Под нами Берлин - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 62

Из-за горизонта показалось ослепительное солнце. На высоте уже наступал день, но внизу земля, отгороженная от нас теневой завесой, еще плохо просматривалась. Под нами могут проплыть незамеченными «юнкерсы», поэтому мы снижаемся. Но вот и землю залило солнце. После вчерашнего побоища, которое мы устроили «юнкерсам», вряд ли они при такой видимости сейчас полетят через наш аэродром. Пуганый хищник по старой тропе не ходит. Нужно податься на юг. Там от линии фронта до окруженной группировки самый короткий путь. Там и нужно ловить транспортные самолеты противника. И действительно, километров через десять в глубине чистой синевы появилась темная точка. Она растет. «Юнкерсы»! Одиночный транспортный самолет, такой же, какие сбивали в прошлую ночь.

Подходим к «юнкерсу». Заметив приближение «яков», он испугался и так шарахнулся, что невольно подставил свое серое, ничем не защищенное гофрированное пузо под мой прицел. Какой удачный момент! Нажатие на кнопки оружия…

Вражеский самолет залит солнцем. Кругом свет, небо, земля… И фашистский крест на крыльях не чернеет, он растворяется в солнце, сияет. Все сияет в красках ясного утра. И эта беззащитная тихоходная черепаха. Стрелять?.. Память вырвала кусочек из детства. Мне тогда было 13 лет. Дядя подарил одноствольное шомпольное ружье и боеприпасы. Я научился стрелять, ходил на охоту. И раз, придя из леса с неразряженным ружьем, увидел на завалинке своей избы кошку. Она, пригревшись на солнце, сидела, подвернув под себя лапки, и спала. Ни о чем не думая, я взвел курок, прицелился и выстрелил. Она, не шелохнувшись, упала на землю. И тут только до меня дошло, что я наделал. С тех пор это ощущение крепко-накрепко застряло в моей совести. Сейчас эта кошка тоже встала перед глазами, и впервые у меня дрогнула рука. Зачем уничтожать беззащитных людей и машину. Нужно попытаться посадить ее. К тому же она сама от страха взяла курс на наш аэродром.

Призывно помахивая крыльями, мы с двух сторон охватили самолет и сблизились с ним. Вижу летчиков и приказываю, чтобы они садились. Иначе… Я даю предупредительную очередь. Попробуйте не подчиниться!.. Через застекленную кабину «юнкерса» я хорошо разглядел поднятые руки летчиков: сдаемся. Турельные пулеметы повернулись от нас. Благоразумно, они ведь люди и понимают — сопротивление бессмысленно. Мы с Хохловым уравниваем свои скорости с пленником и еще плотнее подходим к нему.

Несколько секунд все летим строем. Значит, порядок — враг идет прямо на аэродром. Я осматриваю прозрачное небо: а нет ли там какой опасности, и снова поворачиваю голову на «юнкере». В этот момент из его окон блеснул огонь. Ужаленный врагом, я отскочил. Мой «як», не имея скорости, свернулся вниз, в штопор.

Небо давно приучило меня ничему не удивляться. Сейчас же я не только удивился, но и выругался от неожиданности. Враг физически и морально обречен и в безвыходном положении. И на тебе — такая подлость! Такие будут защищаться всеми средствами. Таких исправит только могила.

«Юнкере» рухнул вблизи нашего аэродрома. Вслед за ним нашли себе могилу еще три транспортника, сбитые Николаем Севастьяновым, Иваном Шевчуком и Виталием Марковым. И только в это утро полк официально получил дополнительную задачу: организовать перехват самолетов противника, летящих к своим окруженным группировкам в районе Тарнополя и севернее Каменец-Подольска.

К середине дня враг, понеся большие потери в транспортной авиации, прекратил полеты, поэтому мы, уменьшив количество находящихся в воздухе самолетов, усилили дежурство на земле.

Сидя в кабине, я разглядываю фотографии, найденные в обломках сбитых «юнкерсов». Пилоты этих транспортных машин, как туристы, любят наглядную историю своей жизни. Передо мной карточки берлинских парадов фашистских молодчиков, города и аэродромы Испании, Чехословакии, Польши, Франции, Италии и нашей Родины.

Много семейных снимков. Вот красивый, интеллирентный на вид парень со своей очаровательной невестой в подвенечном платье. Пышная свадьба, всюду военные мундиры и фашистская свастика — символ духовной жизни этого молодчика и его семьи.

Больше всего меня привлекли фотографии Крыма 1943 года. Этот же тип, гуляя по берегу моря, ведет за ручку малыша, рядом жена с девочкой. На другом снимке четверка под цветущими яблонями сидит за столом и по-домашнему мило обедает. Семья в Крыму, видимо, на отдыхе. Глядя на снимок, на семейную идиллию, как-то не верится, что такие люди, как этот летчик с наружностью интеллигента, с чудовищной жестокостью погубили десятки миллионов человеческих жизней.

Над головой с ревом проносится пара «яков». Это возвратился Марков с напарником из разведки. После доклада на КП он подошел ко мне и высказал свои наблюдения о месте базирования транспортных «юнкерсов». Я передаю все фотографии Мушкину и беру в руки полетную карту. От нас до Львова 125 километров. Не больше часа лёта туда и обратно. Чем ждать транспортные самолеты здесь, сидя в своих кабинах, почему бы нам самим не накрыть их на аэродромах подо Львовой?

— Через пять минут, как только заправят мою машину, я снова готова разведку, — говорит Марков.

— Садись в мой самолет и пока дежурь, — велю ему. — Схожу к командиру полка. Как он посмотрит на эту идею.

На КП от табачного дыма стояла духота. Капитан Плясун, склонившись над картон, чадил папиросой.

— Ты что себя и других травишь табачной гадостью? — говорю ему. — Вышел бы из этого подземелья на солнце.

— Некогда. — Он провел рукой по карте. — Смотри, что творится. Эти данные только что приняли по телефону.

Двухконечный цветной карандаш Тихона Семеновича наносил новую обстановку севернее Каменец-Подольска. Синее колечко заметно переместилось к западу, тесня красные обводы.

— До нас не докатится? — поинтересовался я, показывая на окруженную вражескую группировку. Плясун пожал плечами:

— Пути военные, как и господние, не всегда исповедимы.

— Ты господом не прикрывайся! Ты же по телефону разговариваешь с начальством, радио слушаешь, академию окончил — должен разбираться, что творится на фронте.

Тихон Семенович опустил папиросу в пепельницу, встал из-за стола и, немного подумав, заявил: