Крайняя маза - Белов Руслан - Страница 4

Это возможно.

Но тогда откуда у него рекламный проспект Юлиной фирмы?

Нет, Шурик – не вор. Воры людными вечерами не работают. А если и работают, то, предварительно удостоверившись, что окна объекта не освещены. Из этого следует, что он либо сексуальный маньяк, случайно запавший на Юлю в метро, на улице или, что наиболее вероятно, на презентации – вот откуда проспект "Северного Ветра" – либо подослан человеком, имеющим на нее зуб. Или на меня?

Вряд ли на меня. Гадостей я не никому делаю, не тот профиль. Лаборантку Люсю разве обидел до слез полгода назад. Сказал, что полнеет не по дням, а по часам и скоро не сможет ездить в метро по причине узости эскалаторов. Но вряд ли она заказала меня проучить на свою зарплату в восемьдесят у.е.

Жены бывшие? По крайней мере, две из них с удовольствием плюнули бы в мою могилу. За то, что ушли от меня.

Нет... Исключено. Плюнуть бы, плюнули, но заказать изнасилование моей подруги у них не хватило бы фантазии.

А Вера? Богатенькая, целеустремленная Вера? Если она прочитала мою последнюю книжку с собой в качестве главного персонажа, то вполне возможно... Тем более, что в книжке есть сцена с визитом, похожим на визит ко мне Шуры. Ее надо будет проверить... Хотя что проверять, глупости все это. Паранойя.

Все мужики хотят, чтобы бывшие жены руки по ним ломали. И даже злоумышляли и иголки в старые фотографии втыкали. И я подспудно хочу. Потому и придумываю черт те что.

Теперь маньяк, невзначай запавший на Юлию в метро, на улице или на презентации...

Похож Шурик на маньяка?

Нет, не похож. Нормальный человек. Практичный. Выдержанный. Как он убеждал меня не дергаться... Не хотел осложнений... Черт, ведь точно не хотел!

Надо будет расспросить Юлию, не замечала ли она слежки за собой. Все маньяки, особенно выдающиеся, похожи на нормальных людей.

Теперь последняя версия, самая правдоподобная. Юлия кого-то доняла. Или стала кому-нибудь посреди дороги, либо просто отказала в любви и дружбе. С пространной меткой характеристикой и цитатами из Спинозы и Жванецкого.

Она это умеет.

Надо плащ сунуть в целлофановый пакет. Чтобы запах не выветрился.

Детектив долбанный. Что ты сможешь сделать? Всю жизнь ошибался. В людях, в женщинах, в себе. В простейших ситуациях находил худший выход, а то и вовсе пробивался с помощью лба. Надо перековаться. Надо напрочь отключить эмоции. С ними тоска и сплошной обман зрения.

Надо стать машиной. Не холодной, а хорошо прогретой... И деятельной.

И сейчас же надо ехать к Юле. Без нее я не стронусь с места".

К Юлии его не пустили, как он не умолял. Лечащий врач – симпатичный молодой человек с цепкими глазами гинеколога – "точно к ней клеится, небось, всю с ног до головы прослушал и пропальпировал" – сказал, что встреча Смирнова с его пациенткой может вызвать регресс болезни. И потому надо повременить. День, два, три, в крайнем случае, неделю.

Евгений Александрович расстроился. Ему хотелось увидеть Юлию. Очень. Ей кто-то помогает, лечит, проявляет участие, а он, любящий ее человек, видеть ее не может.

Нельзя, чтобы она его видела!

Вредно.

Как будто он виноват.

Да, виноват. Если бы не он, с ней ничего бы не случилось.

Стоял солнечный октябрьский день. Смирнов шел к метро по больничному парку, шел, недоверчиво посматривая на отчаянно голубое небо.

– Смотри ты, идет и не замечает! – вернул его с небес знакомый голос.

– Ты? Ты же в палате должна быть?.. – нашел Смирнов Юлию глазами. Она сидела на скамейке в своем теплом домашнем халате. В глазах ее смешались радость встречи с ним и темень не пережитого.

– Да, должна... – ответила Юлия, с удовольствием разглядывая любовника. – Но я уже в норме...

Евгений Александрович присел рядом, придвинулся, взял руку женщины в свою, нашел губами губы.

К приятному запаху желанного тела примешивался мертвящий запах больницы.

Запах формалина.

Хлорки.

Надежды и безнадежности.

– Расскажи, как сюда попала, – попросил он, нацеловавшись.

– Очень просто. Истерика была после того, как этот тип почудился... – ответила Юлия беззаботно – так, как будто рассказывала о купленной накануне кофточке. И, взъерошив Смирнову волосы, заулыбалась:

– И когда ты только подстрижешься? Опять у тебя стрижка в бюджете на следующий год?

Евгений Александрович пропустил замечание мимо ушей.

– А может, не почудился? – спросил он, пригладив свои казацкие вихры.

– А может, и не почудился.

Он взял ее руки. Они помолчали, глядя под ноги.

– Я взял месячный отпуск, – смущенно улыбнулся Смирнов, обратив к женщине лицо.

– Зачем?

– Ты же знаешь.

– Мне кажется, что тебе не стоит заниматься этим делом. Ты ведь меня по-прежнему любишь, да?

– Я инертен, как в покое, так и движении, тебе это известно. И если я сдвинулся с места, то меня не остановишь. Расскажи лучше о своих знакомых. О тех, у которых могли быть мотивы...

– Да нет таких, я же говорила.

– А Михаил Борисович? Помнишь, с какими словами ты пришла ко мне в тот вечер? Ты раздраженно сказала, что он тебя достал.

– Не Михаил Борисович, а Борис Михайлович. Нет, он из другого теста... А его знакомые – люди осторожные, они сразу убивают...

– Так чем он тебя тогда достал?

– Ничем.

– Ну, расскажи, не упрямься!

– Ну ладно, слушай, ты сам этого хотел, – синие глаза Юлии стали инквизиторскими. – Борис Михайлович сказал, что нашел мне жениха с хорошим калымом в виде посреднической фирмы, весьма неплохо вписывающейся в структуру "Северного Ветра". Англичанина, кстати, то ли пэра, то ли мэра. И сказал вовсе не в шутку.

– И ты его оскорбила...

– Нет, что ты! Я – девочка воспитанная. Я сказала, что у меня, в свою очередь, есть на примете негр из Зимбабве, который...

– Так кто же все-таки мог заказать тебя? – перебил Смирнов, чувствуя, что Юлия не прочь сменить тему разговора.

– Не знаю. Послушай, давай забудем об этом, а? Ты знаешь, сегодня ночью я видела сон...

– Какой сон?

– Мы с тобой женились... Я – в белом свадебном платье, кругом – гости, много подарков в больших коробках, перевязанных разноцветными лентами. В самом начале банкета Борис Михайлович подошел к нам и пообещал подарить к рождению сына свой двухэтажный коттедж. С бассейном и подземным гаражом.

– И кладбищем на задворках?

– Дурачок. Ну, так как? Не побрезгуешь бедной, опороченной девушкой? Возьмешь в жены?

Счастливый Смирнов вплотную занялся губами Юлии. Груди женщины вжались в него потвердевшими сосками.

– Постыдились бы... – разнял их шамкающий старушечий голос.

– А чего стыдиться? – засмеялся Смирнов, рассматривая худую нервноликую старуху в больничном халате мышиного цвета с дырой на правой поле. – Эта очаровательная женщина сделала мне предложение, вы не подумайте, брачное предложение, и я склонен его принять.

– Да вы же прямо сейчас, на скамейке, блудом займетесь!

Оловянные глаза старухи блеснули злорадным интересом.

– А что, это идея! – прыснула Юлия, проказливо посмотрев на Смирнова.

Тот обнял ее, повалил на скамейку. Теплые груди притягивали магнитом.

Старуха, плюнув в сторону, пошла прочь, бормоча себе под нос сентенции о всеобщем падении нравов.

4. Все остальное – это сыпь

Было тепло, небо голубело по-прежнему ярко, и у входа в метро Смирнов решил попить пива. Усевшись под фирменным зонтом "Балтики" с кружкой "Останкинского", он задумался.

"Это сейчас, поняв, что не стала мне противной, она не ждет от меня отмщения. А потом, после полутора лет брачной жизни, в ссорах станет упрекать в трусости и неблагородстве. "Ты – не мужчина!" И мне нечем будет ответить. Мне сорок два, и я хочу, чтобы этот мой брак был последним. Хочется растить детей от их рождения и до совершеннолетия. Факультативно, а не как прежде, преимущественно заочно.