КГБ во Франции - Вольтон Тьерри - Страница 95

В рамках своей научной деятельности он получил доступ к исследованиям в области осуществления термоядерной реакции при помощи лазера. Этими разработками занималось несколько лабораторий теоретической и экспериментальной физики политехнического института, работавших в интересах армии. Доббертин не имел доступа к секретной документации, но переправлял министерству безопасности ГДР любую информацию, попадавшую ему под руку. Ему переслали фотоаппарат "Минокс", скрыв его в настольных часах, а также камеру "Пентака", зашитую в плюшевого медвежонка. Кодированные послания из Восточного Берлина передавались на коротких волнах. Восточноевропейские спецслужбы обычно использовали этот способ для связи со своими "нелегалами".

За 20 лет, с 1959 по 1979 год, Доббертин получил из Центра около 500 тысяч франков. Он также не раз ездил в ГДР через Западную Германию, Австрию, Швейцарию или Югославию. Министерство безопасности даже разработало для него план побега в случае провала. Две марки, наклеенные на его почтовый ящик, должны были послужить сигналом об опасности. Тогда ему предписывалось срочно отправиться в Роттердам, в Голландию, и там сесть на корабль восточногерманского флота. Арестовав его сразу же после перехода Штиллера, контрразведка не позволила министерству безопасности предупредить Доббертина.

Рольф Доббертин не отрицал факты, но трактовал их по-своему. Прежде всего касательно информации, переданной Центру: исследования, теоретические статьи, которые должны были появиться в специальных журналах. "Речь идет о документах, которые мои восточногерманские коллеги получили бы совершенно легальным путем, если бы могли свободно выезжать за границу и поддерживать нормальные отношения с иностранцами, – объяснял он. – Я прекратил эту деятельность, являвшуюся проявлением моей солидарности, еще в 1976 году по просьбе властей ГДР, которые опасались, что моя работа могла быть использована с целью компрометации политики сближения с Францией". По утверждению Штиллера, информация, переданная Ястребом, напротив, представляла большой интерес. Она касалась не только гражданского, но и военного сектора.

Пытаясь объяснить необычность методов связи с ГДР (кодированные радиограммы и т.п.), Доббертин начал говорить о необходимости соблюдать меры предосторожности. "Я использовал методы пассивной защиты… чтобы предотвратить возможное нарушение тайны переписки. Эти методы вполне законны, – добавил он, – так как ни один закон не оговаривает способов, которыми может быть написано письмо, ни один закон не ограничивает прослушивание радиопередач".

Однако он главным образом отстаивал, и не без успеха, мотивы – если не сказать философию – своей деятельности. Он сразу же отверг все предложения об обмене на западных агентов, арестованных в ГДР. Его родина – Германия. "Для немца государство не является синонимом нации, – писал он в министерство общественных отношений в письме от декабря 1981 года. – И вам не сделать из меня патриота западной или восточной, северной или южной Германии. Не надейтесь на это". И наконец, основная линия его защиты: право ученых общаться со своими коллегами из других стран – ведь наука по своей сути – явление наднациональное. "Научные исследования не могут одновременно иметь международный характер и подчиняться национальной юрисдикции, – утверждал он в своем заявлении, обнародованном его адвокатами в декабре 1979 года. – Международный характер исследований – это не подарок, не проявление щедрости того или иного государства, но форма существования науки… Всякое цивилизованное государство обязано способствовать развитию науки. Это в его интересах… Интересы Франции и ее добрая воля (в этой области) были выражены в момент подписания заключительного акта Хельсинкской конференции. В этом документе говорится, что сотрудничество в области науки и техники "может планироваться и осуществляться на правительственном уровне… с использованием также и различных форм связей, включая прямые и индивидуальные связи". Именно это я и делал".

Такой аргумент нашел поддержку у некоторых его покровителей в НЦНИ. Для них Рольф Доббертин стал жертвой устаревшей концепции научных связей конца XX века. В памятной записке, направленной в ноябре 1981 года президенту республики и министру юстиции, ученые высказали опасение, что случай Доббертина может стать концом их собственной свободы. Авторы послания напомнили о существовании определенных традиций, "открытых исследований и свободного обмена университетскими лабораториями между различными странами". Они также заявляли, что обвинения, выдвинутые против их коллеги, "составлены таким образом, что в соответствии с ними все ученые попадают в разряд шпионов". В данной ситуации, по их мнению, появлялся риск усиления "мелочного контроля, который постепенно ограничил бы наши свободы". В то же время 500 ученых распространили петицию с требованием об освобождении Доббертина и "полном пересмотре Уголовного кодекса в части, касающейся государственной безопасности", а также признания "в уставах научных учреждений права на свободу передвижений, связей, обмена идеями и публикациями".

После четырехлетнего предварительного заключения Доббертин был наконец в мае 1983 года выпущен на свободу, под залог. Его друзья-ученые собрали необходимую сумму – 150 тысяч франков, – затребованную парижским судом за его освобождение. Находясь под наблюдением, он должен был дважды в месяц отмечаться в ближайшем от места его жительства комиссариате. Эта мера была в дальнейшем отменена, залог возвращен.

В настоящее время Рольф Доббертин вновь вернулся к своей научной деятельности. Он хотел бы, чтобы все забыли о Ястребе. Он хотел бы, чтобы восторжествовало правосудие. Если когда-нибудь вообще состоится суд.

Для восточноевропейских разведслужб Франция занимала особое место в западном мире. Разведку чрезвычайно интересовали французские научные разработки, их использование в гражданской и военной областях, оборонная промышленность. Вполне естественно: со времен де Голля Франция стремилась развить свое собственное производство, чтобы утвердить политику независимости. Возросшая активность КГБ, ГРУ, спецслужб "братских стран" на территории Франции свидетельствовала о значительных успехах страны в военной промышленности. Очевидно, что если бы французское самолетостроение не находилось на столь высоком уровне, то оно не заинтересовало бы Советский Союз. Однако заводы "Дассо" или Национальная компания авиационной и космической промышленности занимали первые позиции в списках восточноевропейских спецслужб.

На страницах этой книги невозможно рассказать обо всех делах, связанных с научно-техническим шпионажем на территории Франции за последние 20 лет. Все прекрасно понимают, что если "Конкорд" и "Туполев-144" похожи друг на друга как две капли воды, то это не случайность. Здесь можно припомнить и историю советского военного атташе Евгения Миронкина, которого взяли с поличным в 1973 году во время проведения авиасалона в Бурже. Или двух работников советского консульства в Марселе, Геннадия Травкова и Вячеслава Фролова, выдворенных в 1980 году за слишком уж большой интерес, проявленный ими к самолету "Мираж2000". Кроме того, и другие дела, о которых не слишком писала пресса, с очевидностью показывают, с каким упорством, изобретательностью, "эклектизмом" действовали восточноевропейские разведслужбы. Вот три примера.

– До 1975 года французская контрразведка считала Сергея Агафонова, 28 лет, простым сотрудником советского торгового представительства в Париже. Он поддерживал прекрасные отношения с двумя десятками таких известных фирм, как "Колгейт" и "Пальмолив", имеющих торговые связи с СССР. Одна из них даже выделила в его распоряжение служебный автомобиль. Он прекрасно говорил по-французски и выдавал себя за инженера-химика. Впрочем, молодой человек обладал неплохими знаниями в этой области.

Во время своего пребывания во Франции Агафонов посетил практически все проходившие здесь выставки. Позднее выяснилось, что он собирал любую документацию для своего настоящего работодателя: ГРУ.