Тени исчезают в полночь - Белов Руслан - Страница 30

– Третьим будешь? – спросил Коля, увидев наконец старого знакомого.

Худосоков задергался в припадке злобы, затем приутих и донес до слуха Баламута прекрасную своей емкостью матерную тираду.

– Красиво говоришь! – искренне восхитился Коля. – Но у нас в доме англо-русская леди, и я бы попросил вас не выражаться...

Сказав это, он подобрался к Худосокову и начал рыться у него в карманах пижамы. Найдя таблетки, повышающие интеллект и Плавность речи, он высыпал все в извергающий проклятия рот пленника.

Через пятнадцать минут Худосоков пространно извинился и спросил мягким голосом:

– Николай Сергеевич, дорогой, я вижу, у вас ко мне дело? Я – к вашим услугам-с.

– Ну ты даешь! – искренне изумился Баламут. – А еще такие таблетки у тебя, извините, у вас, есть? Я тоже так хочу изъясняться. Сколько раз пробовал – ни хрена не получается. Ольгу просил научить, а она говорит: "В МГУ надо было учиться!" Я ей сказал, что там и учился, а она засмеялась: "Твоему дедушке надо было учиться!"

– Да, конечно, для вас таблеточки-с найдутся! – расцвел Худосоков от возможности услужить. – Только позвоните по телефону 975-52-94, и вам немедленно доставят.

– Ах ты, сука! – возмутился Баламут до глубины своей души. – Хочешь навести на меня своих зомберов?

– А что прикажете делать? – вздохнул Худосоков. – Прошу вас, войдите в мое положение и позвоните, пожалуйста.

– Ты сам туда пойдешь, – буркнул Коля. – Своими ногами. Я вас сейчас с Али-Бабой скопом зомбировать буду.

– А можно мне перед гражданской смертью последнее желание высказать? – жалостливо попросил Худосоков. – Оно вам должно понравиться...

– Выпить, что ли, хочешь? – догадался Баламут.

– Да. Налейте мне два стакана водочки, пожалуйста. И моему товарищу по несчастью тоже.

– Коля не смог отказать Худосокову в этой просьбе, тем более что вчера он купил не совсем понравившуюся ему водку "На здоровье!". Сходил на кухню и принес две бутылки этой гадости и тарелку венгерских маринованных огурчиков.

Споив своим пленникам по два стакана (с пятиминутным перерывом на огурчики), он не спеша достал из сумки два шприца с красной жидкостью и уколол сначала Худосокова, а потом и Али-Бабу. Уколол, выпил полстаканчика водочки, с кайфом покурил, потом отвязал новоиспеченных зомберов от вентилей и своим ходом отправил их по домам, наказав явиться к нему назавтра ровно в 14.00.

6. Баламут предлагает Куликово поле, а Гриша – Штирлица. В результате все летит в тартарары

Когда Баламут в девять утра следующего дня продрал глаза, напротив него сидел Гриша.

– А-а-ангел Гриша? – догадался Коля, с огромным усилием раздвинув в стороны страшную головную боль. – Э-э-это ты?

– Да, – тяжело вздохнул Гриша и пошел к холодильнику искать для больного водки.

– Не ходи, – простонал ему вслед Баламут. – Тут она...

И, поднявшись и запустив руку за диванную спинку, достал початую бутылку какого-то иностранного пойла. Рассмотрев ее на просвет, хотел было тут же выпить из горла, но, пригвожденный осуждающим глазом ангела, обмяк, еле-еле затем поднял голову и, чуть не плача, заканючил:

– Ну чего ты так смотришь? Как лев на свежее дерьмо? Ну, гад я нечесаный, сволочь немытая.

Ну дай стакан, дай, видишь, я, как... как понос, по краям разливаюсь?

Гриша взял с журнального столика стакан, давно забывший о своей прозрачности, и понес его на кухню чистить. Когда он вернулся с ним, сверкающим всеми своими гранями, Коля сидел на диване и довольно улыбался. Ангел поискал единственным глазом бутылку, но увидеть не успел – неуловимым движением пятки Баламут отправил ее в далекое поддиванное забвение.

– Презираешь меня, да? – спросил он потом, блестя ожившими глазами.

– Людей нельзя презирать. Если ты их презираешь – ты нелюдь или бог.

– Э-э! – пьяно обрадовался Баламут. – Ты не прав! Боженька людей любит!

Гриша, чернее тучи, промолчал. Баламут, искренне его жалея, начал сочувствовать:

– Что-то ты злой, Гришенька, стал! Раньше круглый был, добрый, а сейчас – как стрела.

Устал, что ли? Или переутомился?

– Нет... Просто я в вас ошибся, – поправляя повязку на выбитом глазе, сказал ангел. – Я думал – вы поможете, а вы... вы погибли. У вас вместо любви – похоть, поражения ваши – без потерь, победы – без надежды, жалости и сострадания. Ваши сердца давно забыли, что должны бороться с собой[32].

Николай переваривал неожиданные и невпопад сказанные слова ангела минуты три. И все эти минуты лицо его тоже как бы переваривалось – глаза потухли и обесцветились, нос и щеки обвисли, губы обмякли – Баламут страдал...

– Время такое, Гриша, – сказал он наконец. – А что касается борьбы... Ты не прав, Гриша. Вон ребята (Коля вытер рукавом набежавшую слезу) естеством человеческим ради России пожертвовали, поди, посмотри на них – не люди, а подлинные бяки и мойдодыры...

На этих словах Баламуту опять захотелось выпить, и он решил чуть поприжать своего визави агрессивностью.

– А чего, собственно, тебе надо? – прищурив глаза, придвинулся он к Грише. – У меня тут все под контролем. Через час ко мне наиглавнейшие враги народа явятся! То есть их главари, которые теперь мои марионетки. Ты знаешь, я прямо кутузовский план придумал! Я главарям этих непорядочных экстремистов прикажу к завтрему всех своих на Куликовом поле собрать. Ты, кстати, знаешь, где оно находится?

– Не знаю... – покраснел Гриша. – В России где-то, а может, на Украине, ой, извините – в Украине.

– Ну, ладно, сами найдут. В общем, с рассветом, в два ноль ноль, когда любимые города будут спать спокойно, сойдутся они рать на рать и в два четырнадцать, ну, в крайнем случае к двум тридцати, Россия будет спасена. Коля Баламутов гарантирует! Ну, как тебе, Гриша, моя классная идея? Нет, ты оцени, Нельсон! Одним махом всех побивахом! И фашистов с газовыми камерами, и этих экстремистов с газаватом и джихадом!

– Другие придут, сменив уют на риск и непомерный труд, – грустно продекламировал Гриша известные строки Высоцкого (последний месяц он много и все подряд читал и потому несколько разучился говорить своими словами). – Нельзя человеков убивать. Надо их улучшать, чтобы они для всеобщей пользы были.

– Э-э-э, братан, да ты что-то словами Инессы и Шурика заговорил. Человека, братан, улучшить невозможно, от этого он только хуже становится, как учит нас горький опыт Великой Октябрьской социалистической революции. Ты чо, паря, забыл про революцию?

– А что же делать? – горестно воскликнул Гриша. – Неужели нельзя без кровопролитиев обойтись? Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась? Или человек зачат в грехе и рожден в мерзости, а путь его от зловонной пеленки до смердящего савана?[33]

– Нельзя, братан! – уверенно ответил Баламут. – Только Куликово поле!

– Ну, давай подумаем еще раз! Ты же, Николай Сергеевич, умный, в институтах учился...

– Дурак ты, хоть и не учился! Никакого у тебя эстетического воображения нету! Представь только картинку – перед битвой Али-Баба с Худосоковым сходятся в смертельном единоборстве. Заря предутренняя, нежная, рать против рати злобно топчется, а они кудри друг другу рвут! Ренессанс!

– Плохо это. От смерти только смерть рождается. Ну, Николай Сергеевич, придумай что-нибудь! Все разумное действительно, все действительное разумно[34]...

– Я вчера думал пятнадцать минут и придумал только это. Хотя послушай... Эта гениальная идея пришла мне в голову после кокосового ликера.

Может, тебе тоже выпить? И придумаешь что-нибудь получше кровопролития?

– Я же не пью совсем, – не вполне уверенно произнес Гриша.

– Так ты это для себя не пьешь! А во имя Родины попить немного – слабо?