Дева в беде - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 70

— Извиняюсь за вторжение, мисс, — он галантно поклонился, — но мне необходимо сказать несколько слов вот этому мистеру Грею.

Мод, глядевшая через стол на Джеффри, с удивлением увидела, как его цветущее лицо вдруг посерело. Рот раскрылся, глаза стали стеклянными.

— Вы ошибаетесь, — холодно сказала Мод. Молодой человек ей сразу не понравился. — Это мистер Раймонд.

Джеффри обрел дар речи.

— Разумеется, я — мистер Раймонд! — сердито закричал он. — Приходят сюда, досаждают!…

Молодой человек ничуть не смутился; он, видимо, привык к обидам и продолжал, будто его не прерывали.

— Взгляните сюда, — сказал он, доставая линялую визитку, — Уиллоуби и сын, адвокаты. Я — сын. Шеф поручил мне это дельце. Я много дней вас разыскиваю, чтобы вручить вот эту бумагу. — Он открыл сумку, как фокусник, и достал оттуда плотную бумажку официального вида. — Вы свидетель, мисс, что я документы доставил. Конечно, вы знаете, что это такое? — обратился он к Джеффри. — Вас привлекают к суду за нарушение брачных обязательств. Наша клиентка, мисс Ивонна Синклер из театра «Регал», подала иск на десять тысяч фунтов. Если хотите знать мое мнение, — сказал он, — то я вам скажу: это детская прогулка, а не дело. Лучшее наше дельце по нарушениям за много лет. — Он снова заговорил в профессиональной манере. — Ваши адвокаты, несомненно, войдут в контакт с нами. Послушайтесь моего совета, — заключил он, стремительно меняя манеру, — уладьте это как-нибудь без суда, а то, между нами девочками, у вас нет ни малейшего шанса.

Джеффри вскочил, громко пыхтя с видом оскорбленной невинности.

— Что вы несете? — заорал он. — Неужели вы не видите, что ошиблись? Я никакой не Грей. Сказано вам, я — Джеффри Раймонд!

— Тем хуже для вас, — невозмутимо сказал молодой человек, — значит, обманывали нашу клиентку. У нас есть письма и свидетели, целый мешок всяких штучек. А как насчет вот этого фото? — Он снова нырнул в сумку. — Узнаете, мисс?

Мод взглянула на фото. Это был Джеффри, и недавно, ибо портрет являл его во всей красе. Поперек массивных ног шла плавная надпись: «Бэби от ее Пупсика». Мод затряслась и передала фотографию молодому человеку. Джеффри выбросил вперед руку, пытаясь ее схватить. Уиллоуби-младший засунул фото в сумку и повернулся, чтобы уйти.

— На сегодня хватит, — любезно сказал он, опять поклонился в своей светской манере, сдвинул шляпу еще чуточку налево и, поприветствовав одну из страдающих дам вежливым «С вашего позволения, Мэйбл» (чем навлек на себя ее ледяной взгляд, к которому оказался совершенно нечувствителен), вышел вон, оставив по себе напряженное молчание.

Первой заговорила Мод.

— Пойду, пожалуй, — сказала она.

Слова эти вывели ее собеседника из ступора.

— Сейчас я тебе все объясню…

— Объяснять нечего.

— Это было… это мимолетное… это просто так… ничего…

— Пупсик! — прожурчала Мод и пошла к двери.

Он кинулся за ней.

— Одумайся! — взывал он. — Мужчины не святые! Это ерунда, чепуха!… Нельзя же покончить… со всем… только потому, что я потерял голову?

Мод улыбнулась. Ей стало гораздо легче. Темный интерьер «Уголка» уже не нагонял тоску. Она готова была расцеловать эту неведомую Бэби за то, что своими мудрыми действиями она позволила с чистой совестью закрыть прискорбную главу.

— Ты потерял не только голову, Джеффри, — сказала она. — Ты потерял фигуру.

Она быстро вышла. В пылком порыве Джеффри бросился было за ней, но его остановили. Покидая «Уютный уголок», посетитель должен соблюсти некоторые формальности.

— С-с вашего разрешения, — произнес страдающий голос.

Дама, которую мистер Уиллоуби назвал Мэйбл (и ошибся, ее звали Эрнестиной) стояла рядом с листочком бумаги в руке.

— Шесть шиллингов два пенса, — сказала Эрнестина. Эти дикие слова отвлекли несчастного от главной темы.

— Шесть и два пенса за чашку какао и два бисквита? — вскричал он в ужасе. — Это грабеж!

— Шесть и два пенса, пожалуйста, — сказала атаманша с невозмутимым спокойствием. Это они уже проходили.

В своем номере, в отеле «Карлтон», Джордж Бивен паковал вещи. Вернее сказать, он начал собирать их; последние же двадцать минут сидел на кровати, вглядываясь в будущее, которое представлялось ему чем дальше, тем все безрадостнее. В эти два дня он знавал такие приступы меланхолии, и с каждым разом становилось труднее их развеять. Теперь, перед лицом зияющего саквояжа, готового поглотить полагающееся ему содержимое, он всей душой отдался унынию.

Этот саквояж, со всей сопутствующей ему символикой расставаний и путешествий, как бы подчеркивал то обстоятельство, что он уезжает один в пустой мир. Скоро он окажется на борту лайнера, и каждый новый оборот двигателей будет уносить его все дальше оттуда, где должно бы всегда пребывать его сердце. В иные мгновения эта мысль была настолько мучительна, что перерастала в физическую боль.

Невозможно было даже представить, что каких-нибудь три недели назад он был счастливым человеком. Одиноким, да, может быть, но в каком-то расплывчатом, безличном смысле. Одиноким, но не тем одиночеством, которое терзает его теперь. Что ждет его впереди? Если говорить о триумфах, которые будущее может еще принести, то он, как сказал привратник служебного входа, «забурел». Всякий новый успех повторяет предыдущие, уже достигнутые успехи. Конечно, он будет работать и дальше, но…

Телефонный звонок на другом конце комнаты выдернул его в настоящее. Бормоча проклятия, он поднялся. Кто-то опять звонит — из театра, скорее всего. С тех пор, как он объявил, что уезжает в Америку субботним пароходом, они звонили без конца.

— Алло? — устало сказал он.

— Это Джордж? — спросил голос. Он звучал знакомо, но по телефону все женские голоса одинаковы.

— Да, Джордж, — ответил он. — Кто это?

— Вы меня не узнаете?

— Нет.

— Скоро узнаете. Я люблю поговорить.

— Билли, ты?

— Нет, это не Билли. Я — женского пола, Джордж.

— Билли тоже.

— Ну что ж, придется просмотреть свой список друзей женского пола.

— У меня нет друзей женского пола.

— Ни одного?

— Да.

— Странно…