Крайняя маза - Белов Руслан - Страница 2

– Что же ты так нервничаешь? – понаблюдав за ним, поморщился грабитель, – Хочешь, чтобы я и тебя опустил? И не надейся! К одиннадцати мне уходить надо, а после двух заходов я нуждаюсь в полутора часовом отдыхе. Простата, понимаешь, уже не та, да-с, не та.

Смирнов попытался освободиться от пут. По телевизору диктор монотонно говорил, что четверть населения Земли, то есть полтора миллиарда, голодает или живет впроголодь. И что число голодающих к двадцать третьему веку вырастет до семидесяти миллиардов человек.

– Слушай, погань, – миролюбиво сказал бандит, с интересом наблюдая за потугами пленника. – Я сейчас примусь за бабу. И если во время полового акта ты меня отвлечешь, то есть кайф сломаешь, я найду твой ящик с твоими долбанными инструментами, возьму пассатижи и тебе, нет, ей, пару пальчиков аккуратно размозжу. Ферштейн?

Смирнов затих.

– Ну и молодец! – похвалил бандит. – Люблю понятливых. Это же козе ясно, что если вы дергаться начнете, то я глупостей наделаю. А так к одиннадцати я покину вашу негостеприимную квартиру, и спустя десять минут после этого гуманного акта все в ней будет примерно так, как будто бы никто и не приходил к вам незваный.

Сказав это, он снял перчатки, положил их на спинку ближайшего кресла, подошел к Юлии, опустился на корточки и принялся водить ладонями по ее обнаженным ягодицам.

Юлия задергалась. Свалилась на бок. Путы врезались в ее тело.

– Какая же ты, сучка, непонятливая? Ты чего масть не сечешь? – огорчился бандит, поднимая женщину на четвереньки. – Ты чего, не поняла, какое кино мы тут играем? Ты не поняла, что если мне твоя попка не понравиться, я твоему фраеру хрен пассатижами измочалю? И после одиннадцати вам очень тяжело будет играть последний акт нашей пьески, акт в котором кажется, что ничто не случилось и никто, то есть хрен в пальто, к вам не приходил?

Юлия безмолвствовала.

На кухне бежала вода из неплотно закрытого крана.

По улице прогремел грузовик.

По телевизору показывали новости.

Палестинцы взрывали израильтян.

Израильтяне бульдозерами сравнивали их дома с землей.

Смирнов смотрел на такие обычные руки бандита.

– Вот и молодец, девочка! – похвалил жертву негодяй. – Так-то оно лучше. Меня Александром зовут, и я люблю, когда во время этого дела баба мною восхищается. Говори мне: "Хорошо, Шура, хорошо, милый". А потом: "О, какой ты классный кобелек!". А когда кончать начну, кричи от счастья. Громко кричи, я это с юношества обожаю, потому как первая моя баба, самая классная, всегда кричала ради моего удовольствия.

Все это бандит говорил, снимая с себя одежду. Когда он остался в одном чулке, в уме Смирнова мелькнуло: "Голый гангстер! В Голливуде за этот кадр отвалили бы тысячу баксов".

Одернув себя за неуместные мысли, Евгений Александрович лихорадочно принялся соображать, как избавится от пут. Бандит в это время рассматривал Юлию. Рассматривал, склонив голову набок и вожделенно поглаживая свои бедра руками. Закончив с автопрелюдией, присел перед девушкой и поводил ладонями по ягодицам, затем потянулся правой рукой к груди.

Близкий к обмороку Смирнов закусил губу и плотно закрыл глаза. Время для него превратилось в упругую стоячую волну. Бандит пыхтел.

– А что ты не кричишь? – спросил он Юлию минуты через две. – Мы же договаривались?

Юлия замычала.

– Вот дурак, я же тебе ротик забыл отклеить! Что ж, давай, отклеим. Не оставлять же твоего хахаля без пениса!

Смирнов беззвучно плакал. Юлия монотонным голосом говорила: "Хорошо, Шура, хорошо". Бандит стонал от удовольствия. Через некоторое время насильник завыл. Юлия тоже.

Отвалившись от женщины, бандит посидел на полу, затем встал и, прикрывшись брюками, уселся в кресло.

– А твоя баба ничего! – сказал он, надевая перчатки. – Я думал суховато будет, а она соплей напустила, будь здоров. Страстная она у тебя, завидую. И влагалище в самый раз, не большое и не маленькое. Пожалуй, я попку ее на потом оставлю, на как-нибудь в другой раз...

Смирнов раскрыл глаза и увидел, как из влагалища Юлии спекает сперма. В глазах его почернело, он потерял сознание.

Очнулся он мокрый.

Бандит стоял над ним с чайником в руке.

– Ты не спи больше! И глаз не закрывай, – посоветовал он, встретившись с жертвой глазами. – Я люблю, когда смотрят, как я трахаюсь. Это у меня пунктик такой. И вообще мне стесняться нечего. Смотри, какой у меня член! Твоему далеко до него будет... Так что смотри, как твоя телка балдеет... Ее кайф – это ведь твой кайф... Она ведь твоя баба или я ошибаюсь?

Смирнов завыл. Бандит, ударив его кулаком (снова в живот), повернулся к Юлии:

– Ну, что, девочка, повторим наше восхитительное действо? Где там твоя маленькая сладенькая штучка?

2. То жизнь не стоит и гроша...

Ровно в одиннадцать бандит ушел.

В одиннадцать пятнадцать Смирнов перегрыз путы Юлии.

Еще через пять минут она освободила его.

Они сели друг перед другом.

Женщина была бледна. Но глаз не прятала.

Их прятал Евгений Александрович.

– Ты прибери все здесь, – сказала Юлия, тронув его руку. – А я пойду под... пойду в ванную.

"Пойду, подмоюсь" звучало бы обыденно.

По телевизору показывали самую длинную в мире макаронину. Ее заносили в книгу рекордов Гиннеса.

Смирнов переключил каналы.

Юлия вышла из ванной в халатике, застегнутом на все пуговицы.

Евгений Александрович сидел на диване. На экране пели: "Отказала мне два раза, "не хочу" – сказала ты, вот такая вот зараза девушка моей мечты". На столе стоял пузырек с несколькими таблетками тазепама.

– Я съел три штуки, это тебе, – кивнул на него Смирнов.

Кинув взгляд на пузырек, Юлия пошла за водой на кухню. У Евгения Александровича, посмотревшего вслед, сжалось сердце. Оно всегда сжималось, когда его взгляд касался ее стройной фигуры.

– Надо заявить в милицию, – сказал он, когда Юлия, вернувшись, села рядом. Тепло ее тела показалось ему странным. Привычным и, в то же время, отвлеченным.

– Никаких милиций! – подумав, ответила она категоричным тоном. Женщина взяла себя в руки. Или начал действовать тазепам. – Это будет конец всему и, прежде всего, моей репутации и, следовательно, карьере. Или ты хочешь, чтобы я всю оставшуюся жизнь я работала бухгалтером в какой-нибудь забегаловке со страшным названием ПБОЮЛ?

Смирнов покачал головой. Глаза его намокли.

– Я не могу так... – сказал он отвернувшись. – Если этот человек будет жить, то жизнь вообще не стоит и гроша. Понимаешь, он не должен жить принципиально.

– Может и так. Но милиция его не найдет. У них своих дел хватает.

– Так что, забыть обо всем? Как он тебя насиловал?

– Я последовала совету "Получай удовольствие", – сказала Юлия и разрыдалась.

Смирнов обнял ее, поцеловал в лоб.

– Я сама не знаю, как буду жить завтра, – плакала женщина. – Это сейчас меня что-то сдерживает. – А завтра я буду в каждом человеке видеть его... Ты знаешь, я недавно читала, как один негодяй несколько раз насиловал одну и ту же женщину... Он за ней следил, посылал срочные телеграммы, звонил по телефону... "Насиловал и буду насиловать", – говорил, и, в конце концов, она выбросилась из окна...

– Я же говорю, что в милицию надо. Если мы не заявим, он может обнаглеть.

Юлия продолжала всхлипывать.

– Ты помнишь, как он сказал: "оставлю на потом"?

Смирнов, весь почерневший, попытался встать и пройти к телефону.

Юлия удержала его за плечи, потрясла со всех сил. Глаза ее были красны от слез.

– Не милиция, а ты, ты накажешь его! Ты! Ради меня, ради себя. Ты, а не милиция.

– Я накажу?..

– Ты же только что сказал, что если эта сволочь будет жить, то жизнь не стоит и гроша...

– Я должен буду все бросить, чтобы его найти... Работу. Книгу.

Смирнов прощался с прошлым.