Крайняя маза - Белов Руслан - Страница 7

– Ори, сколько хочешь, – успокоился Смирнов. – Сейчас время такое – фиг, кто прибежит. А меня разозлишь... Черт, не там тебя привязал. Придется удлинитель тащить.

По щекам бандита потекли слезы.

– Так кто тебя послал? – решил дать ему шанс Смирнов.

– Никто не посылал, – заканючил Шурик. – Я же говорил, что случайно в твою квартиру зашел. Дверь у тебя не захлопнулась, вот и зашел.

– Да, дверь у меня фифти на фифти захлопывается. Все времени нет замок починить, – обернулся Смирнов к предмету разговора. – И сейчас, похоже, не захлопнулась. Ты подожди, я сейчас.

Бросив паяльник в кресло, Смирнов пошел к двери. В прихожей его глаза наткнулись на переноску, лежавшую под тумбочкой. Подняв ее, он вернулся в комнату, включил в розетку. Спустя минуту паяльник начал попахивать канифолью. Жало его норовило ткнуться в обнаженное бедро Шуры.

– Ты как предпочитаешь? Погорячее или как? – спросил Смирнов, усаживаясь в кресло. Ну, какая степень ожога тебя удовлетворит? Поясню, что первая степень – это покраснение, вторая – пузыри и обнаженное мясо, а третья, на мой взгляд, самая классная, это обугливание. Представляешь, обугливание? Да такое, что в твоей заднице антрацит можно будет добывать.

Пленник не ответил, не смог: судороги сжали ему горло. Смирнов решил не торопить событий: все должно быть прочувствовано. Он уселся в кресло, вытащил сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой.

Сигарета осталась не зажженной.

– Выключи прибор, я все расскажу... – кое-как сладив с голосовыми связками, выдавил Шура. – Развяжи только.

– Нет, развязывать я тебя не буду. Ты парень накаченный, побьешь еще, – покачал головой Смирнов. – А паяльник, пожалуй, выключу. По новой нагреть его не долго. Так что ты мне хотел сказать?

– Твою бабу уважаемый человек заказал... Авторитет. Приятель той бабы из десятой квартиры.

– За что заказал? – решив, что пленник наводит тень на плетень, Смирнов напоказ зевнул.

– Они машины во дворе одновременно парковали. Он напер на нее, что слишком близко свою поставила, а она в ответ такое сказала, что авторитет полчаса в психику в пригодность приводил. И его баба это видела.

– Это Юля может, – начал верить Смирнов.

– Так что вляпался ты, – искренне посочувствовал Шура. – Замочат тебя теперь...

– Не ты ли?

– Это как прикажут.

Смирнов разозлился. И спросил, прищурив глаза:

– А как зовут авторитета? Может, мне пойти к нему, извиниться за подругу?

– Паша Центнер его зовут. Он из...

Шурик назвал известную криминальную группировку. Смирнов задумался. На душе его стало кисло.

– Его люди знают, что я... – начал бандит ковать железо, пока горячо. Он решил, что ситуация меняется в его пользу.

– У меня находишься? – прервал его Смирнов.

– Конечно. Я могу замолвить за тебя словечко... Пойдешь потом, поползаешь в ногах, может и простит Паша. На него иногда такая доброта находит, не отвяжешься.

– Попросить это можно... Но как бы накладка не вышла. Начну я ползать, а он спросит: "Да ты кто такой? Чего дурью маешься?" Доказательства мне, короче, нужны... Без них хана твоему анальному отверстию. Третья степень и никаких гвоздей, кроме дефицитного антрацита.

Зад Шуры затрепетал.

– Какие еще доказательства?

– Ну, что ты не лжешь, и вся эта история началась с того, что Юлия поставила свою машину слишком близко к машине авторитета. И кроме этих доказательств я хотел бы услышать от тебя нечто такое, что убедило бы меня не убивать тебя.

– Меня заставили! – скривился Шура, потеряв самообладание. – Мне даже денег не платили! Если бы я этого не сделал, мою мать и дочку семилетнюю, у нее живущую, табуном бы изнасиловали! Вот если бы тебе сказали: "Не трахнешь по пи...де эту сучку – мои люди натянут твою мать!", чтобы ты сделал?

– Это заявление насчет шантажа также требует доказательств, – проговорил Смирнов, чувствуя, что почва у него под ногами дрогнула. – Судя по всему, ты парень развитый, и можешь придумать что угодно.

Зазвонил сотовый телефон, лежавший в кармане брюк Шуры. Евгений Александрович вынул его, поднес к уху, включил и услышал глухой голос: "Ну, что замочил Смирнова?"

– Завтра... – буркнул в сторону Смирнов.

– Лады. Шеф приказал и бабу его замочить... Когда нарисуется. Усек?

– Усек, – ответил Смирнов.

– Имей в виду, Жакан твою мамашу с твоей малолеткой пасет. Аршин знаешь у него какой? Порвет на фиг!

Опустив замокший телефон, Евгений Александрович задумался. Несвоевременно возникшее сочувствие к бандиту выбивало его из колеи, как он не старался в ней оставаться.

– Ну что? Понял, в какие игры играешь? – голос Шуры стал презрительным. Он торжествовал, забыв, что пленники должны вести себя соответственно своему положению.

Колебавшегося Смирнова его тон покоробил. Евгений Александрович, немало испытавший на своем веку, легко выходил из себя. Если бы Шура это знал, или просто удержал себя в руках, все пошло бы по иному.

Но Шура этого не знал. И потому хозяин положения встал, подошел к переноске, крепко обхватил деревянную ручку все еще горячего паяльника, представил, как Юлия нежиться на Красном море в окружении загорелых мускулистых немцев, присел на колени, прицелился и, бесцветно сказав: – Да у вас геморрой, батенька", вставил побуревшее жало в анальное отверстие человека, так опрометчиво посчитавшего, что ситуация изменилась в его пользу.

Шура завыл, стараясь не дергаться.

Смирнов неожиданно успокоился.

Он почувствовал себя другим человеком.

Владыкой боли и судеб.

И решил отметить перемены бутылочкой пива.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил он, усаживаясь в кресло с пенящимся бокалом. Паяльник в бандите выглядел органично.

– Жжется, падла, – как-то буднично ответил Шурик. Он ожидал худшего.

– Это тебе кажется, – ответил Смирнов, отпив полбокала. – Он не жжется, а сжигает.

– Надо нам с тобой как-то договариваться, – обернул лицо мученик. – У меня есть предложение...

– Какое предложение?

– Вынешь эту штуку из задницы, расскажу.

Смирнов встал, подошел к Шурику и неожиданно для себя включил паяльник в сеть. Кураж нападал на него всегда неожиданно.

– Вынь, дурак, вынь, – завиляла задом жертва куража.

Смирнов вынул. В комнате неприятно запахло.

– Испортил, гад, паяльник! Недавно ведь покупал... – поморщился он и пошел на кухню к мусорному ведру.

Вернувшись в комнату, растворил форточку. "Черт, все-таки нет в изуверстве никакой эстетики, – думал он, глядя в окно. – Ну, правильно... Эстетика – это красота, это красота жизни, ее органичное развитие. Нет эстетики мучений. Невозможно сочинить и поставить Седьмую симфонию воплей. Но ведь ручьи крови, текущие из трупов, завораживают? Сам видел в Душанбе и на Кавказе. Симфония воплей... Интересно..."

– Слушай, ты, – обратился он к морщившемуся от боли Шурику. – А у тебя слух есть? Петь короче, умеешь?

– Петь не пою, но на баяне и аккордеоне играю. А что?

– А давай, сыграем на твоем теле. Я тебя буду ножом колоть, а ты будешь вопить складно. Если получится бельканто – отпущу.

– Давай, коли, – неожиданно спокойно ответил Шурик. – Только имей в виду, что к половине восьмого приедет Мария Ивановна и с ней Паша Центнер, ейный полюбовник. Мое бельканто они непременно узнают, и тебе тогда настанет полный и безоговорочный ежик в тумане.

– А какое у тебя предложение?

– Угробить Пашу Центнера. Тогда и тебе, и мне спокойней будет. Ты, фашист и гестаповец, еще над ним поиздеваться сможешь. А над истинным грешником издеваться приятно, это, можно сказать богоугодное дело. Это совсем не то, что надо мной, шестеркой, издеваться.

В квартире наверху заходили.

– Сейчас закричу, – предупредил Шурик.

Смирнов заклеил ему рот липкой лентой, и, устроившись в кресле, задумался. Убивать пленника и по частям выбрасывать его в унитаз ему не хотелось. Об этом противно было даже подумать.