Небо истребителя - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 29

Начиная набор высоты, я расстался с землей. Сбрасываю с себя взлетное напряжение и, облегченно вздохнув, оглядываю небо. Сейчас оно кажется мне до того чистым, словно его только что вымыли. Высоко и в стороне крутит виражи МиГ-9. На кругу один только я. Полная свобода. Двигатель гудит бодро, лаская нервы, точно приятная музыка.

Четвертый разворот самый ответственный. Его нужно выполнить так, чтобы самолет, оказавшись на последней прямой, сел точно у «Т» с полностью приглушенным двигателем. Однако практически такой расчет из-за разной силы ветра, его направления и барометрического давления сделать почти невозможно. Поэтому многие летчики планируют, как бы подбираясь к посадочной полосе на небольшой высоте и силе двигателя, пока не убедятся, что самолет приземлится в нужной точке, только тогда полностью убирают силу тяги. Так в этом первом полете на реактивном самолете поступил и я, но приземлялся с небольшим перелетом. Сказалось отсутствие винта, который создавал торможение.

Первый полет по кругу совершен. Я срулил с взлетно-посадочной полосы, выключил двигатель, открыл фонарь и все в том же приподнятом настроении вдохнул морозный воздух. Дышал минут пять, пока не стало зябнуть лицо. Когда прибыл тягач, чтобы отбуксировать самолет на стоянку, мое праздничное настроение уже угасло. В воздухе я находился всего десять минут, зато на земле ожидание тягача и буксировка заняли более часа. От такого нудного и длительного сидения в кабине я почувствовал усталость. Выйдя из самолета, вяло доложил инструктору:

— Задание выполнено. Разрешите получить замечания?

— Все правильно, — сказал капитан Деев, поздравляя меня с вылетом на реактивном самолете. — А как машина?

— Хороша: проста и легка в управлении, как и все самолеты Яковлева. — Но вот на земле с буксировкой — мучение.

— Это дело исправится, скоро поступит новая партия тягачей. Да, а почему вы на последней прямой планировали на повышенных оборотах турбины?

— Привычка свыше нам дана. Так я всегда делал. А на Як-пятнадцатом, по-моему, это необходимо. Чтобы турбину вывести с малых оборотов на полные, нужно секунд десять. А если расчет не точен? Если недолет и надо машину подтянуть?

— Понятно, — ответил Деев.

— А если перелет? — горячо продолжал я. — Скользит эта машина плохо. Придется уходить на второй круг. Может горючего не хватить. На Як-пятнадцатам лучше производить посадку на небольшом газе, с учетом инерции.

Инструктор на это ничего не ответил, посмотрел на наручные часы и пригласил меня на обед.

Домову и мне запланированы последние полеты в Центре. И на этом кончится наше обучение высшему пилотажу. Полеты в зону будут зачетными. По плану их должен принимать сам начальник Центра.

На Як-15 я выполнял только виражи и перевороты через крыло. Петли, бочки, иммельманы и другие фигуры высшего пилотажа были запрещены. Почему? Мне было непонятно. Ведь без этих фигур нет высшего пилотажа, нет того мастерства летчика-истребителя, которое необходимо ему для боя.

Сначала я хотел эти фигуры выполнить тайком, чтобы никто не видел, но зоны пилотажа находились рядом с аэродромом, а за полетами следил инструктор. Как-то я намекнул, что собираюсь проделать весь пилотаж. Он сослался на инструкцию, но проговорился, что подполковник Акуленко в этом деле знаток и уже выполнял высший пилотаж на Як-15. Собираясь в этот день в последний, зачетный полет, я решил поговорить с начальником Центра. В столовой для руководства была отведена отдельная комната, где питались и командиры полков, прибывшие на переучивание. Акуленко был заботливым начальником. Всю организацию летного дня он проверял лично и, как правило, завтракал первым. Я постарался перехватить его на подходе к столовой, поздоровался.

— С до-о-брым утром, — протянул он. — А ты что так рано? Проголодался?

— Не спится: мысли тревожат.

— Какие, если не секрет?

— Прокопий Семенович, вы не знаете, почему перед войной был запрещен высший пилотаж на «Чайке»?

— Ну как не знать! Боялись, что она рассыплется. Потом все-таки разрешили. И ничего. А почему ты спрашиваешь?

— Интересуюсь, почему теперь запрещен высший пилотаж на Як-пятнадцатых?

— Вон ты куда клонишь, — Акуленко чертыхнулся. — Уж не хочешь ли испытать реактивный на всю катушку? Или уже испытал?

— К сожалению, нет. Не было подходящих условий. Но я уверен, что машина эта создана для пилотажа. В умелых руках это игрушка. Причем надежная.

— Да, игрушка надежная. И маневренная, — подтвердил он. — Я на нем крутил-вертел все фигуры. Великолепный истребитель. А вот почему разрешено делать только виражи да перевороты, мне и самому не ясно.

— Разрешат со временем, — предположил я и тихо попросил: — Позвольте мне сегодня попробовать, на что Як-пятнадцатый способен?

Акуленко выругался и резко сказал:

— Да разве об этом спрашивают?! Ты что, порядка в авиации не знаешь? Раз запрет, то все! Никаких разрешений быть не может.

Поняв бесполезность своей затеи, я решил попросить разрешение на полет по маршруту через деревню, где прошло мое детство. Мне хотелось с воздуха взглянуть на родные места.

— Правильно, — виновато отозвался я на резкость Акуленко. — Раз запрет, значит, запрет. Ну а как насчет полета по маршруту? Можно мне другой выбрать?

— Выбирай любой.

— А какой любой?

Акуленко рассмеялся:

— У тебя получается, как в байке про огурцы. Они лежат в огороде кучей. Малыш спрашивает: «Бабушка, можно мне взять огурчик?» — «Бери любой». — «А какой любой?» — «Который на тебя глядит». — «Они все на меня глядят!»

Я рассмеялся и продолжая:

— Мой маршрут проходит через Городец и Горький. Прошу увеличить протяженность на десять километров и сделать не три излома, а четыре, чтобы пролететь над своей родной деревушкой Прокофьево. Можно?

— Это в моей власти. — Акуленко предупредил: — Только особенно не задерживайся. Много картинок землякам не показывай. А то надышишься воздухом детства, позабудешь про керосин и сядешь вынужденно.

— Нет! Этого не случится, — заверил я. — Длина маршрута небольшая. Виражить не буду. Сделаю по одной фигуре высшего пилотажа и — курс на Горький.