Личное счастье - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 35

Но вот он, Кондрат, пришел, а Ивана-то Кузьмича с аппаратом и нет. Очень нужно Ивану Кузьмичу возиться с малявками. Как же, так вот сейчас наденет калоши и побежит к ним в садик!

Яшка, насвистывая, медленно направился по улице. Воскресенье, выходной. Отец дома и уже с утра «веселый», стучит кулаком по столу и кричит, что всех заставит ходить по одной половице, а мать смотрит куда-то в окно, будто не слышит ею, и Яшка знает, что ей скучно-скучно, так скучно, что хочется лечь, да и умереть. Яшка слышал, как она именно этими словами – лечь, да и умереть – говорила о своей тоске соседке.

И Яшке скучно. Жаркий летний день, когда люди ловят рыбу, собирают в лесу грибы, катаются на лодках, – этот день для Яшки был полон одиночества, безделья, тоски, оттого что неизвестно куда себя деть, и тайной печали, оттого что вся его жизнь какая-то нескладная и не как у людей. Куда идти? Что делать?

Может, в кино? Но все только кино и кино. А жизнь ведь не только на экране. Вот был бы у него фотоаппарат! Счастливый этот Кондратка: пойдет со своим отцом, да и будет снимать что захочет. Если бы у Яшкиного отца был такой «Зоркий» или еще лучше – «Киев»!

Вспомнив о своем отце, Яшка невольно скривил губы. У его отца – аппарат! А что бы он с ним стал делать? Только одно – пошел бы да пропил.

Яшка брел сам не зная куда. На углу улицы его окликнули:

– Яша! Клеткин!

Яшка обернулся. Его звала Зина Стрешнева, она махала ему рукой:

– Пойдем с нами!

– Куда еще? – хмуро спросил Яшка.

– Фо-то-гра-фи-ро-вать!..

Яшка, все так же хмурясь, повернул обратно. Он делал вид, что все это ему малоинтересно и что он идет так, от скуки. Но его узкие ярко-синие глаза так и светились от радости.

Зина стояла у ворот и ждала его.

– Идем с нами на стройку, Иван Кузьмич велел.

Новый дом уже на четыре этажа поднялся над землей, наметился и пятый. Он словно врезался в небо своими красными кирпичными стенами, весь разграфленный еще пустыми темными проемами окон и дверей – будущие окна, будущие двери будущих прекрасных квартир.

Среди штабелей кирпича, строительного мусора и холмов разрытой земли и глины ходил со своим «Зорким» Иван Кузьмич, высокий, сутулый, длинноногий. Вот он перешагнул через канаву с канализационной трубой, встал под старой черемухой, которую строители, оберегая, оставили для будущего сада, и навел аппарат на угол третьего этажа.

– Там будет наша квартира, – пояснил Кондрат.

Зина остановилась, не зная, как ей в своих белых парусиновых босоножках пройти среди сырых, разъезженных грузовиками глиняных бугров. Но ребята уже бежали к Ивану Кузьмичу, прыгая через канавы и доски. Первым подбежал Яшка.

– А нам поснимать дадите? – спросил он, глядя в глаза Ивану Кузьмичу, напряженно стараясь угадать по выражению этих глаз: даст он поснимать или откажет?

– Иди сюда, – сказал Иван Кузьмич, – стань здесь.

Яшка послушно встал там, где ему указали. Иван Кузьмич подал аппарат, закинул ему на шею желтый ремешок.

– Теперь гляди сюда, в глазок.

Яшка вдруг стал робким и покорным. Он поглядел в маленький волшебный глазок и увидел там и дом, и Зину, и ребятишек, и груды кирпичей, и кран с поднятой стрелой… Столько всего уместилось в этом глазке, и все видно так отчетливо и так ярко – прямо крошечная цветная картинка!

И Яшка снимал.

Он быстро, быстрее всех ребят понял, как нужно фотографировать, как находить нужный ракурс, сколько времени держать.

– А ты, брат, молодец, оказывается, – сказал ему Иван Кузьмич, – способный. Ты чей?

– Ивана Клетки на, слесаря, – нехотя ответил Яшка.

Иван Кузьмин хотел сказать: «А, это ты и есть Яшка Клеткин, который из школы убежал?» И хотел хорошенько пристыдить Яшку.

Но Яшка предвидел это и ловко перевел разговор:

– А как это делается, что карточки цветные бывают?

– Это особая статья. Это пленка такая есть, – сказал Иван Кузьмич и начал увлеченно объяснять, как делается эта пленка, на которой снимки получаются цветными.

Снимали много – и дом, и черемуху, и друг друга. Яшка снял целую группу – Зину и всех ребят с нею. Иван Кузьмич поднялся в свою будущую квартиру, и его сфотографировали глядящим из проема своего будущего окна.

Зина тайком следила за Яшкой.

«Вот чем можно привязать его, – думала она. – Может, будет в конце концов человеком».

И в первый раз она с радостным облегчением отметила, что думает о Яшке без вражды и раздражения. Ну и кто он такой, если разобраться? Маленький, заброшенный, обозлившийся мальчишка – вот и все. Стоит ли и можно ли сердиться на него? Елена Петровна права: его приручить надо, приручить лаской, доверием. Тоненький, хрупкий мостик уже протянулся между нею и Яшкой, надо уберечь этот мостик, укрепить его.

Пленка кончилась, и все отправились домой. Яшка не отходил от Ивана Кузьмича.

– А потом что? Проявлять?

– Проявлять. А потом печатать.

– А как проявлять? А как печатать?

Иван Кузьмич поглядел на него с высоты своего большого роста:

– А ты, я вижу, азартный! Приходи ужо, к вечеру, вместе проявлять будем, а потом печатать.

У Яшки широко раскрылись глаза:

– Правда?

– Да чего ж не правда?

– А хозяйка твоя… не выгонит?

– Моя мама не такая, чтобы выгонять, – сурово осадил его Кондрат.

Кондрат ревновал. Отец носится с Яшкой, как будто только один Яшка тут и есть. «Способный», «азартный», «молодец»… А как будто Кондрат хуже снимает. Он уже и проявлять умеет и печатать. Правда, ему некогда много заниматься фотографией, у него еще и других дел не сочтешь. А Яшка только по улицам слоняется. И уже он и «молодец» и «способный»!

– Вот и пойди, Яша, – вмешалась Зина, – вот и будете проявлять вместе с Кондратом.

– Пускай без меня проявляют, – ответил Кондрат, – я буду книжки в библиотеке выдавать. Да и потом, я ведь… не азартный.

– Эх, кабы у меня такой аппаратик был! – не слушая Кондрата, сказал Яшка. – С утра до ночи снимал бы. И ночью снимал бы! А что, Иван Кузьмич, ночью снимать можно?

– Я снимал. – Иван Кузьмич был рад, что наконец-то встретился ему человек, с которым можно сколько хочешь говорить о фотографии. – При больших фонарях снимал. Интересные снимки получаются. Придешь – покажу.

– Ладно! А поснимать дашь?

– Если сумеешь, конечно, дам. Все равно аппарат всю неделю без работы лежит. Кондрат – он ведь, ты сам слышал, до этого дела не азартный.

Зина видела, как сверкнули на отца глаза Кондрата. Но это ничего, пускай парнишка немного потерпит.

Может, Иван Кузьмич лучше, чем кто-либо, сумеет приручить Яшку.

Яшка с этого дня стал чаще появляться в лагере. Он принес отпечатанные карточки, на которых среди бугров и строительного материала стояли ребятишки и Зина. У Зины было темное лицо и черные волосы, но это ничего, это передержка. В следующих карточках этого не будет.

Зина по-прежнему не любила Яшку. Она заставляла себя терпеть его присутствие. Однако она все больше и больше убеждалась в том, что доброе отношение к человеку вызывает такое же доброе отношение и с его стороны. «Худой мир лучше доброй ссоры» – здесь эта пословица оправдывалась. Чем дальше, тем лучше и добрее становился этот худой мир. Яшка хоть и не стал ласковей, все-таки кое в чем начал уступать. Он уже не плевался, не дразнил маленьких и, кажется, перестал попрошайничать на улице.

Через Кондрата она знала, что Яшка теперь все вечера проводит у Ивана Кузьмича, что он без конца возится с пленками, печатает, проявляет и даже ходит фотографировать один – Иван Кузьмич дает ему фотоаппарат.

«Мы его выведем в люди, – похвалилась как-то Зина отцу. – Важно сначала чем-нибудь увлечь человека…»

«Ну что ж. Сначала увлечется, а потом надоест, – ответил отец. – Так тоже бывает».

Зина удивленно посмотрела на отца: