Старшая сестра - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 10

В этот вечер у отца с Антоном произошёл конфликт. Антон пришёл из школы очень весёлый: он ещё с порога прокричал на всю квартиру, что ему в классе дали поручение. Это было его первое поручение и, конечно, очень важное: следить за цветами на одном из окон.

– А Варвара Захаровна сказала: у кого есть дома цветы, если захочет – пусть приносит, – сообщил он. – А я говорю: у нас есть, и я принесу… Мама, можно я отнесу в школу цветок?

– Ты бы, сынок, сначала спросил у меня – можно ли? – а потом и обещал, – сказала мама, приглаживая его белёсые вихры. – Ну, а теперь мы с тобой в безвыходном положении: раз обещал, надо отнести.

– А какой отнести?

В дело вмешалась Изюмка:

– Пусть вот эти листики отнесёт, они некрасивые!

– Сынок, а знаешь что? – сказала мама. – Эти листья ты, пожалуй, и возьмёшь. Только не сейчас – сейчас они вялые, жёлтые. Скоро и совсем опадут. Но зато после Нового года как начнёт этот цветок новые листочки выпускать да как начнёт цвести красными граммофонами!.. Это богатый цветок – амариллис. Вот его и возьмёшь.

Антон согласился. Ему сразу представилось окно, залитое весенним солнцем, и среди зелёных стеблей и листьев разных бегоний и гераней его цветок горит красным огнём! И он тут же пощупал пальцем землю – не сухая ли? Теперь этот цветок будет всё время под его личным наблюдением.

Лишь только раздался отрывистый, короткий папин звонок, Антон, а за ним Изюмка выбежали в коридор открывать отцу.

– Тише, тише, – легонько отстранил их отец. – За меня не хватайсь!

– Всегда за тебя «не хватайсь»! – обиделась Изюмка.

– Да ведь это только временно, – возразил отец. – Вот сейчас умоюсь, переоденусь… ну, тогда другое дело. А то видишь – спецовка какая? Тут и гарь, тут и масло…

– Папа, папа! – перебил Антон. – А мне в классе поручение дали!

– Скажи пожалуйста! – покачал головой отец. – Поручение! Ты, Антон, однако, важным человеком становишься!

А мать тем временем уже сновала из комнаты в кухню, из кухни в комнату – накрывала стол. Как любила она эти часы, когда вся её семья собиралась вместе! Светлыми, весёлыми глазами поглядывала она и на детей и на мужа, губы морщились от сдерживаемой улыбки, а проворные руки ставили кастрюлю на огонь, резали картошку, раскладывали рыбу на блюде…

За обедом, как всегда, шёл оживлённый разговор. Отец рассказал про одного лектора из райкома. Лектор прочёл лекцию, а потом пошёл ходить по заводу. Ходил, дивился. На краны дивился, на горящие мартены, на грохочущие станы. Около него, Стрешнева, долго стоял и всё удивлялся, как это вальцовщик так ловко подхватывает огненную проволоку, бегущую из стана. А потом опёрся рукой на бунты проволоки, а бунты эти были ещё горячие – ну, и обжёгся. Да хорошо, что не сильно, заживёт…

– Мы тоже скоро к вам на завод придём! – сказала Зина.

– Э, нет, ничего не выйдет! – возразил отец. – Посторонним вход воспрещён. И правильно. А то вот забредёт какой, да и попадёт под какую-нибудь чушку… Или в раскалённой проволоке запутается. Ищи его тогда!

– А вот мы всё-таки пойдём! – весело повторила Зина. – Со школьной экскурсией.

– Ну, это другое дело, – сдался отец. – Конечно, не лишне знать, где ваши отцы работают и что делают.

Но больше всех говорил за столом Антон. Он был в отличном настроении – пожалуй, даже сверхотличном. Из ума не выходило то важное обстоятельство, что у него теперь есть школьное поручение. Надо было объяснить, какие цветы стоят на его окне, и как их надо поливать, и как Петушок Галкин из пятой квартиры сказал, что Антону всегда везёт, а что он, Петруша, справился бы лучше, только ему не везёт…

После обеда отец повозился с младшими ребятишками, потаскал их, обоих сразу, на загорбке.

– Ну, теперь я немножко отдохну, – сказал он, опуская их на пол. – Полежу в спальне.

Но Изюмка, обняв ногу отца, не пускала его и смеялась:

– Ой, папка, какой ты огромный!

А за другую ногу теребил Антон и, подняв на отца большие, ясные глаза, лукаво прищурился и спросил:

– А что ты обещал сегодня? Знаешь?

– Знаю, – ответил отец: – человечков из бумаги вырезать.

– Да, да!

– Ну и вырежу. Только полежу. Чуть-чуть.

Отец ушёл в спальню, мать мыла посуду на кухне, а Зина принялась убирать со стола.

– Я буду тебе помогать, – объявил Антон.

– И я! – закричала Изюмка.

– Ох, куда деться от этих помощников! – вздохнула Зина. – Ну уж ладно. Я вам буду давать по вещичке, а вы относите в буфет.

Изюмка получила кафельную дощечку, на которой режут сыр. Она крепко, обеими руками, прижала её к груди и тихо, еле переступая, направилась к буфету.

Антон же, наоборот, повинуясь своему праздничному настроению, скакал вприпрыжку с розовой маминой чашкой в руке. Но разбежался – и налетел на раскрытую дверцу буфета. Чашка со звоном разлетелась на мелкие блестящие кусочки.

– Разбил! – закричала Изюмка.

– Нет, – рассердился Антон, – она сама!

– Не выдумывай! – сурово сказала Зина, подбирая осколки в фартук.

Из спальни выглянул отец:

– Что это… кажется, авария?

– Нет! – поспешно ответил Антон. – Ничего и не разбилось.

Тёмные отцовы глаза перестали улыбаться:

– Ничего не разбилось?

– Нет, – опять сказал Антон.

Зина с осколками в фартуке молча стояла у стола.

Отец внимательно посмотрел на Антона. Лицо его стало скучным, словно погасло, а на лбу сразу появились морщинки;

– Мы сегодня не будем вырезать человечков, – сказал он и вздохнул: – Наш Антон – обманщик.

– Я, я разбил чашку! – закричал Антон, и крупные слёзы тотчас покатились по круглым, тугим щекам. – Я не обманщик!

– А почему ты не сказал сразу?

– Я думал, что ты за это… не будешь вырезать человечков…

– Я не буду их вырезать не за «это», а за то, что ты меня обманул. Рабочий класс обманщиков презирает. Понял?

Отец уселся у окна и загородился газетой.

– Ну, папа… ну, я больше не буду!

Антон ревел, но отец не отвечал ему. Антон начал теребить его колено.

– Человечков я тебе сегодня вырезать не буду, – снова сказал отец. – Ты меня обманул. И больше не кричи, ничего не получится. Вот тебе и весь сказ.