Над Курской дугой - Ворожейкин Арсений Васильевич - Страница 47

И предсказание его сбылось. На другой день полк послали на прикрытие наземных войск. Немецкая авиация, стараясь сдержать наш наступательный порыв, с рассвета перешла к активным действиям. С новой силой вспыхнули воздушные бои.

Прежде чем подать команду «По самолетам!», оглядываю каждого летчика и убеждаюсь в том, что все они готовы выполнить задание.

Мой ведомый, лейтенант Дмитрий Аннин, исполнительный, степенный и вдумчивый человек. В воздухе, где порой действия опережают мысли, он бывает медлителен, но это восполняется другими его качествами, и в особенности смелостью. Смелость может проявляться по-разному. У одних она холодно-расчетливая, у других — необузданно-отчаянная, у третьих — наивная. Поэтому особенности характера летчика нельзя не учитывать. Порой они определяют построение боевого порядка группы, атаку и успех боя. А уж в подборе пар тем более. Летчики в паре всегда должны быть близкими друзьями и дополнять друг друга — слабость одного компенсируется умением другого. Такой подбор расширяет и усиливает боевые возможности каждого и пары в целом.

Ошибка Александра Выборнова, которому было приказано прикрывать атакующих, а он «забыл» об этом и сам кинулся на противника, подсказала нам, что главной чертой ведомого должна быть исполнительность и зоркость. Дмитрий Аннин, пожалуй, больше, чем многие другие летчики, обладал этой чертой, поэтому, приняв третью эскадрилью, я предложил ему летать со мной ведомым. Он охотно согласился.

Вторая пара — Алексей Карнаухов и Сергей Лазарев. Карнаухов осторожный, даже излишне осторожный, всегда расчетливый. Ведомым у него Сергей. Как летчик он еще не созрел, горяч и суетлив, часто допускает ошибки. Летая с осторожным ведущим, стал более вдумчив, расчетлив и постепенно изживает залихватскую резвость. Сегодня утром он явился на полеты прямо из села с вечеринки. Парторг эскадрильи старший лейтенант Георгий Васильевич Скрябин, сам бывший летчик, понимал, что значит управлять самолетом без отдыха, и предложил отстранить Лазарева от полетов, дать ему выспаться. Летчик капризно, с развязностью ухаря-вояки, которому все нипочем, выразил недовольство:

— Что я, маленький и не знаю, что делать?

Пришлось сделать ему внушение.

Восемнадцатилетним юношей в самом начале войны окончил Лазарев летное училище. Тогда даже и для хорошо подготовленных летчиков не хватало самолетов. Он долгое время находился в тылу без дела, но рвался на фронт, мечтал померяться силами с врагом.

Вот и сейчас упрашивает взять его на задание, доказывает, что успел уже отдохнуть.

Меня, терзают сомнения, подумываю об отстранении его от полетов. Но бравый вид летчика и рвение берут верх над сомнениями.

Иван Моря, проявляя буйное нетерпение, переминается с ноги на ногу. Рядом с ним — ведомый Емельян Чернышев, тоже человек с богатырской комплекцией, спокойный и уравновешенный. Емельян, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, обладает быстрой сообразительностью и светлой головой. Тесная дружба помогает летчикам хорошо понимать друг друга в воздухе. Случается, без единого слова, без заметного движения самолета они согласуют маневр и даже замысел боя. Это делает пару стремительной и расчетливо-дерзкой. Им чаще других поручается ведение боя с вражескими «мессерами» и «фоккерами».

Сомнений нет Каждый готов к полету. И все же спрашиваю:

— Все ясно?

Молчание. Потом нестройные ответы.

Это не какая-то формальность или традиция, а внутренняя потребность начальника и подчиненных убедиться в понимании друг друга.

Смотрю на часы. До вылета еще десять минут. Предлагаю: не торопясь, спокойно всем сесть в кабины, но запускать моторы только по моей команде.

Летчики расходятся по самолетам.

— запел Моря, вразвалочку направляясь к своему «яку».

— После войны, Иван, иди в Большой театр, — подшутил Карнаухов. — Михайлов состарится, займешь его место.

Богатырь расплылся в доброй улыбке.

Шестерка вырулила из рощи и приготовилась к вылету. Командир полка тревожным голосом передал по радио:

— Отставить взлет! Стоять всем на месте!

Это вызвало недоброе предчувствие. Случилось что-то непредвиденное, но об этом никто не спрашивает: майор Василяка зря не задержит вылет. Стараясь отгадать причину задержки, молча обшариваем глазами землю и небо. На аэродроме все замерло. Люди, укрывшись в роще, наблюдали за горизонтом. Ах, вон оно что… В глубине бесконечной синевы показалась длинная полоска, похожая на большую белую указку. Тонкий конец ее был темный, хвостовая часть заметно блекла и совсем растворялась в небе. На большой высоте шел немецкий разведчик, оставляя позади белый след. Значит, аэродром теперь известен противнику, разведчик наверняка обнаружил его. Василяка, чтобы окончательно не раскрыть наше базирование, решил задержать вылет.

Все внимание приковано к разведчику: ведь он может сбросить несколько бомб. Знаю, что теперь все равно их отнесет в сторону от аэродрома, и все же (чем черт не шутит!) смотрю с опасением на противную букашку, чертящую по небу белоснежную полосу.

Но вот разведчик скрылся, и мы в воздухе.

Впереди показалась Томаровка. Здесь вчера врагу был нанесен главный удар смежными крыльями Воронежского и Степного фронтов с целью рассечения основной фашистской группировки и последующего разгрома ее по частям. Теперь в образовавшийся прорыв хлынули две танковые армии на Богодухов — Валки. Наша задача — прикрыть танки от немецкой авиации.

Успех истребителей прикрытия сейчас только в нападении. Для этого нужна высота, дающая при хорошей осмотрительности и скорость, и свободу маневра, и выбор момента для атаки. Иначе говоря, кто на высоте, тот хозяин положения.

Высота у нас есть. На этот раз забрались значительно выше, чем обычно летают гитлеровцы. Войска наступают, и мы полны решимости отразить любой налет вражеской авиации. Все учтено при организации боя. Только бы вовремя обнаружить неприятеля!