Сержанту никто не звонит - Врочек Шимун - Страница 40

Маршал шел.

Пока ему везло.

Погода была ясной и безветренной, беглец же берег лошадь и шел в обход неудобных каменных выступов. Маршал карабкался напрямик. Ему некого было беречь или жалеть. Ни лошади, ни припасов. От него самого осталось не так уж много. Каждый шаг давался с трудом, обмороженные пальцы...

Впрочем, о пальцах можно было забыть.

В ход пошла левая ладонь.

Кажется, он в кого-то стрелял, затем что-то ел, а потом еще оставался на ночь в теплом брюхе. Вонь от внутренностей страшная. Но было тепло. Тепло расслабляло, в отличие от ярости. Кружилась голова. Болела несуществующая уже левая рука, на повязках выступила кровь. Тепло расслабляло, подтачивало холод настоящих слов . Долг — очень холодное слово. Очень и очень. Честь. Совершенно ледяное. Усилие, которое он затратил на то, чтобы выбраться из остывающего брюха (олень, это наверняка был олень), едва не заставило его расстаться с жизнью. Но...

Он шел.

Осталось всего пять патронов, маршал знал, что перезарядить винчестер больше не удастся. Он не мог рисковать боевой рукой, хватаясь за обжигающий металл без нужды. Указательный палец еще двигался, двигался и большой, хотя и с трудом. На кончике указательного появилось небольшое пятно обморожения, средний палец был в порядке. На безымянном уцелело две фаланги... Мизинцу пришел конец. Невелика потеря.

Маршал шел.

Пожалуйстапожалуйстанеделайэтогонетпрошутебянет

Почти ослепнув, глядя на мир сквозь узенькие дырочки обледенелой тряпки, маршал брел по следу, а беглец уходил от него. Цепочка следов тянулась все выше в горы. Жестокое солнце светило с прозрачно синего неба. Все чаще попадались выступы породы, но маршал больше не пытался срезать. Он просто шел. Иногда перед глазами начинали плясать черные точки, потом свет мерк...

Кружилась голова.

Маршал продолжал идти вслепую, зигзагом следов пятная цепочку, проторенную беглецом. Потом зрение возвращалось, но туман перед глазами не рассеивался. Теперь он был с ним всегда. «Винчестер» на плечах казался непомерной тяжестью... А все вокруг было белым.

Маршал шел. Ему казалось уже, что он идет сквозь облако.

На некоторый день одна темная точка выделилась из сонма подруг, плясавших у маршала перед глазами. Точка медленно и важно вальсировала. Прошло время. Точка разрослась до размеров камешка, потом — булыжника. Наконец, маршал разглядел, что это. Павшая лошадь. Беглец пошел пешком. По видимому, лошадь оступилась и сломала ногу. Беглец вырезал печень и выспался в тепле брюха. Кажется, беглеца звали Клаус. Маршал уже не помнил, что этот Клаус совершил. Но его было необходимо догнать...

Долг — очень холодное слово.

Очень и очень.

Маршал шел.

Дальше выяснилось, что цепочка следов стала очень странной. Неровной. Как будто человек, оставивший следы, сильно хромал. Повредил ногу? Лошадь упала неудачно. Беглец лишился преимущества в скорости.

На следующий день маршал увидел его...

Человек сильно хромал и шел, опираясь на кривую ветку.

Маршал проверил правую, боевую! — руку. Пятно обморожения на указательном пальце разрослось, охватив всю фалангу. Большой палец едва шевелился и при каждом движении стрелял болью. Средний... Если что, подумал маршал, сгодится и средний. Безымянного пальца больше не было. Когда маршал, прихватив край зубами, разматывал тряпку, посыпались куски промороженной плоти. Невелика потеря. Беглец уже совсем рядом.

Подойти на двести футов, а лучше — на сто пятьдесят. И — стрелять.

Маршал шел. Беглец хромал.

К полудню расстояние между ними сократилось до пятисот футов. Несмотря на огромную усталость, маршал нагонял. К трем часам дня он выиграл еще сотню. К семи — расстояние сократилось до двухсот пятидесяти футов. В девять стало темно. К тому времени расстояние между противниками составляло всего двести футов. Нормальная дальность для здоровых рук и опытного глаза, но не для полуослепшего маршала с культяпками вместо ладоней... Пора было выбирать место для ночлега.

Утром его скрутил кашель. Непрестанно кашляя, маршал пытался идти, но изнемог и повалился в снег. Нажевался снегу. Пошел дальше. Через несколько шагов его скрутил новый приступ. Снег окрасился кровью. Маршал встал и снова пошел. Перед глазами маячила темная спина.

К полудню расстояние между противниками составило двести двадцать — двести тридцать футов. Маршал начал отставать. Его след теперь был отмечен кровавыми пятнами. В голове мутилось...

Через некоторое время он решился.

Маршал стащил с плеча «винчестер», лег в снег. Долго ставил реечный прицел остатками пальцев правой руки. Ладонь почти не слушалась. Зажал ружье в сгиб левой руки, поставил средний палец на спусковой крючок. Металл обжигал.

Маршал прицелился.

В вертикальной щели появилась темная спина.

Внезапно беглец повернулся и посмотрел маршалу в глаза. Медленно, неловко поднял винтовку — маршал как загипнотизированный наблюдал, как возникает в прорези прицела темное дуло. Потом — реечный прицел. С руками у беглеца тоже было не все в порядке. Но — прицел встал на место. Теперь они смотрели в глаза друг другу...

Давай, молча произнесли губы беглеца.

Давай, сделаем это.

В следующий момент они одновременно нажали на спусковые крючки...

... — Восемьдесят восемь!

— Восемьдесят восемь, брат.

Подошли еще двое парней, потом еще несколько. Открыли пиво, разместились вокруг стола, выставили закуски: пачки чипсов и фисташки. Я занял место во главе. Вальтер сел по левую руку от меня, Маша с гитарой плюхнулась в правое кресло. Остальная шатия-братия расселась, как душа велит. Взяли бутылки. С громким: шпок! — отлетели пробки, застучали по столу.

— Холдо, ты чего так вырядился? И с каких пор ты носишь подтяжки? — спросил Казак, слегка помятый после возни с Вовчиком. Взъерошенный, но не утративший боевой дух Геббельс занял место напротив Дениса и корчил «светочу скин-движения» обидные рожи. Рожи получались преуморительные...

— Всему свое время, казаче, — говорю. — Подожди чуть-чуть...

Эх, пора!