Кровавые жернова - Воронин Андрей Николаевич - Страница 32

Он плеснул в пустой стакан немного рома и властно сказал женщине:

– Разотрите. Ему станет легче.

Это предложение напугало Марину.

– Что, рукой? Ладонью?

– Только так, – улыбнулся хозяин. – Вы же не боитесь к нему прикасаться? Это незаразно.

– Нет, теперь не боюсь.

Марина налила ром на ладонь и провела ею по воспаленной коже Антона. Полуянов сморщился в предчувствии боли, но прикосновение оказалось нежным, легким, ласковым. Марина, поглядывая на Ястребова, еще дважды провела ладонью по потемневшей воспаленной коже.

– Что вы почувствовали?

– Холод, – ответил Полуянов.

– А вы?

– Я? Что я должна была почувствовать? – растерялась Марина.

– Вам было приятно, признайтесь.

– Да, вы правы, – смутилась женщина.

– Можете снова сесть, как прежде. Сегодня я вам ничем помочь не могу. Но спать вы будете спокойно даже на спине.

– Нас ждут, – напомнила Марина.

– Погоди, – одернул ее Полуянов. Он уже поверил в то, что странный смуглый мужчина может принести ему избавление от напасти.

– Я жду вас завтра утром на рассвете. Вы должны прийти до восхода солнца.

– Вы подниметесь так рано из-за меня? – изумился Полуянов.

– Другого выхода нет. Вы же не думаете, что случайно оказались в моем доме? Вы многое можете вспомнить об этих стенах.

И вновь, во второй раз Антону показалось, что его видят насквозь.

"Чем-то они похожи – советник Патриарха и смуглый мужчина неопределенного возраста.

Ему может быть и сорок, и семьдесят".

– Вы гадаете, как сможете отблагодарить меня? – сухо рассмеялся Илья Ястребов. – Никакой благодарности пока не надо. Мне было приятно, что вы зашли ко мне, немного развеяли мое одиночество.

– Вы живете один? – спросила Марина.

– Совсем один. Я живу со своими и чужими воспоминаниями.

– Вы пишете книги?

И вновь хозяин дома рассмеялся:

– Неужели я похож на писателя? У меня другие занятия, другие пристрастия, иные цели.

Внезапно взгляд его потух, глаза из голубых мгновенно превратились в темно-синие. Полуянов почувствовал, что надо подниматься и уходить. А уходить не хотелось. Впервые за последние месяцы он почувствовал себя легко. Исчезла изнуряющая боль. Ему было хорошо, как в детстве, когда ничего не болит, ничего не беспокоит, когда не надо думать о завтрашнем дне, когда живешь одним мгновением, не задумываясь о будущем.

В соседней комнате раздался странный звук, словно кто-то ладонью стучал по подушке, затем послышалось цоканье. В гостиную важно зашел на высоких когтистых лапах черный петух, огромный красавец с огненным хвостом. Петух посмотрел, склонив голову, на Марину, на Полуянова, развернулся и с достоинством, присущим только птицам, покинул гостиную.

– Значит, вы не один? – улыбнулась Марина.

– Не всегда один, – ответил Ястребов, поднимаясь из-за стола. – Я хотел бы задержать вашу спутницу на пару минут. Вы не против?

Марина и Полуянов переглянулись. У женщины засосало под ложечкой. Ястребов, при всех его хороших манерах, внушал ей почти животный ужас. Но отказаться было невозможно – в конце концов, сами пришли за помощью, напросились и побеспокоили человека.

Растерянный Полуянов вышел во двор, присел на треснутый каменный жернов, который помнил еще с детства. Голова кружилась, но не от алкоголя, а словно воздух возле дома был разрежен, как бывает высоко в горах.

– Вам страшно? Вы боитесь колдовства? – почти не шевеля губами, поинтересовался хозяин странного дома. – Марина честно кивнула. – Но вы же хотите ему помочь? Он вам дорог? – И вновь согласный кивок. – Вы на многое готовы ради него? – На этот раз женщина задумалась. – Любая помощь требует жертвы, – произнес Ястребов.

Он взял Марину за руку, и женщина покорно двинулась за ним. Ястребов толкнул дверь, и они оказались в маленькой комнате с одним высоко расположенным окном. Чем-то она напомнила Марине строительный вагончик возле «Паркинга». Одну стену занимали узкие деревянные полки, заставленные стеклянными и керамическими банками разных цветов.

– Присядьте, – предложил Ястребов, предлагая Марине обтянутый кожей круглый табурет, какие стоят у стоек баров.

Женщина чувствовала, что целиком попала под влияние хозяина.

– Левую руку.

В руках Ястребова оказалась костяная игла, то ли рыбья кость, то ли тонко заточенная птичья.

– Если вам страшно – зажмурьтесь.

– Нет, я буду смотреть.

Почти не размахиваясь, Ястребов быстро уколол безымянный палец. Вырвал иглу. Крови не было.

– Это хорошо, – произнес Ястребов, подставляя под ладонь черное керамическое блюдце.

Он пристально смотрел на палец, и под его взглядом выступила крупная горошина крови.

И капли посыпались одна за другой, покрывая блестящую керамику. Кровь остановилась так же быстро, как и пошла.

Ястребов заглянул женщине в глаза.

– Только не говорите ему ничего.

– Почему?

– Иначе не поможет.

Марина смотрела на свой палец, на маленькую точку, след укола. Ей казалось, что иголка осталась в теле.

– Это пройдет завтра на рассвете, – усмехнулся Ястребов. – Вас уже заждались.

Хозяин не стал выходить на крыльцо, сразу закрыл за Мариной дверь.

Антон порывисто поднялся, осмотрелся. Они были одни.

Взял женщину за руку.

– Что там было?

– Я тебе ничего не скажу. Нельзя.

– Как хочешь.

Черный петух уже расхаживал по двору, его красный гребень горел на солнце.

– Мне почему-то кажется, что все у тебя пройдет, – прошептала Марина.

– Посмотрим.

Антон почувствовал тревогу, тело мелко дрожало. Когда они оказались за калиткой, заждавшийся и немного протрезвевший Григорий тут же принялся расспрашивать. Но его расспросы натолкнулись на стену молчания.

Женщина загадочно улыбалась, Антон просто не отвечал.

Обратная дорога оказалась на удивление короткой. Петрович был пьян, но выглядел молодцевато, даже голову держал прямо, выдавали его глаза, смотревшие в разные стороны, да краснота, проступившая на щеках.

Краснов выглядел уставшим. Он посмотрел на часы и произнес, глядя в глаза жене:

– Может, сегодня поедем? Еще успеем, Петрович обещал найти водителя.

– Нет, я не поеду, – ответил вместо Марины Антон.

Краснов удивленно посмотрел на друга:

– Ты хоть жене позвони, что ночевать не придешь.

– Позже из вагончика позвоню.

Гриша пребывал в расстройстве. Пока он ходил, экскаваторщик ушел, прихватив с собой остатки самогона, даже двухлитровой банки не оставил. Тарой в деревне дорожили, особенно вместительной.

– Гриша, ты, наверное, выпить хочешь? – уже по-дружески, как в далекой молодости, обратился Полуянов к Грушину.

– Почему бы и нет? Завтра на работу не идти… – Гриша подхватил ополовиненную бутылку коньяка и посмотрел на присутствующих по очереди.

Согласился пить лишь Петрович, да и то из принципа, чтобы Грише меньше досталось.

– Я сам все уберу, – пообещал Петрович, когда Марина попыталась составить пластиковые тарелки. – В костер брошу, все и сгорит.

– Можно, я бутылки заберу? – показал Гриша на бутылки из-под коньяка.

Один Полуянов, выросший в деревне, понял, зачем понадобились Грушину фигурные бутылки от дорогого коньяка. Настоит самогон на травках и не грех будет закрашенный самодельный напиток на стол поставить.

Самогон Краснову понравился, и он стал договариваться с Гришей, чтобы тот завтра к утру подогнал пару литров.

– Найду, – пообещал Гриша. – Только банку найдите.

Петрович неопределенно мотнул головой:

– У меня в тумбе письменного стола возьми.

Две есть. Только вымыть не забудь.

Вскоре Гриша уже прикручивал к багажнику велосипеда сумку с тарой. А затем, держась за руль, побрел по тропинке, наперед зная, что ему есть чем оправдаться перед женой: как-никак, Антон Полуянов приехал, человек в деревне уважаемый, хотя и не всеми любимый.

Антон почувствовал, что ему нужно побыть одному. Он направился к реке. Как завороженный, он смотрел на бегущую воду, на отражавшееся в ней холодное вечернее небо. Странным было это переливчатое соединение воды и воздуха.