Кот в сапогах, модифицированный - Белов Руслан - Страница 52

— Я считаю, у нас с вами нет повода для конфронтации. Беда у нас общая и усугублять ее междоусобицами глупо, — подумав, сказала Наталья тоном адвоката. — Если мы отсюда выберемся, я попрошу отца пристроить вас в достойное место типа «Бритиш Петролеум Корпорэйшн». Так мир? Кто старое помянет, тому глаз вон?

— Мир, — в один голос ответили Вова с Володей. Их глаза, подбитые Квасиком, обнадежено заморгали.

Я развязал бедняг.

— Нам по-прежнему вас охранять? — спросил Вова Наталью, потирая запястья.

— Не в коем случае, — ответила та, положив мне руки на плечи. — Лучше найдите что-нибудь тяжелое и начинайте долбить в потолке прихожей дыру.

— Потолки же бетонные?

— Надо же что-то делать. Кстати, в вашей корзинке что-нибудь осталось? — эти девушки из высшего света совершенно не умеют обходиться без пищи.

— Нет… — потупил взор Вова.

— Тогда через пару дней будем бросать жребий.

— Какой жребий? — выкатил белесые глаза Вова.

— Ну, кому выпадет череп со скрещенными костями, того съедим, — посмотрел я пристально.

— А вы тоже будете участвовать?

— Конечно, но мы везучие.

Посмеявшись, Наталья продолжила:

— Я читала в книге известного автора об одном любопытном пари. Представляете, два людоеда, оставшись на необитаемом острове с двумя пленниками, заключили пари, и выигрывал тот, чья жертва умирала последней…

Она читала мою книгу!

— Не понял? — раскрыл рот Вова.

— Людоеды их ели. Отрезали по кусочку, но так, чтобы жизни не лишить, и тем продукт подольше сохранить — жарко там, на острове, было, протухло бы мясо, — и ели… Кстати, здесь холодильника нет.

Вова по-прежнему ничего не понимал, и Володя принялся разъяснять:

— Ну, если тебе выпадет жребий, мы руки с ногами у тебя ампутируем и съедим, потом уши отжуем и так далее…

Вова понял и пошел искать тяжелый металлический предмет для долбежки бетона. Подходящий предмет нашелся в виде Меркурия в крылатых сандалиях.

57. Теперь, вот, кислота.

— У меня сегодня пойдут месячные, — сказала Наталья, когда Вова с Володей, подхватив Меркурия под бронзовые ручки, ушли долбить стену в комнатке, в которой явились на наши головы.

— Ты на что намекаешь? — прокричал я — Вова с Володей работали не покладая рук, и в нашем гнездышке было шумно, как в кузнечном цехе эпохи строительства коммунизма.

— У меня нет прокладок.

— Простыню можно использовать.

— Простыню? — ужаснулась. — Ты с ума сошел?

— Да нет, не целиком. Я порежу ее на кусочки.

Наталья засмеялась.

— Я слышала, в старину пользовались тряпками, но я не знаю…

— Ничего, узнаешь. Привыкли, понимаешь, к памперсам, к прокладкам с крылышками, и жизни теперь без них не представляют. Там, в бельевом шкафчике, есть чистые простыни. Порезать? Мне будет приятно, в душе я фетишист. Я уже представляю, как одна их этих беленьких тряпочек, в производство которых я вложил свою душу, лежит в твоем таком уютном влагалище. Да, лежат и впитывают твою кровь, кровь, ярко недовольную тем, что, вот, опять, в который раз приходится заниматься доставкой в мусорное ведро этих горемык, этих неудачниц, этих яйцеклеточек, ждавших, ждавших, но не дождавшихся суженых своих сперматозоидов…

— Ладно, я согласна на тряпочки, — порозовела Наталья от моей пошлости.

Мне стало стыдно, и я перевел разговор на другую тему:

— А как ты относишься к тому, что папенька от тебя отказался?

— Пустое! — махнула она рукой. — Знаешь, чем он сейчас занимается?

— Чем?

— Привыкает к роли дедушки чернокожего внучка. И…

Ее прервали взволнованные голоса Вовы с Володей. Мы бросились к ним и увидели, что голова Меркурия выбралась из заточения, выбралась, заплатив за это шляпой.

— Мы тут простучали все, нашли звонкое место, и вот… — сказал Вова, тщась вытащить римского бога из бетонного плена.

— Давайте втроем, — улыбнулся я, вспомнив, как вытаскивал трубу, аналогично засевшую.

Ухватившись сподручнее, мы дернули, и божья голова вырвалась из плена. Володя, сотря пот со лба и став на цыпочки, посмотрел в отверстие, и тут же отскочил, вытаращив глаза и дико вопя:

— Кислота! Кислота!

— Серная, серная, — добавил из отверстия ядовитый женский голос.

Мы увидели, как лицо Володи чернеет и покрывается волдырями.

С трудом преодолев оцепенение, я потащил его в ванную.

58. Такое могла придумать лишь Надежда.

Володе в лицо плеснули не концентрированной серной кислотой, а обычной газированной пепси-колой. Это наше богатое воображение, поощренное услышанными словами и воплем, увидело, как оно чернеет и покрывается волдырями кислотного ожога. Установив, что обмишурились, мы с Вовой и Натальей посадили психически пострадавшего за столик, уставленный бутылками вина, вернулись к проделанному отверстию и увидели, что оно закрыто сверху стальным листом.

То, что отверстие заделано стальным листом, увидели мы с Вовой. Наталья же увидела початую упаковку женских тампонов, лежавшую под отверстием. Через два часа она тихо умерла — ее отравили.

Яд был в тампоне. Такое могла придумать только Надежда, полжизни отдавшая прокладкам. Сон, в котором я видел Наталью мраморно-безжизненной, ее стараниями сбылся.

59. Как это сделать?

Наталья лежала на белой простыне, лежала как живая. Обманутый глазами, я раз за разом бросался щупать ей пульс, прикладывал ко рту зеркальце, но каждый раз понимал, что случилось непоправимое, и я остался на белом свете один — сердце любимой не билось, она не дышала. Потом я сидел у постели и плакал. Восемнадцатилетняя непорочная девушка лежала передо мной мертвая, и мир мертвых казался мне раем, ибо в нем пребывала она.

Подошли Вова с Володей.

— Закрыл бы ей глаза, — сказал Вова.

— Нет! — встрепенулся я. — Глаза закрывают мертвым, а она, видишь, живая.

— Как живая… — уточнил Володя, и они ушли.

В шестой раз воспользовавшись зеркальцем, я бросил его в угол (оно разбилось), уселся под кроватью и неожиданно вспомнил сон, в котором видел Наталью мраморно-безжизненной.

Я вспомнил его подробность, ускользнувшую в первом осознании.

Вот она, эта подробность:

…завороженный, я иду к Наталье, иду, чтобы стать таким же. Я знаю — как только я стану мраморно-безжизненным, души наши соединятся в одну, и счастья в мире, хоть не намного, но станет больше.

На мертвом небе одной звездочкой станет больше…

Из книг мне было известно, что подсознание (именно оно владеет нашими снами) всеми своими возможностями пытается помочь своему вместилищу принять правильное решение. Оно что-то выпячивает, раз за разом ставит одну и ту же пластинку (так называемые «успокаивающие» сны), а что-то навсегда или до поры до времени скрывает. И вот, мое подсознание, допустило утечку засекреченной ранее информации, допустило, чтобы я понял, что пора сматывать удочки и догонять Наталью. И себя самого. Самого себя, все понявшего…

Да, подсознание предлагает мне приблизиться к ней! Наталья была смыслом моей жизни, и жить без нее, жить безжизненно, нет смысла.

— Но как уйти? — задумался я, убежденный собой и подспудным знанием. — Удавиться? Закружиться на веревке с вывалившимся языком, синим и распухшим, закружиться перед ней, почти живой, перед Вовой и Володей, молча напивающимися?

Нет. Пошло и противно. Когда труп придет в кондицию, придет Надежда и скажет слугам, брезгливо указав на мою остывшую ипостась:

— Уберите это!

Резать вены в ванной?

Тоже нет. В ванной режут вены женщины-истерички (терпеть их не могу) и брошенные мужчинки. Наталья бы это не одобрила.

Так как же? А может, как она?! Без лишних телодвижений и боли — ее и без того океан. Да, я уйду к ней с помощью тампона. Лягу рядом и умру, и мы будем лежать, как живые. Смерть осенит нас, и мы пойдем по вечности, взявшись за руки, плечо к плечу. А они — Надежда с ее подельниками — пусть смотрят. Это их тронет, и Володю с Вовой, может быть, выпустят.