Клуб маньяков - Белов Руслан - Страница 19

«Нет, ставить надо на победу Ларисы», – решил я, в конце концов, и со словами: «Мы – за дам-с», кинул на стол сотню. Рублей, конечно. Я же не преуспевающий столичный адвокат и даже не исполнительный директор Экономической школы.

Вера посмотрела на меня с плохо скрываемым презрением, Маргарита посмотрела с жалостью. Первая поставила сто баксов за Дмитрия, вторая – двести за Ларису.

Запив ставки коньком, мы уселись ждать возвращения героев торжества. Я разглядывал корешки книг, пылившихся на полках, Маргарита пудрила носик, а Вера нюхала воздух. Нюхнув несколько раз, встала, прошла в туалет и вернулась с освежителем воздуха. Я хмыкнул. В гостиной действительно немного попахивало кровью, но совсем немножечко.

– Я попрыскаю здесь, – сказала моя супруга, реагируя на мое хмыканье. – Просто не хочется привыкать к запаху крови. Он так меня будоражит...

«Да, Верочка – утонченное создание, ничего не скажешь... Вернее, утонченная маньячка, – подумал я, искоса наблюдая за адвокатшей, увлеченно расправлявшейся с очередной утиной ножкой. – Но если и есть среди нас настоящий маньяк, то это Ворончихин. Вот это маньячище! Какие глаза! Какое проникновение в образ!

...А я вот неполноценен в этом отношении: я всего-навсего рядовой сексуальный маньяк. Но мне нравиться мое амплуа. Зачем мучить и убивать женщин, если с ними можно спать до полного изнеможения, спать, пока жизнь им не покажется наказанием? Я со всеми своими женщинами спал до изнеможения.

А может, и маньяк я... В широком смысле этого понятия. Ведь что такое мания? Это психиатрическое заболевание, – кажется, написано в Большом энциклопедическом словаре, – сопровождающееся эйфорией, – то есть приподнятым настроением, – двигательным возбуждением, ускоренным мышлением, говорливостью... А я, сколько себя помню, постоянно пребываю в состоянии эйфории, двигательного возбуждения, а также ускоренно мыслю и много говорю. Сексуальная мания – это всего лишь грань основной, хребетной мании. Я ведь и работаю, если, конечно, есть работа, до полного изнеможения и потери пульса. В горах, на даче. По восемнадцать часов в сутки...

А отношение к людям? Тоже маниакальное. В жен влюбляюсь, ничего кроме них не вижу. Каждая из них меня дико возбуждала, я не мог уйти, уходя же куда-нибудь, думал только о них. Вернее, о ней. Об очередной. А как я любил сына Вальку? Чуть ли не плакал от умиления, наблюдая, как он, пятилетний, изрисовывает зеленкой двери ванной. А Наташу как люблю? С работы убегаю, чтобы ее поскорее увидеть. А немногих своих друзей? С Юркой Плотниковым, напившись, всегда целуемся... А вот теща – антиманьячка. Немногословна, малоактивна, не смеется и не улыбается никогда... Нет никаких увлечений, пристрастий, привычек, пороков...

Пороков нет... Ну, конечно. У нее глаза, как чугунные задвижки, нет, не задвижки, они как бронированные стекла, что-то огромное и дикое скрывающие... Одну, но пламенную страсть...

– Ты что задумался? – спросила Вера, придвинувшись ко мне. Горячая, возбужденная. Захотела сладенького, точно. Как тут не захочешь? В соседней комнате подружка самозабвенно любовью занимается, рядом другая, Маргарита... Красивая, аппетитная, сладострастная... Прямо Диана, ждущая Зевса. И можно показать ей нос, оставить третьей лишней.

– Нет, так дело не пойдет! – решительно отодвинула тарелку Маргарита, догадавшись, что собирается нашептать мне супруга. – Мы так не договаривались! Втроем, так втроем! Смотрим, едим, пьем и...

– И?.. – сузила глаза Вера.

– А что? – удивилась Маргарита. – Сейчас только непродвинутые пары живут вдвоем...

– И ты предлагаешь... – в задумчивости закусила губу Вера.

– Да, предлагаю. А что, ты не хочешь попробовать? – пытливо глядя, спросила хорошенькая адвокатша.

– А меня вы спросили? – заговорил во мне бес противоречия. А может не бес, а провинциал заговорил.

А может быть, мне просто не захотелось салата из Маргариты, будоражившей меня весь вечер, и привычной женщины, женщины, с которой у меня никогда не бывает ни досадных сбоев, ни откровенно божественных минут. Вот так, сразу, не захотелось салата. А вот если бы, сначала Маргарита, а потом Маргарита с Верой, потом Вера, потом Вера с Маргаритой...

Девушки не успели мне ответить: из спальни раздался дикий крик Ларисы.

– Классно кончает, на всю катушку, – хмыкнул я удовлетворенно. – Мне нравиться.

– Это Митька ей плечевую кость размозжил, – не согласилась со мною жена.

– Вы оба правы... – порозовела Маргарита.

«Вот ненасытная, – подумал я, попивая коньячок. – Не помрет, пока все на свете не попробует... А может быть, так и надо жить... Ведь появились мы на свет не кирпичами, а людьми... И на время, на короткое время появились.

...А что такое все попробовать? Все попробовать из еды, потом из любви, потом везде побывать... Потом убить женщину, мужчину и ребенка... Нет, не правильно рассуждаю. Не в ту степь.

Все попробовать из еды... Это что – все от черной икры до навоза? А из любви все попробовать? От прекрасной женщины до ослиного пениса? Идеотизм. Нонсенс.

А если нельзя всего на свете попробовать, не стоит все на свете пробовать, то значит, надо где-то остановиться. А если надо где-то остановиться, то зачем идти, зачем пробовать? Где родился, там и пригодился. На ком женился, на той и запропастился.

Вот и получается – или все, или ничего. И что самое смешное: получается, что все здесь присутствующие, в том числе и я, движемся по направлению к ослиному члену... Ха-ха-ха!

– Ты чего? – Вера положила подбородок мне на плечо. Глаза ее были лукавыми...

– Так... Задумался о жизни...

– А что ты думаешь насчет предложения Маргариты?

– Ты же знаешь, мне на все надо настраиваться... Понимаешь, сначала надо создать духовную среду, в которой все это будет происходить. Давай, в следующую субботу?

– А как ты насчет участия Викеши? – спросила Маргарита, влившись своими глазами в мои глаза. Мы смотрели друг на друга, совсем как жених и невеста смотрят друг на друга, топчась в двух шагах от брачного ложа.

– Какого Викеши?

– Моего мужа...

Я вспомнил худощавого розовощекого юношу. Растительного мужа Маргариты. Красивый мальчик... Тамагоча.

– А...

– Ты не рефлексируй! – предвосхитила вопрос адвокатша. – Под одеялом многие вопросы решаются проще... Ну, так как?

– Подумать надо. Я все это время о тебе практически мечтал. А ты в довесок Викешу своего предлагаешь...

– Ты двадцать лет живешь в Москве, а от своего провинциального прошлого избавиться не можешь... Бедняжечка, – дотянувшись через Веру рукой, погладила меня по щеке Маргарита.

Я остановил взгляд на ее груди и подумал, что в свете принятых решений я вправе познакомить с ней (с грудью) свою ладонь.

Но Вера явно не хотела торопить событий. Или еще не продумала принципов построения нашей будущей шведской семьи. И не определила иерархии, которая могла бы ее удовлетворить.

Глупая. Ежу понятно, кто будет сверху. Во всяком случае, не она, безынициативная и неспособная принимать решения без участия матери. Но я обещал ей, что в эту ночь будет править она.

– Вы забыли, зачем мы тут? – сказала моя прекрасная половина твердым по ее мнению голосом. – Давайте не мешать варенье с горчицей.

– Да, ты права, – согласился я. – Где наши герои? Антракт уже давно закончится, а сцена пуста.

Не успел я договорить, как из спальни показались Воронихины. Они были окровавлены с ног до головы. Митька бледный (не меньше литра крови потерял, точно), темно улыбаясь, вел свою жену под руку. Под правую руку. Левая рука Ларисы, вся в красно-синих пятнах, висела плетью...

– Эй, мужик, вставай, конечная станция! Ты, что, пьяный? – услышал я голос, явно принадлежавший провинциальному милиционеру.

Услышал, открыл глаза и увидел себя в электричке. Взглянул в окно и увидел знакомую железнодорожную станцию. Станцию Фрязево. Мне все приснилось! Вот дела!

Глава 6. Уши малинового цвета. – Жара, пустыня, саксаул и черепаха. – Кто заказал? – Шакал, как явление. – Вошли в раж...

Разбудивший меня милиционер расстроился – от меня даже пивом не пахло. И ушел, огорченный, сказав, что поезд уйдет назад, в Москву, через полчаса с небольшим.