Восточный триллер (СИ) - Врангель Данила Олегович - Страница 27

Двинулись дальше. Через несколько шагов наткнулись на стайку мухоморов, проломивших асфальт и растущих посреди дороги.

– Чёрт! – опять удивился Моня. – Точно Глухов. Здесь, выходит, и машины не ездят?

– Возможно, – ответил Седой, также изумлённый таким проявлением глухомани.

Медленно двинулись вперёд, в глубину тумана, туда, где исчезала дорога, покинутая автомобилями. Вдали показалась человеческая фигура. Приблизилась, и перед киевлянами предстал человек в военных галифе, в кедах и рубашке цвета хаки. На шее алел аккуратно завязанный пионерский галстук. Короткая седоватая стрижка, внимательный взгляд и руки в карманах. Незнакомец скользнул взглядом по Седому и остановился на Моне.

– Брат, дай закурить.

Моня с любопытством посмотрел на представителя глуховчан. Вытащил пачку «Беломора». Протянул, предлагая:

– Возьми, друг, но только у меня папиросы.

– Спасибо, брат, спасибо, – слегка шепелявя, поблагодарил незнакомец. – Я курю всё. А спичку, брат?

Моня дал подкурить. Спросил:

– Куда это ты, друг, в такую рань?

– Да так, гуляю. Люблю туман. Вы, я вижу, не местные. Надо будет помочь – заходите. Меня все знают, весь город. Личность моя приметная и очень, в местных краях, известная. Я – Гитлер.

– Гитлер? – невозмутимо уточнил Моня.

– Да, это я и есть. – Все меня знают… Все… А на похороны один Дэня пришел. – Нахохлился и убрёл в туман. Крикнул Моне издали: – Брат, а какое сегодня число?

– Двадцать первое, – ответил Маринин.

– А год?

– Ты что, друг? – подивился Маринин. – Две тысячи известный на дворе.

– Мда, времечко летит, ответил Гитлер и исчез окончательно.

– Помешанный какой-то, – сказал Седой. – Дыня на похоронах ходила, года не помнит. Шизо, короче.

Двинулись дальше и минут пять шли молча, переступая мухоморы. В мутном мареве просыпающегося дня показалась фигура человека. Приблизилась, и перед десантниками предстал средних лет парень в чёрной футболке с надписью VOVA. Круглое лицо дружелюбно оглядело Моню и Седого. Моргнув глазами и перекинув папиросу из одного угла рта в другой, парень сказал:

– Здравствуйте, киевские шпионы! – Вынул папиросу, сбил пепел и вопросительно добавил: – Как живёт столица?

Десантники молчали, ошеломлённые столь неожиданной проницательностью местного населения. Моня неуверенно выговорил:

– Доброе утро, э-э-э…

– Меня зовут Чёрт, – сориентировал Маринина незнакомец. – Вы из Киева, а я из Сибири. Почувствовал – моё присутствие необходимо. И прилетел.

– А с чего это вы, пан Чёрт, решили, что мы из Киева? – решительным тоном вопросил Седой.

– А что, из Глухова? – поинтересовался VOVA.

– А может, из Сорбонны? – не уступал Седой. – Идём на практику в ваш лубинститут.

– Может быть, но только из киевской Сорбонны. Там сейчас всё переименовали. Белое стало серым, серое стало чёрным, а чёрное превратилось в квадрат. Да и квадрат, наверное, уже переделали в шестиугольник. Как там поживает школа № 100?

– Вы учились в школе № 100? -удивился Маринин.

– Да, а что? В моё время это не запрещалось.

– Она уже такого номера не имеет.

– Естественно. Сейчас это колледж № 666. – Чёрт VOVA сунул папиросу в рот, вдумчиво глядя на киевлян. Затянулся и, выпустив дым, констатировал:

– А поэтому подольских разводящих мы вычисляем одномоментно. – Неожиданно сменил тему:

– Гитлер не проходил?

– Э-э-э… М-м-м… Проходил.

– Вам повезло. Он является раз в сезон, в туман и под настроение. Это примета, когда Гитлер спрашивает какое число. Он не интересовался?

– Да, вообще-то, спрашивал, – ответил Моня.

– Может быть, и год уточнял?

– Ммм… Да, спросил какой на дворе год.

– Плохо.

– Это почему?

– Будет плохой урожай лубяных культур. У него нюх на урожай. А лубяные культуры – основа местного благополучия. Впрочем, я заболтался. Прощайте, а может до свидания. – Это не от меня зависит. Не попадайтесь Кабану. – Махнул рукой и пошел дальше.

– Какому кабану? – спросил Моня и, прищурившись, вгляделся в туман. Но Чёрта и след простыл. Маринин вытащил телефон, повертел его в руках и сунул в карман.

– Связи нет, – сообщил Седому. – Может, здесь низина и сигнал не проходит?

– Плохо, что связи нет, нахмурился напарник. – Дубина предполагал, что в Глухове могут не работать антенны сотовой телефонии. Рядом Россия, всего тридцать километров, а то и меньше. Если русские отключили Интернет, то янки в ответ на это лампочки в посольствах повыкручивают, не говоря об остальном. Будем работать вслепую, на свой риск. Я очень надеюсь, что Бруклин будет ждать нас на аэродроме. Нам остаётся только совершить контакт.

– Как звать связного?

– Лион.

– Он что, француз?

– Да нет, русский. Фамилия – Леонов. Позывной – Лион.

– На фига нам позывной? Ты его знаешь в лицо?

– Нет, идентификация посредством пароля.

– Господи, сорок первый год! Пароли, отзывы… Какой пароль?

– Моня, не лезь не в своё дело. Я знаю, какой пароль, а вот тебе это ни к чему.

В тумане замаячила ещё одна фигура.

– Глуховчане, я вижу, любят утренние прогулки, – заметил Моня, вглядываясь в туман. – Кабан, наверное. Или Геббельс. Гитлера мы уже видели.

Через несколько секунд перед очами киевского отряда предстал мужичок с длинной седой бородой, рюкзаком за плечами и в белых кроссовках. Серая, застиранная, поповская ряса, как армейская шинель, болталась до самой земли, цепляясь за мухоморы. Седые волосы стянуты резинкой. Внимательный взгляд серых глаз. Узловатые руки. На шее деревянный крест на длинной верёвке. В руках отполированный годами посох.

– Папаша, утро добренькое, – поприветствовал путника Моня. – До Глухова далеко?

– Вы в нём и есть, – молвил тот. – А я вот, в Путивль иду. Вы не оттель?

– Почти.

– А, из Киева мабуть. Ну-ну… Там, в кустах, не вас ли Кабан ждёт?

Моня и Седой переглянулись.

– Какой это кабан? – осторожно поинтересовался сержант Маринин.

– Ага. Значит вас. – Посмотрел внимательно на Седого, и неожиданно подмигнул ему. Шевельнул посохом. – Сами увидите. Передайте ему, что Гриша ушёл из города. Что его, то есть меня, достала суета, маразм, безбожие и, – поднял высоко посох, – спекуляция! – опустил посох. Уточнил: – Спекуляция Божьим планом и объединение его с планом производственным. – Посмотрел на заросли конопли. Закончил: – Я ухожу в Путивльскую обитель.

– Отец, так ведь в Путивле немецкие отряды уже третий месяц стоят гарнизоном, – сказал бородатому старцу Седой. – А то ты не знаешь?

– Всё знаю, сын мой. – Вздохнул. – К сожалению. Пруссак Сковороде не помеха. Во Христе путь каждого, ведает он, иль нет. Движение – путь к Богу. Вот я и бреду. А пруссак… Что мне пруссак? Он тоже божья тварь, хоть и души не православной. – Строго посмотрел на Седого и Моню. Указал рукой в сторону города и посоветовал: – Пройдите эту дорогу молча и быстро. Здесь обитает очень много мающихся душ, и не все они предстанут перед вратами Гавриила. Тянет к этой земле кое-кого. Простится с ней не могут. Я тоже, в своё время, пришел сюда из Киева после школы Могилы. Хоррошая была крепость! Защита от басурманских орд. Двенадцать церквей несли христианскую песнь на всю Левую Украину! Пять монастырей ваяло дух истинных носителей православия! А сейчас… – Махнул рукой. – Сами увидите, если дойдёте. – Старец повернулся и, не попрощавшись, пошёл в след Чёрту.

Отряд полковника Дубины осторожно двинулся дальше.

– Не нравится мне вся эта шизофрения, – мрачно молвил Моня. – Похоже, что местный дурдом этой ночью получил увольнительные. – Огляделся по сторонам, приложил козырьком руку ко лбу и вгляделся в даль. – И где дома или хаты? Одна конопля, мухоморы и бузина. Да туман. Все компоненты психоделической отравы. Похоже, эти Гитлер, Чёрт и Сковорода мухоморов объелись. Или вон – бузины. От этой фигни знаешь, как прёт? Да только не в ту сторону.

– Моня, не болтай чушь.