Сердце Дьявола - Белов Руслан - Страница 32

– Она у водопада со-о-хнет... – зевнула Ольга.

Мы с Баламутом встали. Я пошел собирать червей, а он – в штольню за приправами.

Миска была уже полна извивающихся тварей, когда из штольни раздались призывные крики Баламута.

Прибежав в штольню, мы увидели, что он, возбужденный, глаза блестят, стоит в двух метрах от устья и ковыряется ножом Оторвилапко в кровле.

– Ты чего базлаешь? – подбежав первым, спросил его Бельмондо.

– Смотри, здесь трещина, и из нее сквозит! – ответил Баламут озабоченно. – И здесь не полосчатый известняк, как везде, а что-то напоминающее цемент...

Я приблизил свою ладонь к трещине и почувствовал холодок – из нее действительно шел воздух. А Баламут, продолжая расчищать борта щели от грязи, сказал хмуро:

– Это не пыль от проходки, эту грязь специально здесь размазывали для маскировки... И цемент свежий, не больше месяца ему...

Баламут был уверен, что нашел вход в пещеру, в которой он, будучи Александром Македонским, спрятал свои несметные сокровища. Сначала он обрадовался, но потом, поняв, что в пещере побывали люди, расстроился. "Если это были геологи, то они наверняка нашли золото", – думал он, больно кусая губы. Но скоро повеселел. "Лаз в пещеру заделан и замаскирован! – осенило его. – Значит, они не вывезли его! Полностью или частично, но не вывезли!

За последние дни Баламут сжился со своей тайной. Он грела ему сердце. Все чаще в голову ему приходила мысль: "А может, не рассказывать им ничего? Выберемся, сам найду и сам буду решать, что с ним делать... Это же мое золото! Мое!!! Это я покорил державу Ахеменидов! Это я заставил Дария, других царей и царьков бросить свои сокровища к моим ногам!" Но потом ему становилось стыдно, и он оставлял решение на потом...

Через несколько минут нам стало ясно, что когда-то в этом месте кровли штольни существовал узкий, диаметром в тридцать пять – сорок сантиметров, лаз. И он действительно был заделан цементным раствором.

– Знаете, что мне кажется... – проговорил я, вспоминая свои белуджистанские приключения под землей. – Сдается мне, что эта штольня пройдена по древняку[30]... И если рудное тело было достаточно богатым и протяженным, то вполне возможно, что этот древняк может вывести нас на поверхность...

– Рудное тело... – засомневался Бельмондо. – Вряд ли... Нет тут никаких намеков на киноварь...

– В Канчочском рудном узле не только ртути полно, но и золота. Видишь вот эту серую сыпь? – я ткнул пальцем в очищенный камень. – Это арсенопирит. В этих краях в нем золота бывает до двухсот граммов на тонну, а иногда и до килограмма...

– Ты хочешь сказать, что это отверстие заделали чтобы... – начал понимать меня Бельмондо.

– Чтобы кто-то до чего-то ненароком не добрался, – улыбнулся я. – До золота, до выхода и до... до Худосокова. И заделал его никто иной, как сам Ленчик.

– Хватит тогда топтаться... – проворчал Баламут, отнимая у меня молоток с зубилом. – Делать все равно нечего, так что давайте посмотрим, что там наверху делается. "Золота до двухсот граммов на тонну"... – тоже мне придумал...

...Мы вкалывали до утра, как каторжники. В шесть утра София проткнула цементную пломбу зубилом. В восемь проход был расширен.

– Фонарик я у кого-то видел... – сказал Баламут, давая понять, что первым полезет он.

Вероника захлопала по карманам штормовки и, найдя маленький игрушечный фонарик, протянула его Баламуту. Включив его и сунув руки в лаз, Николай скомандовал: "Поехали!" и мы с Бельмондо вставили его в отверстие. Но он не пролез.

После него полезла Ольга.

– Здесь целая камера! – воскликнула она, лишь только ее ноги исчезли в черноте лаза.

...Минут пять мы слышали, как она ходит у нас над головами. Затем звуки стихли, и наступила мертвая тишина. Я, весь охваченный недобрыми предчувствиями, попросил друзей вставить меня в отверстие, но худенький Бельмондо, скептически оглядев меня, сказал:

– Баламут не пролез, и ты не пролезешь. Давайте, заряжайте меня.

Мы подняли его, и скоро из лаза раздался измененный тесным пространством голос: "Японский городовой..." Еще через минуту в отверстии появились ноги Ольги. Мы с Баламутом взялись за них и бережно опустили девушку на пол. Постояв секунду, – глаза открыты, не мигают, дыхание ровное, румянец как всегда, – она опустилась на землю, оперлась плечами о стену и застыла.

– Что с тобой!!? – испуганно спросил я.

Ольга не ответила. Я опустился перед ней на колени, взялся за плечи, встряхнул, но она продолжала сидеть, ни на что не реагируя.

– Оль, милая, ну, перестань, не надо... Оль, ну скажи мне хоть что-нибудь... – запричитал я, продолжая то трясти, то гладить девушку. Но она молчала.

– Может быть у нее шок? – присев рядом, всхлипнула София. – От страха?

– Нет не шок... – сказал Борис дрожащим голосом.

– Нет, шок, смотрите! – закричал я и ущипнул Ольгу за плечо. Зрачки девушки расширились. – Видите, она реагирует на боль!

И снова стал трясти девушку за плечи. Все сильнее и сильнее, но она молчала.

– Не надо, Черный, перестань... – дрожащим голосом сказал Бельмондо, положив мне сзади руку на плечо. – Ты ей ничем не поможешь... Она где-то потерялась...

Баламут с Бельмондо вынесли Ольгу из штольни, положили на траву. Постояв над ней, повернулись ко мне и, взяв под руки, повели к достархану...

– Черный... – заговорил Бельмондо, пряча глаза. – Ты должен... Ты должен... В общем, Ольги, скорее всего, больше не будет... Это – волосы Медеи... Когда я был козлом, видел, как один чабан понюхал эти волосы и душа ушла из него навеки. После этого случая кишлачные жители эту стенку, – он указал на нее подбородком, – и соорудили.

– Так мы же глотали эти волосы! – воскликнул я. – И ничего – просто уходили в прошлые жизни. И возвращались. И она вернется! Да, она вернется! Она сейчас путешествует по Европе княжной Таракановой! Попутешествует и вернется! Она вернется!

– Мы глотали не волосы, а шарики, в которые кроме волос еще что-то было намешано. То, что возвращает душу на место... А тот чабан... По меньшей мере, три года он прожил без души... Когда я состарился, он еще жил в растительном состоянии... Я слышал о нем от племянников-козлов, ходивших к кишлаку дразнить охотников. Они издали видели его безучастно сидящим у своей мазанки...

– А откуда, там, в камере волосы? – спросил я глухо, насмерть убитый доводами Бориса.

– Там жила... Этот древняк наткнулся на довольно обширную карстовую полость, в одной из стенок которой вскрывается жила... жила Волос Медеи...

– Жила? Волос Медеи?

– Да. Очень похожи на хризотил-асбест. Такие же серебристые тончайшие нити, но неплотно прилегающие друг к другу – дунешь, и они летят... Я жилу эту увидел и сразу все понял – Ольга, скорее всего, надышалась этим "асбестом"...

– А ты, почему ты души не лишился?

– Я же тебе говорю, я сразу все понял, и ворот водолазки на нос натянул...

– Надо было тебе первому лезть...

– Надо было... Но Ольга же всегда вперед лезет...

Он еще о чем-то говорил, но я не слушал. Я подошел к Ольге, сел рядом и стал смотреть на нее боковым зрением – так можно было не видеть ничего не выражающих ее глаз. Она лежала и улыбалась. Милый носик, нежные щеки, завитки волос... Все такое живое... Стерев навернувшиеся слезы, я осторожно посадил Ольгу на колени и начал убаюкивать. Через три минуты она спала... Заснул и я.

Глава четвертая

От Тортуги до Полинезии

1. Находка в пещере. – Баламут предлагает идею. – Аудиенция у Фридриха Барбароссы.

Поспать мне не дали. Только-только приснилась Ольга – нежная, глаза блестят, руки ко мне тянет, как меня затрясли, и сквозь сон я услышал озабоченный голос Баламута: