Под нами Берлин - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 111

Обдав меня пылью, машина поехала дальше на запад к окутанному фронтовым дымом багряному горизонту. Стоя на дороге, с радостным, волнующим чувством оглядываю аэродром родного полка. На этом аэродроме я еще не бывал, но до чего мне здесь кажется все знакомым и милым. Вот и землянка командного пункта. Из нее вышел Владимир Степанович Василяка и, подняв руки, выстрелил из двух ракетниц. Искрящиеся красные шарики, сгущая начавшиеся сумерки, пробили слой пыли, еще не успевшей осесть от только что приземлившихся самолетов и, описав в небе крутые дуги, погасли. С ними для летчиков погас и очередной день войны.

К командному пункту неторопливо, вразвалочку потянулись летчики. У притихших и как будто обессилевших «яков» заметно оживление. Это техники со своими помощниками приступили к просмотру и подготовке самолетов к завтрашнему боевому дню. Меня сразу до того захлестнула знакомая картина, что ноги сами понесли к командному пункту, словно сигнал касался и меня.

Полк, родной полк! Сейчас встречусь с боевыми друзьями. Однако у меня, к*ак у сына, долго не видевшего своих родителей, радостные чувства схлестнулись с беспокойством об их судьбах. И вдруг, точно в бою, неожиданно из-за капонира вывернулась знакомая фигура. Тимонов?

Да, это Николай Архипович Тимонов. И все такой же поджарый, спокойный и, что меня приятно удивило, такой же прямой, стройный, каким был и на Калининском фронте до повреждения поясницы.

Обнялись. Потом смотрим друг на друга, словно стараемся убедиться, что это не сон, а явь.

— И уже воюешь? — вырвалось у меня восхищение, глядя на здорового, бодрого товарища, которого никто не ожидал увидеть в строю.

— С тринадцатого июля, как началась Львовская операция. Физкультура все излечила. И даже позвоночник. Если бы не гимнастика, мне не летать бы больше. Три месяца лежал, потом пять месяцев гимнастики и, как штык, здоров.

К нам подходили летчики, техники, мотористы, девушки…

Однополчане. Вы все те же, и что-то в вас уже другое, мне пока неведомое. Все знакомые лица. Ой, нет! Вот молодой летчик, я его не видел, вот второй, третий… Значит, кого-то из боевых друзей нет. Незнакомые — пополнение боевых рядов.

Не вижу Ивана Хохлова. Озноб пробежал по телу. А может, задержался где? Спросить не решаюсь. Поднимаюсь на носки, чтоб через головы окруживших меня людей рассмотреть, не подходит ли Иван Андреевич.

Не видно и Назиба Султанова. В Москве я узнал: он только что с отличием окончил Высшую школу воздушного боя и с напарником на самолетах, полученных в школе, прилетел в полк. А может, не долетел?

— Султанов прибыл?

Молчание. Траурное молчание. И зачем спросил? Но это всегда так. После первых до слез радостных встреч вступает в силу трагическая действительность войны — узнаешь о гибели товарищей. Нет Назиба Биктимеровича Султанова. 16 июля, защищая от «фоккеров» группу бомбардировщиков ПЕ-2, он сбил фашистский истребитель, но и сам вспыхнул. И так вместе со своим горящим «яком» упал южнее Львова.

— И Хохлов не возвратился… — раздался чей-то голос в сгустившейся темноте.

— Как не возвратился? — Хотя мое сердце и чувствовало беду и я, к ней приготовился, но все же у меня сорвался этот вопрос. Пытаюсь узнать подробности несчастья, случившегося на второй день Львовской операции, но никто ничего не видел. Произошел небольшой воздушный бой. И пропал летчик. И какой! Он одержал уже тринадцать побед, уничтожил тринадцать вражеских самолетов. И пропал без вести? Да как же так, теперь не сорок первый? Когда человек гибнет в бою, друзья всегда чувствуют себя виноватыми: не уберегли, не сумели.

— С молодыми полетел, не углядели, — как бы оправдываясь, пояснил Сергей Лазарев.

…Ужин. За нашим столом сидят командиры эскадрилий: Сачков, Выборнрв, Лазарев и старые летчики Николай Тимонов, Иван Тимошенко, Коля Севастьянов, Алексей Коваленко, Саша Сирадзе. С нами и начальник оперативного отдела полка капитан Тихон Семенович Плясун. От него летчики всегда получают оперативные сведения. Какие-то полчаса — и я уже был в курсе всех боевых дел полка и общей обстановки фронта.

Мы имеем полное господство в воздухе. Никогда такой мощной не была наша 2-я воздушная армия. Более трех тысяч самолетов! Противник же едва ли наскребал и 600 — 700. Наших истребителей больше, чем фашистских, раз в десять. Однако наши потери неоправданно велики. Миша Сачков на примерах рассказывает, почему это получилось.

— Нам надо перестраивать свою тактику, — убежденно заявляет Сергей Лазарев. — Мы перехватываем немцев только над фронтами или же поблизости, а теперь надо давить и бить их авиацию на всю глубину ее базирования. А над полем боя нам уже самим стало тесно. Часто бывает, что мы просто сами мешаем друг другу.

Саня Выборнов, сидящий рядом со мной, одобряет мысли Лазарева и развивает их дальше, доказывая необходимость действия пар наших истребителей-охотников и над фронтом и в глубоком тылу противника. Два с половиной месяца я не видел боевых друзей. Это время отделило меня от них и дало возможность посмотреть на товарищей как бы со стороны, нейтральным взглядом. Как они выросли! Начинали войну рядовыми, а теперь командиры эскадрилий. Командиром эскадрильи стал и Сергей Лазарев.

Он, как и Сачков с Выборновым, представлен к званию Героя Советского Союза. Эти люди — генералы неба.

Да, именно генералы неба: они водят летчиков в бой. Лучше их, командиров эскадрилий, никто не знает всех тонкостей воздушной борьбы, они творцы тактики. Любого из них хоть сейчас ставь на полк — и без сомнения справятся. Бои лучше любой академии готовят командиров, знающих дело войны. Один только «недостаточен» имеют эти люди — уж очень ершисты. Ершистым по дорогам жизни шагать труднее, чем покладистым.

Напротив меня сидит Саша Сирадзе. Ему на днях только за один вылет на разведку командующий армией генерал-полковник авиации С. А. Красовский приколол на грудь третий боевой орден Красного Знамени. Он уже лично уничтожил двенадцать фашистских самолетов.

Рядом с Сирадзе — Алексей Коваленко, ставший заместителем командира эскадрильи. Степенный, рассудительный, он внимательно слушает подсевшего к нему молодого летчика. Алексей Стал хорошим летчиком и руководителем. Восемь сбитых им самолетов за короткий срок — лучшее свидетельство его боевого умения и мужества.