Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция - Белов Руслан - Страница 33

А как было на самом деле?

Она – милая кошечка с внимательными голубыми глазами, характерные еврейские носик и губы – пришла в лабораторию из банка, в котором зарабатывала раз в пять больше. "Видимо, с женихами там напряженка", – узнав это, решил я. В обеденный перерыв мы выпили с Сашей Свитневым по полстакана спирта, выпили, закусили и, ублаготворено откинувшись на спинки стульев, взяли новенькую сотрудницу под перекрестный огонь оживших глаза. Света, естественно не знавшая, что в бутылке из-под популярного тогда “Рояля” булькала вода, озадачилась. А Свитнев, в двух словах рассказав ей о достоинствах многоканальной космической съемки, поинтересовался, не желает ли она чаю. Сотрудница желала. Я пошел к шкафчику, покопавшись в нем, вернулся к столу огорченным:

– Надо же, заварка как назло кончилась... Придется эн зэ заваривать...

И набрав из-под помидорных кустов, выращенных мною на подоконнике, использованную заварку (слитую для подкормки растений), ссыпал ее в чайник, залил кипятком и, радушно улыбаясь, заверил девушку, что фирменный чай лаборатории ей, несомненно, придется по вкусу".

Я ей понравился. И в ней что-то было.

Месяц или два она играла со мной, то призывно улыбаясь, то отталкивая негодующим взглядом. По лестницам шла впереди, показывая ноги. Порой, когда работал за компьютером, садилась рядом и грудь ее касалась моего плеча.

Наконец, привела на дачу. Проведенную там ночь я склонен был считать лирическим отступлением. Почему? Видимо, потому что, покончив с индюшечьей ногой, нашпигованной сыром, скоренько мною сочиненной в двух экземплярах при помощи духовки, она вытерла салфеткой уголки губ и сказала, как бы предлагая дежурный десерт:

– Может быть, займемся сексом?

Видимо, ей так говорили, или это были слова из кинофильма или рассказа подруги, которые ей хотелось когда-нибудь сказать.

На следующий день, в начале рабочего дня, она, болезненно выглядевшая, сказала, что я чуточку перестарался, и мне придется проводить ее домой. Я нехотя согласился, и отношения наши сделались постоянными. Мне стало хорошо и покойно.

У меня появилось "Мы".

Жили в ближнем Подмосковье, в одном доме с ее теткой – свою квартиру я оставил предыдущей супруге.

Вселившись, засучил рукава. Выбросил рухлядь, вытер пыль, покрасил потолки, переклеил обои, вымостил дорожки, выловил мышей. Готовил, стирал, мыл, сажал, консервировал, гулял с дочерью.

Шесть лет.

Все сгубила жадность. Из-за нее я:

– стремился не делиться ею ни с кем. Говорил: "Наша семья – это ты, Полина и я", – "Ты зря так, – отвечала она, – мы все – семья. И чем больше нас, тем больше сиделок у Полины";

– хотел разделить дом и участок, чтобы никто не мог покуситься на нашу (мою) свободу (своей квартиры в Москве у меня тогда не было). Хотел разделить, чтобы спать с женой, тогда, когда захочется, а не когда все лягут спать;

– Постоянно копался в огороде, выращивая зелень и овощи, в том числе, и на зиму. Чтобы не пропали яблоки, десятками литров ставил вино. Заставлял ее консервировать овощи и фрукты;

– часто думал о почти двадцатилетней разности в возрасте. Мысль, что когда-то мы расстанемся, и ее теплое, услужливое тело к кому-то перейдет, постоянно буравила мозг;

– хотел владеть ее помыслами. Хотел, чтобы учитывала мое мнение, а не мнение родителей и родственников.

Она же ничего не хотела – все у нее было решено заранее и шаг за шагом осуществлялось.

Да, я хотел все и вся подмять под себя. А если бы думал о дочери, все обернулось бы иначе. Нет, не обернулось бы. Ведь старался. Говорил Свете, что в душе сидят звери, которые время от времени выскакивают против воли. Выскакивают, когда становится болотно. Она не понимала. А что можно понять в 24 года? Что я понимал в 24 года?

Ничего.

Все кончилось, когда повел себя совсем уж ребенком: Выставил ультиматум – "Или делим дом, или я ухожу". После того, как ультиматум был отклонен, – из-за боязни ущемления имущественных прав, – уехал на две недели к Андрею в санаторий. Назад меня уже не пустили – Вера Зелековна убедила дочь подать на развод.

Больше всех пострадала Полина. Дело дошло до психиатра. Вот так, на "раз, два, три" я сломал психику четырехлетней дочери. Которую любил больше всего на свете. Значит, мое самолюбие было больше этой любви? Или этой любви вовсе не было?

Может быть.

А если попробовать расчленить эту любовь на составляющие? Так...

1-я составляющая – это положение "Она – моя дочь" = "Она моя, она – это я".

2-я составляющая – это "Она – умница и красавица, и добьется в жизни успеха, станет лучше всех и, следовательно, я стану лучше всех. Я смогу хвастаться".

А 3-ей составляющей – бескорыстного добра, безличной нравственности было мало, они стерлись в начале жизни, и потому все проиграли. И Света тоже.

Почему проиграла Света? Она ведь богата, путешествует и вращается в свете. Она, наконец, единолично завладела дочерью.

Она проиграла, потому что не смогла, не захотела преодолеть своей безнравственности. Так же, как и я. Но моя безнравственность лежит на душе тяжелым камнем, а ее безнравственность – это оружие. Ее оружие. Не в силах преодолеть свою, я пытаюсь что-то сделать, чтобы души людей стали лучше, свободнее. А она... Она, наверное, идет в церковь, ставит свечку и подает профессиональным нищим.

С помощью детей я хотел преодолеть нелюбовь к себе.

Не удалось, и цепочка зла продолжилась.

Господи, почему же меня не выскоблили акушерской ложечкой? Какой же я злой, какой мерзкий! Сколько человек меня за это ненавидели и ненавидят...

06.05. 94. Вчера получил сорок долларов за статью об морфоструктурных особенностях различных эрозионных срезов очаговых структур. Через месяц светит еще сорок за статью о Депутатском рудном районе. Еще сорок соавторша зажала. Лебедев предложил стать заведующим лабораторией. Я отказался, сказав, что частые встречи с ним увеличат нашу критическую массу, в результате я вылечу из горячо любимого мною института. Он оскорбился.

Софьи нет. Нет, был подставленный для поцелуя лоб.

Я поцеловал его.

Она подставила носик.

Поцеловал.

Она подставила подбородок. Поцеловал. Когда же хотел впиться в губы, исчезла.

Глаз не показала. Что случилось?

Не дала поцеловать в губы...

Письмо Полине.

"Карандаш «Искусство».

Карандаш был желто-зеленым и очень бледным. Таким бледным, что им невозможно было сделать заметку, подчеркнуть что-нибудь, закрасить или подмазать. Долгие годы он жил в хрустальном стаканчике вместе с отверточкой, с помощью которой раскручивался системный блок, с ножиком, обрезавшим фотографии и бумагу; с ручками, переносившими на бумагу мысли, телефоны и имена, с пинцетом, выщипывавшим волосы, выраставшие на носу; с надфилем, который просто приятно было подержать в руках.

Его, ни с того, ни с сего, дала мне ты, когда я уходил из дома. Как я сейчас думаю, дала с тайным смыслом, а не потому, что он был не нужен. Ты знала, что он может пригодиться только мне.

Он пригодился.

Чувствуя себя бледным и ненужным, я старался быть ярче, старался пригодиться, но не так, как пинцет или надфиль.

Поглядывая на него, я записывал свои мысли. Поначалу они выходили бледными, но я старался и слова, штрих за штрихом, становились видимыми.

Я хотел бы вернуть тебе этот карандаш.

Возьмешь?

Мы все поросята. Один строит дом из любви, другой из камня, третий из слов.

Ложь – это клей, помогающий слеплять фрагменты существования в нечто удобоваримое и не похожее на исходный материал, то есть на дерьмо, представляющее собой переваренные фрагменты пищи.