Три цвета времени - Виноградов Анатолий Корнелиевич - Страница 97

Пасторэ дергал Бейля за локоть, желая остановить эту опасную тираду. Господин де Траси, не любивший резких выражений, имел такой вид, словно он слышит фальшивящий музыкальный инструмент. Лицо профессора греческого языка вытягивалось, и под конец длинной фразы Бейля большая челюсть Тюро отвисла, как у старой лошади.

– Что ты говоришь, сумасшедший! – сказал Пасторэ. – Ведь сегодня салон наполнен эмигрантами!

– Тем лучше, – шепотом сказал Бейль.

Пасторэ увлек его в коридор.

– Послушай, у меня к тебе дело: ты должен оказать мне существенную помощь в моих геральдических изысканиях. Это даст тебе возможность, наконец, устроиться на место.

Бейль хранил рассеянный вид. «Бедный Пасторэ, – думал он. – Много он мог бы рассказать, если бы вздумал писать свои воспоминания. Он испытал то же, что генералы старой наполеоновской армии, старавшиеся путем низости проникнуть в салоны Сен-Жерменского предместья. Описание этих унижений может заполнить целый том. Пасторэ – это жалкая фигура, страдающая от тысячи булавочных уколов, именно булавочных, так как унижения, которые ему приходится испытывать, исходят от жен королевских жандармов. Люди, подобные Пасторэ, находятся под вечным подозрением. Это заставляет их испытывать мучения, неизвестные даже приказчику сапожной лавки. Тот может рассказать о них товарищу, эти должны все терпеть молча и в элегантных костюмах появляться в салонах».

– Ну, ты задумался и настолько рассеян, что даже не отвечаешь мне, – заметил Пасторэ. – Помоги мне в поисках сюжета для новых дворянских гербов и еще в одном серьезном деле. Можешь?

Мелкими шажками подошел господин де Траси, держа в руках книжечку в желтом переплете. Сощурив глаза, он перебил Пасторэ, махнув у него под носом книжкой.

– Вот, полюбуйтесь и отгадайте, что это такое.

Бейль был рад случаю отделаться от Пасторэ. С внимательным видом он взял книгу и пошел под самую люстру.

– Это какой-то этнографический бред, – сказал Бейль. – Зачем у вас славянские песни, да еще с таким варварским словом, как «Гузла»?

. – А как вы думаете, кто автор этого произведения?

Бейль посмотрел на портрет и сказал:

– Какой-то дикарь. Маг… Магланович…

– А я вас уверяю, что это не Магланович, а ваш молодой шутник Проспер Мериме.

Бейль удивился. Бейль был огорчен. В глубине души он сомневался, чтобы Мериме мог напечатать в Страсбурге, у Левро, эту странную книжку.

Пасторэ подошел снова.

– Ты мне так и не ответил на вопрос.

– Но в чем дело? – спросил Бейль.

– Дело совершенно секретное. Получено сообщение о смерти папы Людовика Двенадцатого. Ты понимаешь, королю хочется, чтобы во главе церкви стоял человек, если не преданный, то во всяком случае не чуждый интересам Франции. Сделай мне большое одолжение. Дай мне секретную характеристику всех римских кардиналов. Можешь ли ты это сделать?

Бейль не спеша ответил:

– Могу, но имей в виду, что все зависит от состава конклава.[158] Зимой я был в Риме и много работал. Ты знаешь, до какой степени мне хочется избавить туриста от археологических увлечений. Я изучал современную Италию и изучал документы папского Рима. Могу тебе оказать содействие.

Бейль обычно кончал вечер после третьего или четвертого визита; он рано уехал из салона де Траси и отправился к художнику барону Жерару.[159] Там были Кювье с падчерицей Софией Дювоссель,[160] обитательницей Ботанического сада, были супруги Поликарп и Виргиния Ансло, два года тому назад бывшие в России на коронации Николая I, продолжавшие рассказывать о русских впечатлениях, хваля писателя Булгарина. Тут были также доктор Корэф и издатель Бюшон. Ансло смеялась над Бюшоном по поводу неудавшегося опыта изучения итальянского языка. Молодая учительница отказалась вести занятия с Бюшоном. С комической серьезностью отцветающая красавица Виргиния Ансло читала байроновские двустишья из «Дон Жуана» о том, что нет лучшей грамматики, чтоб усвоить чужой язык, чем женские уста.

– Он позавидовал нашему другу Просперу Мериме, у которого блестяще идут опыты усвоения цыганского языка. Ну и вышло нехорошо – никто не целует грамматики; Бюшон захотел это сделать, и грамматика ударила его по щеке.

– В таких случаях повторяют опыт, и дело идет на лад.

– Вы, очевидно, стоите на точке зрения евангелия. – сказал Бюшон, – у меня всего лишь две щеки, и пострадали сразу обе.

– Я думаю, что гораздо больше пострадали щеки женщины, которую вы поцеловали, – сказала Ансло.

– Вы мне льстите, – сказал Бюшон.

– И не думаю.

– Добро, которое совершают не думая, несомненно приятнее.

В это время в зал вошел Мериме. Бейль поставил его рядом с Бюшоном. Мериме с совершенно невозмутимым видом достал платок из кармана; Бюшон обнаруживал признаки волнения.

– Смотрите, – сказал Бейль, – разве rtx можно сравнивать?

– Мне кажется, кто-то должен обидеться, – произнес Бюшон.

– Во всяком случае, я не намерен обижаться, – отозвался Мериме. – Но объясните, что все это значит.

– Речь идет о том, кто имеет больше права на женские пощечины.

– О, тогда во всяком случае я! – закричал Мериме. – Я даже не понимаю, почему мне ни разу их не давали.

– А Бюшон не понимает, почему ему их давали. Все дело в том, что он, неудачно подражая вам, хотел изучать итальянский язык вашим способом, – сказала Ансло, обращаясь к Мериме. – И если мне будет позволено оценить эту попытку с точки зрения женщины, то, по-моему, у господина Бюшона больше оснований для такой попытки, чем у Мериме.

– Нужно судить по результатам, – заявил Мериме. – Бюшон, когда захотите быть консулом у цыган, скажите мне, я вас научу, как немедленно можно усвоить цыганский язык. Но помните, никогда нельзя начинать со щеки, потому что это сейчас же отражается на вашей щеке.

И при общем взрыве хохота Мериме отошел от Бюшона и взял под руку Бейля.

– Клара, – сказал Бейль, – вы окончательно сошли с ума. Зачем вам понадобилось печатать всю эту славянскую дребедень с вампирами, гуслярами и прочей чертовщиной в лохмотьях? Неужели вы с вашим умом и наблюдательностью, с вашим запасом фактических знаний не могли выбрать чего-нибудь получше?

– Хорошо вам так говорить, добровольному скитальцу и богатому путешественнику…

При слове «богатый» Бейль грустно развел руками и сделал гримасу.

– А каково мне, – продолжал Мериме, – без денег и без положения в государстве? Я уверен, что, задумав путешествие по Далмации, я могу осуществить путешествие только на деньги, которые даст мне эта книга.

– Простите, милый друг, вы пишете, что вы его уже совершили, вы описываете местности, в которых ни разу не бывали, и впечатления, которых не испытывали.

– А как же иначе? – спросил Мериме.

– Во всяком случае, это плохая книга, – сказал Бейль. – Насколько хороши испанские сайнеты, настолько плоха ваша «Гузла».[161]

– Я хотел принести вам другие свои вещи, но вас невозможно застать. В течение недели по утрам портье говорит, что вы уже ушли, а по вечерам, что вы еще не вернулись.

– Да, портье получает за это добавочное вознаграждение, иначе невозможно кончить работу.

– Что пишете? – спросил Мериме.

– Много вещей сразу, – сказал Бейль. – Так много, что мне не хватает суток.

– Да вас даже не встречают на Итальянском бульваре. Я напрасно искал вас у Пасты. Одно время вашим исчезновением дали даже особое истолкование.

Бейль махнул рукой, не любопытствуя.

– У меня порядочные долги. Чтобы расплатиться, надо много работать. Вот главный смысл моего отсутствия. Кстати, скажите, что делается с Этьеном?

– С каким Этьеном? – спросил Мериме.

– Как? Разве Делеклюз раздвоился?