Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич - Страница 36

Нет, вопросов тут было слишком много, и они вставали перед Ваулиным всякий раз, как он принимался думать на эту тему. А думал он на эту тему всякий раз, как заступал на дежурство. Ваулин полагал, что это вполне естественно: охраняя, скажем, мясокомбинат, грешно не иметь в холодильнике мяса и колбасы; редкий сторож на стройке не приторговывает кирпичом, цементом и досками... ну, и так далее. На то и охрана, чтоб воровали только свои и с оглядкой, а посторонние – ни-ни.

Вообще-то, было у Ваулина предчувствие, что рано или поздно он отважится, рискнет и малость поправит свое финансовое положение. Надо только присмотреться, примериться хорошенько, найти надежного заказчика... А там, глядишь, и постоянный канал сбыта удастся наладить. В запасниках, поди, бездна всякой мелочевки, которая и денег стоит, и в карман помещается без проблем. Кому она там нужна, кто ее видит? Лежит себе, пылится, пропадает без всякой пользы, и никому до этого дела нет – есть не просит, вот и ладно. Государство – оно как собака на сене: само не жрет и другим не дает. Справедливо это?

Ваулин шел, размышляя о вещах, которые, он был уверен, не давали покоя далеко не ему одному. Взгляд автоматически фиксировал то, что должен был: красные огоньки датчиков, которые включались при его появлении, блеск линз упрятанных в самых неожиданных местах видеокамер, закрытые двери служебных помещений, надежно запертые окна...

Он вошел в Малахитовый зал и остановился, даже не сразу сообразив, что именно привлекло его внимание. В привычной, знакомой до последнего резного завитка на мебели картине что-то изменилось... Ага!

У Ваулина отвисла челюсть. В большом, массивном старинном кресле кто-то сидел – какой-то темноволосый, среднего роста, худощавый мужик, одетый во все черное и, несмотря на полумрак, в темных солнцезащитных очках. У Ваулина промелькнула несуразная мысль, что это просто чучело, манекен, восковая фигура, посаженная тут для пущей достоверности, однако тряпки на "манекене" были вполне современные, не имеющие ничего общего с эпохой царизма, да и вообще...

Вообще, манекены, как правило, не шевелятся, а этот при появлении Ваулина переменил позу: забросил ногу на ногу, подпер подбородок кулаком и уставился на охранника своими темными очками. Смущенным или напуганным он не выглядел – по крайней мере, на первый взгляд.

Ваулин решил, что имеет дело либо с психом, вбившим себе в голову, что ему просто необходимо переночевать в Эрмитаже, либо с отбившимся от своих испанцем. Псих вряд ли стал бы маячить на виду, дожидаясь, пока его обнаружат и выставят вон. Скорее всего это был именно испанец, который, закончив работу, решил немного поглазеть по сторонам и ненароком заблудился. Ваулин счел его поведение вполне разумным: не зная, как устроена и работает здешняя система безопасности, умнее всего было не слоняться по пустому музею, наживая себе неприятности, а тихонько сесть и сидеть по возможности тихо, не шевелясь, дожидаясь либо появления охраны, либо наступления утра.

"Бараны", – подумал Ваулин о тех, кто дежурил на посту наблюдения перед подключенными к следящим камерам мониторами. Опять, наверное, кофе хлещут и треплются о ерунде, а у них под носом, между прочим, на самом видном месте уже битый час сидит этот нерусский хрен...

– Алло! – обратился к нему Ваулин. – Ты чего тут? Ты... это... как это по-вашему... Абла эспаньол?

– Си, сеньор, – заметно обрадовавшись, ответил мужик. Точно, он был испанец.

– Ну, так, это... – Ваулин слегка растерялся, но тут же сообразил, что надо делать. – Погоди, я сейчас начальника смены вызову...

– Да ты, как я погляжу, сам-то ни черта не "абла" по этому самому "эспаньол", – на чистом русском языке сказал "испанец" и вдруг прицелился в Ваулина из большого, непривычного вида, черного пистолета. – Оставь рацию в покое, дурак, и быстренько снимай штаны.

– А? – не понял Ваулин.

– Ты что, по-русски тоже не сечешь? – удивился "испанец". – Где ж вас находят, таких бестолковых? Раздевайся, говорю, а то продырявлю!

Ваулин гулко сглотнул, перевел дух и затравленно огляделся по сторонам. Это его немного успокоило, потому что творившееся в данный момент безобразие должно было вот-вот закончиться. Датчик в углу над дверью бешено моргал красным глазом, сигнализируя на центральный пульт, что в Малахитовом зале находятся какие-то люди, а следящая камера под потолком смотрела прямо на них, и на мониторе в комнате видеонаблюдения Ваулин и держащий его на мушке "испанец" были видны как на ладони. Даже если ребята не смотрят на монитор, хоть один из них непременно заметит краешком глаза движение там, где ничто не должно шевелиться. А как только заметит, тут, считай, и сказочке конец. Так что задача Ваулина в данный момент заключалась в том, чтобы потянуть время, подольше продержать "испанца" перед камерой и, главное, не дать ему всадить в себя пулю раньше, чем подоспеет подмога.

К счастью, охраннику не надо было придумывать, как это сделать, – "испанец" придумал все за него, приказав раздеваться. Зачем ему это понадобилось, Ваулин не знал, а спросить боялся – еще, чего доброго, пальнет. Выстрел, конечно, услышат, и вообще, этому придурку в любом случае отсюда без наручников не выбраться, но Ваулин предпочел бы, чтобы придурок все-таки не стрелял, а если и стрелял...

"Испанец" поднялся из кресла и неторопливо приблизился к охраннику. Тот расстегнул ремень с кобурой и стал ковыряться в пуговицах куртки, гадая, кто перед ним: дурак или сумасшедший? Потому что нормальный человек не стал бы так себя вести. Камер и датчиков этот тип то ли вовсе не замечал, то ли просто не обращал на них внимания, как будто они висели тут не для дела, а для красоты. "Давай, давай, – думал Ваулин, стаскивая куртку и принимаясь за штаны, – давай, умник, посмотрим, что у тебя получится!"

Чувствуя за своей спиной всю мощь современной электроники и поддержку вооруженных до зубов коллег, Ваулин разделся до нижнего белья и выпрямился, зябко поджимая пальцы ног, стынущих на ощутимо прохладном даже сквозь носки, гладком, как олимпийский каток, полу. Помощь что-то не торопилась, и Ваулин понемногу начал подозревать, что за всей этой историей кроется самый обыкновенный розыгрыш. Он представил, как ребята сидят перед монитором, покатываясь со смеху, и отпускают в его адрес соленые шуточки, а он стоит тут, посреди Малахитового зала, без штанов, как этот™

– Спиной повернись, – скомандовал "испанец".

– Слышишь, мужик, ты кто такой? – возмутился Ваулин. – Имей в виду, тебе это даром не пройдет! Рожу я тебе начищу в любом случае, так и знай!

Вместо ответа "испанец" поднял на вытянутой руке свой непонятный пистолет, так что черное дуло уставилось Ваулину прямо в лоб. Он ничего не говорил, и глаз его было не разглядеть за темными очками, но Ваулин как-то вдруг понял, что никакими шутками тут и не пахнет.

– Тебя все равно возьмут, – сказал он, глядя в дуло. – Камеры... Тебя же прямо сейчас по телевизору показывают! Так что ты, того... не отягчай.

– Хорошо, не буду, – сказал "испанец", шаря свободной рукой у себя под курткой. Краем глаза Ваулин разглядел между распахнувшимися полами его пояс – странный какой-то пояс, более всего похожий на пулеметную ленту, как у тех матросиков, что когда-то брали штурмом вот этот самый дворец, только вместо патронов из гнезд торчали какие-то пестрые штуковины, вроде тех стрелок, которыми играют в "дартс". – Не буду, если ты как хороший мальчик повернешься спиной. Считаю до одного, потом стреляю.

Ваулин повернулся спиной, обмирая в предчувствии выстрела или, как минимум, страшного удара рукояткой пистолета по затылку. Вместо этого он вдруг ощутил короткий, довольно болезненный укол в левую ягодицу. "Точно, шутка!" – сообразил он и начал разворачиваться к шутнику с твердым намерением как следует навесить ему по сопатке. Тут ноги у него вдруг сделались ватными, в голове помутилось, и Ваулин, издав невнятный, но явно удивленный звук, повалился на холодный, скользкий пол.