Кукольная комедия - Ягдфельд Григорий Борисович - Страница 1

Виктор ВИТКОВИЧ, Григорий ЯГДФЕЛЬД 

КУКОЛЬНАЯ КОМЕДИЯ

1

Спорим, что нет! На что? На что угодно, что вы не знаете, из чего делаются куклы! Вы думаете, – из папье-маше, целлулоида или просто из тряпочек? Хм, как бы не так! Чего доброго, вы ещё скажете, что некоторые куклы говорят «ма-ма», потому что внутри пищалки, а есть которые вообще ничего не говорят? И это ошибка! Впрочем, и мы думали про кукол, как вы, до тех пор, пока один очень странный случай не раскрыл нам глаза.

Дело было так. У Таты Корольковой – девочки из дома № 7 по Воротниковскому переулку – заболело горло, и её уложили в постель. Она лежала; её нос был едва виден среди двух огромных подушек, а из-под мышки торчал градусник. Сонно щурясь под лучом солнца, падающим из окна, Тата придумывала себе развлечения. Стоит, например, зажмуриться, и сразу начинают вертеться красные, зелёные, радужные круги. А если посмотреть на солнце сквозь ладонь, еще интереснее: между пальцами светятся красные линии.

Хотя глотать было больно. Тата, как всегда при ангине, то и дело глотала и морщилась. Вы спросите: какое это имеет отношение к тому, из чего делаются куклы? Самое прямое, и вы скоро в этом убедитесь. Итак, Тата глотала, морщилась, опять глотала, опять морщилась, потом вздохнула и повернула голову.

Перед ней на ночном столике, будто флот, плывущий под разноцветными парусами сигнатурок, искрились на солнце лекарства. Впереди всех плыл толстый коричневый пузырёк, на котором не по-русски было написано «Ипеккакуана».

– Ипеккакуана… – прошептала Тата и поглядела наверх.

На потолке, отражаясь от форточки, вспыхивали и разлетались тени и зайчики. Тате захотелось чихнуть. Она долго собирала нос в складки – вот-вот чихнёт, но так и не чихнула. А когда решила, что уже не чихнёт, – вдруг чихнула, да так, что взлетели паруса сигнатурок.

– На здоровье! – сказала Татина мама – толстая, большая, с такой же чёлкой на лбу, как у дочки. Она только что вошла и открыла дверь ногой, потому что руки были заняты тазом с водой. В тазу плавала губка и качалась комната, отражаясь в воде.

– Спасибо, мамочка, – ответила Тата.

Поставив таз на стул, мама пощупала дочке голову, посадила и начала умывать губкой.

– Болит горло? – спросила она.

– Болит, – жалобно сказала Тата.

Мама схватила пузырёк с ипеккакуаной, которую прописала вертлявая докторша из районной поликлиники, но, вспомнив, что у докторши коса, как у девчонки, и что она окончила институт всего три года назад, поставила пузырёк на место. На другие лекарства мама даже не взглянула: их прописал доктор из квартиры № 13. Маме не понравилось всё – и номер квартиры, и сам доктор: он слишком много говорил и не взял денег. Правда, на всякий случай она заказала его лекарства, но Тате дала каждое по одному разу.

«Возьму-ка я марганцовку», – подумала мама. Это было старое, испытанное средство всех мам и бабушек. Не удивляйтесь, что мы задерживаемся на таких подробностях, – они имеют прямое отношение к той удивительной истории, которую мы взялись вам рассказать.

Мама бросила зёрнышко марганцовки в стакан, и в воде стали расплываться лиловые нити; сперва они превратились в облако, потом в осьминога, наконец всё смешалось и вода сделалась фиолетово-красной.

Тата полоскала горло, опуская воду в гортани то ниже, то выше: От этого звук становился то выше, то ниже. Это рассмешило Тату, она фыркнула и чуть не проглотила марганцовку.

– Перестань, – сказала мама.

Задребезжал звонок.

– Доктор…

– Опять доктор? – жалобно сказала Тата.

– Да, самый хороший.

Быстро поправив дочкину постель, мама убежала. Слышно было, как открылась и закрылась входная дверь. В коридоре раздались голос мамы и самодовольный басок. Затем дверь отворилась, и появились сначала – дым, через некоторое время – живот, потом – трубка, а потом и сам доктор целиком.

Он вошёл не спеша, покосился на лекарства, прописанные коллегами, небрежно отодвинул их, уселся в кресло, закинув ногу на ногу, и расстегнул пиджак, чтобы удобнее устроить живот. От металлической защёлки его подтяжки на потолке заиграл ещё один зайчик.

Татина мама остановилась у порога:

– Вчера утром у неё было 37 и 2, днём – 37 и 6…

Доктор невозмутимо выбил трубку в хрустальную вазу и, прищурясь, смотрел на маму. А она всё говорила:

– …Вечером – 37 и 9, а ночью у неё было 38 и 3!

Щёлкнув крышкой часов, доктор взял двумя пальцам! – руку Таты. Но едва он прощупал её пульс, как за стенкой раз дался гром рояля: – кто-то изо всех сил забарабанил по клавишам.

Мама вздохнула. Доктор пытался сосредоточиться, но слышал только рояль. Холодно посмотрев на Татину маму, он спросил:

– Нельзя ли прекратить эти экзерсисы?

– Попробую… – сокрушённо сказала она. – Там живёт такая девчонка… – и вышла в переднюю.

Оставшись наедине с Татой, доктор постучал пальцами по столу, скучающе посмотрел на девочку, потом на потолок.

– Покажи язык, – сказал он.

Тата с удовольствием показала ему язык.

За стеной музыка прекратилась, и вошла мама. Доктор снова взялся за пульс. Но за стеной опять загремел рояль.

Тогда доктор вынул трубку, на которой, как на носу разбойничьей шхуны, возлежала костяная наяда, раскурил табак, втянул в себя дым и выпустил на Тату целое облако, так что она закашлялась.

– Однажды я прощупывал пульс во время землетрясения в Стамбуле, – сказал он, поднялся, вышел в переднюю и открыл дверь в соседнюю комнату.

Там за роялем сидела Лиля – девочка лет десяти, с холодными голубыми глазами, льняными косичками – и стучала по клавишам.

Доктор остановился на пороге и уставился на Лилю, молча пыхтя трубкой.

Девочка продолжала барабанить по клавишам. А доктор всё пыхтел трубкой.

– Ну, чего вам? – спросила Лиля.

– Когда я был врачом посольства на острове Святой Пасхи, – сказал толстяк, небрежно щурясь, – я застрелил из карабина слонёнка, который трубил слишком громко возле моей хижины.

– Меня не посмеете застрелить, – ответила Лиля, тряхнула косичками и загремела ещё громче.

– Это выяснится в дальнейшем, – сказал доктор и ушёл.

Войдя в комнату к Тате, он сказал:

– Всё-таки хорошо, что эта девочка не умеет играть в четыре руки.

Мама робко спросила:

– А вы не послушаете Таточку? Может быть, у неё что-нибудь в лёгких?

Доктор не ответил. Стряхнув «вечное» перо на одеяло, он вытащил из кармана блокнот, на котором было напечатано золотыми буквами: «Доктор Кракс. Профессор элоквенции».

– Мне стоит взглянуть на больного, – вдруг сказал доктор, – чтобы сразу определить, чем он болен – корью, свинкой или бубонной чумой.

– А чем больна моя дочка? – испугалась мама.

– Я выписал ей капли «тяп-тяп», – сказал доктор Кракс. – Их импортируют из Перу. Давать по десертной ложке семь раз в день.

Спускаясь по лестнице и пряча в бумажник десять рублей за визит, Кракс сразу же позабыл про Тату. Он подумал: «Почему лестницы пахнут котами, а коты котами не пахнут?.. Тьфу! Что за ерунда!.. Не об этом надо думать!» И, выйдя на улицу, подошёл к своему «Москвичу»

За передним стеклом «Москвича» висела куколка, а над задним стеклом свешивалась бахрома; такой обыкновенно украшают гробы. Открыв дверцу, Кракс с трудом втиснулся и снял громадный замок с цепи, к которой был прикован руль, чтобы машину не украли.

Вставив ключ, Кракс включил зажигание и нажал на стартер. Машина затряслась мелкой дрожью… Внезапно какой-то человек с чемоданчиком открыл дверцу.

– Что такое? – недовольно спросил Кракс.

– Позвольте взглянуть на вашу куклу.

Не дожидаясь ответа, незнакомец протянул руку и, не снимая куклу с резинки, внимательно её осмотрел.