Нефритовый слоненок - Востокова Галина Сергеевна - Страница 2

Зала была освещена электричеством. Этот свет после привычных свечей или ламп с белым петролем казался слишком ярким и равнодушным.

На мазурку Екатерину пригласил упитанный молодой человек – его имя она тут же забыла. Он не успевал за мелодией и путал фигуры, но делал это с такой неуклюжей старательностью, что получалось забавно и она не сердилась.

Вдруг свет замигал-замигал и погас.

– Опять неполадки на электрической станции, – послышались недовольные голоса. – Когда только научатся обращаться с машинами? Все не слава богу!..

Но тут же внесли множество свечей, припасенных для такого случая, и лица осветились живыми огоньками. Натертый воском паркет бальной залы отразил яркие дрожащие цепочки. Поблескивали драгоценности, ордена, эполеты, атласные ленты и туфельки. Вальс закручивал каждую пару в маленький двухцветный водоворот – белые мундиры и мерцающий газ тюник.

Лица мелькали одно за другим. Катюша улыбалась всем и устала… скорее улыбаться, чем танцевать. А потом мельтешение как-то само прекратилось и осталось одно лицо: черные внимательные глаза, гладкие темные волосы, не просто черные, а с каким-то оттенком. Она на мгновение задумалась. Вот! Такой оттенок и блеск бывает солнечным днем у шмелиного крыла. Хорошо танцует. Врожденная грация, даже, может, артистизм. Как его зовут? Принц сиамский – это запомнила, а имя… что-то оканчивающееся на «бон», а в середине «р». Карбон? Сорбонна? Придет же такое в голову… Интересно, заметен у нее ожог на виске? Катя поправила завитки, пытаясь прикрыть запудренное пятнышко, но локон все отлетал и отлетал, сдуваемый вальсом.

– Катрин, мадам Храповицкая говорит – вы остановились у нее? Вы давно знакомы? – Медлительный гавот оставлял время для разговора.

– Я – нет, но мой папа служил с ее мужем. И наши семьи издавна дружили.

– А ваши родители?

– Они умерли.

– Ох, простите – Он непроизвольно привлек ее к себе.

– Ничего, я уже привыкла. Папа умер – я еще даже в гимназии не училась. А мама – осенью.

– Ну, не будем о грустном. Смотрите, вон идет фейерверкер.

Свечи почти все задули, а оркестр все играл, и «золотой дождь» призрачно сыпался на танцующих полонез. Дамы пытались уклониться от падающих искр, но они, растворяясь в воздухе, никого не задевали. Принц взял с подноса фейерверкера бальную митральезу, и хлопушка с легким пороховым дымком выстрелила фонтанчиком конфетти. Свечи зажгли снова. В воздухе кружились разноцветные бумажные облака, каждое со своим ароматом. Катино облачко пахло духами «Орор», а рядом – чем-то более сладким. Лакей в расшитой галунами синей униформе и белых перчатках подвез двухъярусную тележку с напитками.

– Катрин, глоток шампанского?..

– Спасибо, ваше высочество, но у меня и так кружится голова. Только воду.

Ананасовая шипучка плеснулась в фужер, и пена вспухла снежным холмиком. Колючие пузырьки сладко лопались на губах.

– Извините, ваше высочество, я не расслышала ваше имя.

– Чакрабон.

– Это фамилия?

– Нет, имя. Возможно, это покажется вам странным, но в Сиаме нет фамилий. Пока нет, хотя разговор об их введении тянется не первый год. Имя важнее для человека. Оно – его, и только его, как личности.

– Но фамилия – это связь с родителями и предками.

– Односторонняя. Женская линия все равно у вас теряется.

– Но все-таки…

– Дело привычки и традиций, Катрин. Но, если хотите, фамилия – Чакри. Это примерно то же, что для вас Романовы. Династия. А еще – Питсанулок, по имени одной северной провинции Сиама. Тогда, на французский лад, будет Чакрабон де Питсанулок. Но близкие друзья и родные зовут меня Лек.

– Это как-нибудь переводится?

– Моего старшего брата, кронпринца, мама звала Той, что значит «большой», а меня – Лек, «малыш». Так и повелось. А вы зовите, как вам будет удобнее.

– «Малыш» – для офицера? Не слишком ли принижающе? – пожала плечами Катя.

– А вы знаете какого-нибудь человека с именем Павел?

– Император. – Катя выжидающе смотрела на улыбающегося Лека.

– Даже император… Ну так знаете ли вы, что Павел в переводе с латинского означает «маленький»? Это принижает его?

– Отнюдь… Сдаюсь, принц, и прошу вашего позволения называть вас Лек.

– Я буду рад. Но пора прощаться. Когда вас можно будет увидеть?

– Утром, до обеда, в любой день. А потом допоздна – курсы.

– Что вы изучаете?

– Курсы сестер милосердия, ваше высочество. – Катины глаза потемнели. – Не успела начаться война, как уже и крейсер «Варяг» потопили, и «Кореец». Я в Петербург специально приехала, чтобы быть поближе к брату и записаться на курсы.

– Не ожидал. Вы – и на поле боя? Но мы продолжим наш разговор, не правда ли?

– А мне было бы очень интересно послушать про вашу страну. Вы расскажете? Я сейчас подумала, и оказалось, что с трудом представляю, где она находится. Где-то на юге. Рядом с Индией?

– Не совсем, Катрин. Завтра мне надо быть в Красном Селе, а по утрам обычно занятия в военной академии. Вы разрешите заехать за вами на курсы послезавтра? Это ведь в Первом госпитале? – Он задержал в руке полудетские пальцы с коротко остриженными ногтями.

– Да! – Катя кивнула, отвечая сразу на оба вопроса.

Через час Ирина Петровна заглянула в ее комнату.

– Ох, устала! Кажется, все распоряжения на сегодня и на завтрашнее утро отдала. Столько хлопот и все на мои плечи. Как тебе бал? И даже неплохо, что электричество отключили. Я вначале расстроилась, а потом смотрю – вроде бы даже неплохо, для разнообразия. – Она шутливо погрозила Кате. – А ты сразу очаровала принца. Не ожидала. Наш китайчик недавно из Бангкока…

– И совсем он не похож на китайца!

– Ну уж..

– Да-да! Он похож скорее на наших осетинов или карачаевцев.

– Может быть, – согласилась Храповицкая, – и по крайней мере умен, порядочен и приближен к императору. Еще в Пажеском корпусе был за блестящие успехи назначен личным пажом императрицы. И, знаешь ли, трудно было предположить, что иноземец, вначале не понимавший ни слова по-русски, может окончить обучение в корпусе лучше наших оболтусов. Он уже бывал у меня в то время – года три назад, мы поздравляли его с зачислением в императорский гусарский полк. Принц пришел в сверкающем белом мундире, – она гордо прошагала к окну, изображая Чакрабона, – шлем снял, а с нагрудником, тяжеловатым для его изящества, так и не расстался весь вечер Умница, конечно, но азиат. Спи спокойно, Катенька Кстати, как твой ожог?

– Я уж и забыла, Ирина Петровна. Спокойной ночи.

Она задула свечку и нырнула в пуховое тепло постели.

Ночь прошла в полусне. То совершенно отчетливо слышалась мазурка Венявского и Катя, глядя на крошечный светлячок лампадки, спросонок думала, почему же не отпускают отдыхать оркестр, то она кружилась в вальсе с Чакрабоном, стараясь держать голову чуть вправо, чтобы он не видел левого, покрасневшего виска. Глубокий сон пришел только ранним утром когда уже были слышны покрики извозчиков и хлюпанье колес по тающему апрельскому снегу.

После завтрака Катя открыла конспект и стала старательно изучать способы наложения жгутов при кровотечениях, но взгляд случайно упал на огромную розовую раковину, и мысли сразу уплыли в другом направлении – к теплым берегам Южной Азии. Она достала географический атлас Петри, толстый, в черном коленкоровом переплете с металлическими угольничками по краям. Вот где, оказывается, Сиам. И правда недалеко от Индии, но все же ближе к Китаю. И глубин памяти всплыло: сиамские коты, голубоглазые а еще сиамские близнецы, девочки Додика-Родика и слоны. Катя вздохнула, вспомнив семь традиционных фарфоровых слоников на маминой этажерке, поднесла раковину к уху – морской прибой шумел в перламутровой глубине, швыряя клочья пены на белые пляжи тропических островов. Йодисто запахло водорослями и мидиями, выброшенными под пальмы бирюзовыми волнами.

А за окном сосульки плакали по ушедшей зиме. Было что-то еще, доставленное из Азии… Брат дарил на прошлые именины бусы из камней «тигровый глаз», а раньше, лет пять назад, играли диковинными китайскими шариками. Бросишь легкий катышек в блюдце с водой, и там сразу распускается зонтик, или странный цветок, или забавный человечек – кругленький узкоглазый болванчик; начинает покачиваться на воде, сложив ручки на мандариновом животе и долго-долго кивая.