Солдаты неба - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 72

В сражении б ноября, по докладам летчиков, было уничтожено девять самолетов противника и три подбито. Вскоре результаты уточнили наземные войска. Из 3-й гвардейской танковой армии пришло официальное подтверждение, что мы сбили одиннадцать вражеских машин. Но самое интересное узнали позднее. Оказывается, немецко-фашистское командование издало специальный приказ, в котором говорилось о появлении новых советских истребителей с красными носами и предписывалось во что бы то ни стало сбивать их, так как на них летают асы.

Для поддержания духа своих летчиков фашистское радио передало, что в этом бою участвовало тридцать советских красноносых истребителей, а немецких — всего пятнадцать. И что советские летчики потеряли якобы половину машин, в том числе был сбит и командир группы капитан Ворожейкин. У них же не возвратилось на базы только пять самолетов.

Врать так уж врать. Но мы не удивились: ведь ложь и обман — закон существования фашизма.

После удачного боя радостный гомон наполнил избу-столовую. На фронтовых аэродромах не собирали торжественные собрания, посвященные великим историческим датам, а просто устраивали праздничный ужин.

Столы стоят буквой «П». В центре пока никого нет. Здесь сядет командование. Остальные места заняли летчики, усаживаясь позскадрильно, как на служебном совещании. И понятно. Ужин у нас давно стал не просто ужином, а своеобразным ритуалом разбора полетов.

Днем все взвинчены боями, напряжены ожиданием вылета. Да и собраться всем не всегда есть возможность. В такой обстановке нельзя спокойно подумать, поговорить. А сейчас все тревоги позади. Каждый хочет поделиться своими впечатлениями, мыслями, которые у него накопились за день.

Левее меня в отутюженном до лоска обмундировании сидит Априданидзе. На его — груди орден Красной Звезды. Судам темпераментно рассказывает, как нужно при перелете линии фронта обманывать фашистских зенитчиков. Мне понятна его забота: сегодня он пострадал на этом и теперь делает выводы. Справа от меня садятся Кустов и Лазарев. Одновременно они читают поздравление, висевшее на стене. Командование отмечает круглую победу Кустова.

— Значит, сегодня провозгласим тост за твой двадцатый сбитый самолет, — говорит ему Лазарев.

— И за твою двенадцатую победу, — отвечает тот. Напротив нас села вторая эскадрилья. Миша Сачков и Саня Выборное тоже о чем-то оживленно беседуют. Теперь они стали настоящими асами. В боях у обоих мертвая хватка. Если уж Миша с Саней пошли в атаку — победа обеспечена.

У Сачкова выявляется особый природный дар. Его глаза, как у орла, свободно смотрят на солнце и видят очень далеко. Бывает, что в группе никто еще не заметил в глубинах неба самолет, а он уже сообщал его тип и куда летит. Зоркость — непременное физическое качество истребителя. Правда, в первых боях зоркость Сачкова часто конфликтовала с горячим темпераментом. Видел он далеко, а вот выбрать главное направление удара у Миши иногда не хватало терпения и опыта. Курская битва для него явилась первым испытанием. Он его выдержал и теперь уже не ошибается, куда и как направить свой первый удар. И не только удар, он научился строить замысел боя и как его выполнить.

Сегодня Сачков вогнал в землю четырнадцатый самолет противника. И Выборное от него тоже не отстает. Воюют оба вдохновенно, творчески, и, пожалуй, в этом главная причина их боевого успеха.

Этот праздник Великого Октября — особенный. Впервые, на третьем году войны, он проходил под гордым гимном побед Советской Армии. Наш полк уничтожил триста одиннадцать фашистских самолетов. За это время мы потеряли около сорока машин и более двадцати летчиков. Все погибшие товарищи, словно живые, встали перед нашими глазами, и мы своим молчанием как бы клялись перед ними быть такими же стойкими и сильными и, когда нужно, отдать свою жизнь за Родину так же геройски, как отдали они…

Потом комдив Герасимов, взяв баян, обратился к нам с улыбкой:

— Давайте, братцы, споем, что ли?

Он заиграл и сочным тенором затянул свою любимую песню:

Ужин затянулся. Песни сменялись разговорами, а разговоры — песнями. Душой вечера был комдив. И конечно, не потому, что был он старше всех по званию, и даже не потому, что прекрасно играл на баяне. В боевом коллективе, чтобы так естественно, проникновенно завладеть сердцами летчиков, нужно еще другое, более важное, — быть самому настоящим бойцом и настоящим человеком. И не на один бой, не на один месяц или год, а постоянно. Именно таким и был наш комдив.

Часов в двенадцать ночи Николай Семенович встал: — Ну что ж, пора и отдохнуть. До встречи в Киеве! Нас уже ждут там!

Аэродром Жуляны. Хмурое небо. Низко плывут тяжелые облака. На стоянке самолетов работают киевляне, приводя ее в порядок. Летчики в меховых костюмах не спеша, вразвалочку, собираются у моего истребителя, с любопытством разглядывая свое первое место базирования на правом берегу Днепра.

Повалил мокрый снег. Мы направились на КП, но Лазарев остановился и удивленно воскликнул:

— Ба-а! Что это такое?

Мы обернулись. Кустов, разговаривая с девушкой, засыпал лопатой воронку от бомбы.

— Все понятно! Теперь ему никакой снег нипочем, — заметил Лазарев.

От Кустова мы узнали, что девушку зовут Люся, живет она в Киеве. Настрадалась и натерпелась в оккупации.

На новом месте Кустов с первой же ночи потерял покой. Прежде он засыпал сразу, спал крепко. Теперь ему. не спалось, он испытывал необходимость поделиться со мной своими переживаниями. Секретов друг от друга давно уже не было.

Кустов влюбился по-настоящему. Он ничего не мог делать наполовину. Воевать так воевать, отдыхать так отдыхать, любить так любить. Он во все вкладывал сердце и всю страсть своего неугомонного характера.

Каждый вечер он стал проводить со своей любимой и подумывал о женитьбе. Чтобы не расставаться с ней, думал устроить ее работать в полку или в аэродромном батальоне, обслуживающем нас. Я как-то напомнил ему:

— Ты же говорил, что сначала надо разбить фашистов, а потом только думать о невестах.