросла на моих глазах, стала прелестной барышней, все есть — красота, очарование, характер и, кстати, ум, которого хватит на двоих. С Реджинальдом, иначе — Мартышкой, это необходимо. Так нет же! Однако посмотрим на светлую сторону. Посмотрим?

— Пожалуйста.

— Прекрасно. Итак, смотрим. Новую барышню я не видел, но вроде бы она ничего. А то этот лоботряс еще привел бы крашеную блондинку. Вероятно, вы помните, как склонен он к влюбленности?

— Мы не виделись с детства.

— Он и тогда порхал как мотылек. Дон Жуан танцкласса. Ловелас в костюме Фаунтлероя.

— Теперь он… э… изменится.

— Надеюсь. С другой стороны, возьмем леопарда. Может он измениться? А эфиоп? То-то и оно. Кстати, об эфиопах. Вас коптили?

Билл смущенно улыбнулся:

— Загорел, да? Я был в Бразилии. Еду домой.

— Вы из этих мест?

— Да, из Эшендена.

— Женаты?

— Нет. Я живу у дяди. То есть он живет у меня.

— В чем разница?

— Понимаете, дом — мой. Дядя его… э… опекает. Мне было шестнадцать лет, когда отец умер. Вот дядя и приехал, так и живет, распоряжается. Посмотреть на него, — припомнил Билл свои обиды, — он один хозяин. Лучшую комнату отвел под свой музей!

— У него музей?

— Да, африканские штуки. Да что там! Кто занял лучшую спальню? Я? Нет, дядя Эйлмер. Кто первым читает газету? Я? Нет, дядя Эйлмер. Кому достается яйцо без жидкого белка?

— Постойте, угадаю. Дяде Эйлмеру?

— Именно!

Лорд Икенхем погладил усы.

— Что-то подсказывает мне, — заметил он, — что дядя Эйлмер надоел вам. Я прав?

— Да.

— Почему же его не выгнать?

— Ну, как это… — растерянно сказал Билл, копая пол огромной ногой. — Разве можно?..

— А что, нельзя?

— Ну, трудно.

— Так-так…

Лорд Икенхем догадался, что затронул больную тему, и деликатно отступил. Он вернулся к кроссворду, Билл Окшот стал смотреть на убегающие пейзажи.

Однако видел он не их, а прекрасное лицо Гермионы. Оно сияло перед ним, обещая, что скоро он узрит его не только взором воображения. Здесь, в Англии, можно смотреть в ее глаза, любоваться ее профилем…

Любоваться и все? Или, после Бразилии, он решится сказать ей, что любит ее девять лет подряд? Может быть, но вряд ли.

Размышления эти прервал сосед, тронув его колено.

— Сейчас ваша станция, — напомнил лорд Икенхем. — Эшенден-Окшот.

— А? Да-да. Моя станция, — согласился Билл, встал и взял свои вещи. Но тут же вскрикнул, как бы не в силах поверить своим глазам, хотя они не лгали.

Обычно эта станция не очищает душу ни жалостью, ни страхом. Видеть тут нечего, кроме бакенбардов начальника, которые явно выросли в теплице; разве что вы уж очень тонки, и вас тронет то, как управляется хрупкий носильщик с тяжелыми бидонами. Так и тянет назвать станцию тихой.

Сегодня бы к этому не тянуло. От автомата в одном конце до навеса, под которым хранились метлы и ведра, стояли люди, человек сорок. Двое самых сильных и терпеливых держали плакат, на котором любящая рука начертала:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, МИСТЕР УИЛЛЬМ!

Кроме того, тут были: оркестр, полисмен, священник, бойскауты, сельские жители, что-то вроде младшего класса воскресной школы (с цветами) и величественный седоусый человек, руководивший всем этим.

Билл Окшот стоял у окна, словно герой сказки, зачарованный колдуном, и так явственно страдал, что спутник его все понял.