Кукольная комедия - Ягдфельд Григорий Борисович - Страница 12

19

На этим можно было бы кончить наш рассказ об удивительных событиях, которые произошли в доме № 7 по Воротниковскому переулку.

– Как?! – воскликнете вы. – Тата выздоровела – и всё?! А что же её товарищи?! Неужели они так и остались куклами?! А доктор Кракс! Неужели он всё ещё разъезжает по городу и берёт по десять рублей за визит?

Нет и нет, конечно же нет! Сейчас всё узнаете.

Аллу Павловну, как вы помните, мы оставили в аптеке. Сперва она сидела на столе возле аптечных весов, мирно беседуя с провизором. Поставив перед ней коробку с витаминным драже, Бахтерев-Разумовский говорил:

– Почему же вы сразу не сказали мне, в чём дело? Я бы вам тут же дал аспирин! Я ведь достаточно старый человек, чтобы не верить в сказки.

Кушайте драже!

Потом Бахтерев-Разумовский сдал дежурство и, бережно держа Аллу Павловну, пошёл в кафе «Красный мак».

Это кафе было теперь не узнать: всюду стояли вазы с цветами и сверкал мрамор. Три гипсовые танцовщицы танцевали на красной стене.

В кафе на стульях болтали ногами несколько ребят с мамами и папами. Ну, мамы и папы, те, конечно, ногами не болтали. Посадив Аллу Павловну на свободное место, провизор сел рядом и протёр очки.

– Что для вас? – вежливо осведомилась официантка.

– Для меня – кофе чёрное, с лимоном… И сосиски! – сказал Бахтерев-Разумовский. – А для неё, – показал пальцем на куклу, – глазунью из трех яиц.

– Для кого?!

– Для неё. А что?

– Нет, ничего, – сказала официантка, покосилась на провизора и смахнула салфеткой пыль с чистого столика.

Она ещё раз выглянула из кухни и поглядела на странную пару.

Старый провизор, перегнувшись через столик, тихо говорил кукле:

– При ангине самое лучшее средство – кукарекуин. Собирают на заре крики петухов и потом полощут этим горло…

Из кухни выплыла официантка с подносом. Она поставила перед чудаковатым стариком кофе и сосиски, а перед куклой, хихикнув, – шипящую глазунью.

Вот тут-то всё и произошло: из рук официантки с грохотом упал пустой поднос, папы и мамы, потрясённые, поднялись со своих мест, а на стуле сидела увеличившаяся в десять раз управдомша..

– Значит, Тата выздоровела! – воскликнула она и весело принялась за яичницу из трёх яиц.

20

С Петром Петровичем было так. Он лежал в коробке, когда в игрушечный магазин впорхнула какая-то толстенькая покупательница.

– Покажите мне вон те «фокусы»! – сказала она.

Продавщица положила на прилавок коробку с надписью «Фокусы» и открыла крышку. Сверху лежало объяснение. Толстушка недоверчиво прочла вслух: «При производстве фокусов, предусмотренных настоящей игрой, следует большим и безымянным пальцами взять волшебную палочку и сказать: “Тоби-Лоби-Кукунор”».

Снисходительно улыбнувшись, покупательница взяла волшебную палочку, взмахнула ею и сказала:

– Тоби-Лоби-Кукунор!

В то же мгновенье на полке с игрушками раздался страшный треск. Лопнула какая-то коробка, с одной стороны показались ноги, с другой – колпак…

Продавщица кинулась в сторону, рыжая кассирша подскочила, как ужаленная, а толстушка попятилась к двери. Перед ними слезал с полки какой-то повар в колпаке, в полный человеческий рост.

– Виноват! – сказал он и, степенно откашлявшись, выбежал из магазина.

Толстушка проводила его глазами, помолчала и сказала:

– Довольно удачная игрушка! Заверните, пожалуйста! – и вытащила из сумочки деньги.

Что касается Валентины, – она долго валялась на столе начальника милиции. Он показывал её всем, и все смеялись. Потом она пошла по другим столам, и там тоже смеялись. Но Валентина стойко держалась куклой, молчала и ни разу не сказала «неправда», хотя про неё выдумывали чепуху. В результате всей этой истории старшина Карасёв получил путёвку в дом отдыха на две недели – подлечить нервы. А куклу ему приказали вернуть владельцу.

Когда мотоцикл с бравым старшиной подлетел к подъезду Кракса, там, томясь в ожидании, ходила Татина мама. Подозрительно покосившись на неё, старшина с куклой в руке позвонил в дверь.

– Профессора нет, – нервно сказала Галина Ивановна. – Я сама его жду.

Карасёв ничего не ответил, мрачно отодвинул сапогом валявшуюся у водосточной трубы кукольную красную туфельку и постучал кулаком в дверь. Из деликатности Татина мама отошла и отвернулась. И хорошо, что отвернулась! А то бы она решила, что сошла с ума.

Старшина отступил на тротуар и посмотрел на окно Кракса. Убедившись, что форточка не закрыта, он подошёл поближе и подкинул куклу, желая забросить её в форточку. Но тотчас же испуганно пригнулся: на него сверху падала Валентина в натуральную величину. Подхватив её на руки, милиционер сёл на тротуар.

Как раз в это время Татина мама повернулась и увидела, что на тротуаре сидят милиционер и какая-то девушка, уставившись друг на друга. Старшина открыл рот, чтобы сказать неизвестно что, а девушка весело спросила:

– Будете на меня составлять протокол? Или как?

Старшина Карасёв встал, пробормотал что-то нечленораздельное, всхлипнул, сел на мотоцикл и уехал. Девушка поднялась и весело помахала ему вслед.

Ничего не понимая, Татина мама смотрела склонив голову набок. Странности продолжались: заметив у водосточной трубы какую-то красную туфлю с помпоном (кстати, она тоже увеличилась в десять раз), девушка радостно вскрикнула, прижала туфлю к сердцу и убежала.

21

Время шло. Солнце сверкало среди нитей серпантина. А Тата и Лиля отчаянно спорили: кого спасать раньше и куда раньше бежать? Тата говорила – сначала в милицию, а потом в игрушечный магазин; Лиля говорила – сначала в игрушечный, а потом в милицию. Наконец они помирились на том, что начнут с аптеки.

Но едва они бросились к двери и открыли её, как увидели на пороге повара Петра Петровича, в белом хрустящем, накрахмаленном колпаке, и Аллу Павловну, в платье с цветочками. У обоих в руках были подарки.

Повар вынул из пакета пирог с яблоками, пахнущий миндалём, тмином и шафран-ранетом.

– Это тебе, Тата! Теперь я буду печь такие пироги! И в десять раз вкусней!

А управдомша дала ей расшитого петуха.

– На, Тата, – сказала она. – А то у вас теперь некому сидеть на чайнике!

Они степенно вошли в комнату, засыпанную конфетти и запутанную серпантином.

– Ах, мои милые, без вас бы я умерла! – сказала Тата, чихнув в последний раз.

– Ну, чего там… – сказала управдомша и напялила на чайник петуха.

Но и это было ещё не всё. Пришли Татина. мама с доктором Краксом.

Галина Ивановна открыла дверь и остолбенела.

В комнате, разноцветной от дрожащих нитей серпантина, солнечных зайчиков и конфетти, она увидела весёлую, счастливую дочку. И около неё – Лилю, какого-то повара в колпаке и прошлогоднюю управдомшу.

– Тата здорова! – воскликнула Лиля, увидев Татину маму. – У неё тридцать шесть и шесть!

Галина Ивановна не находила слов. Кракс выпустил облако дыма и сказал ей:

– В таких случаях я получаю удвоенный гонорар.

Табачный дым тёк, разбиваясь о нити серпантина, тая в солнечных лучах. Кракс расстегнул пиджак и – как когда-то – от металлической защёлки его подтяжки на потолке опять заиграл зайчик.

– Доктор Кракс! – крикнула Лиля с пылающими щеками. – Вы плохой человек! У вас нет сердца!

– Когда Тате было плохо, – сказала управдомша Галине Ивановне, – он нас выбросил из окна!

– Шантаж… – невозмутимо сказал Кракс.

– Мама! – сказала Тата. – Это не доктор меня вылечил! Это они меня спасли!

Кракс повернулся к Татиной маме, которая как будто начинала что-то понимать.