Повстанец - Виногоров Владислав - Страница 55

Мне становится скучно и противно. По той причине, что я вижу — происходящее форменная глупость. И самое мерзкое, что повинны в этой глупости не два великовозрастных балбеса, которых с пьяных глаз посреди ночи потянуло на подвиги, а мои подчиненные, которые уверовали в свою безнаказанность и решили, что им можно теперь вообще все. Но самое мерзкое то, что расплачиваться придется все-таки искателям приключений. Расплачиваться своей жизнью. Не потому, что они что-то увидели, а потому, что чисто теоретически могли увидеть. И это совершенно паскудно. Кроме того, мне явно пытаются навязать еще и роль палача. Не хочу! Я не хочу расстреливать этих сопливых придурков и прятать их трупы! Я не хочу допрашивать их о том, кто еще знал об их походе в наш зал. И я не хочу заниматься изловом и отстрелом этих самых знающих. В конце концов у меня есть Ленус. Он мой заместитель, у него у самого пистолет в кобуре, вот пусть он этой всей грязью и занимается. А я сейчас пойду спать. И спать, смею вас уверить, буду целый день. Причем, как положено, с жутким храпом. А тому, кто решит меня разбудить, сильно не поздоровится. Это я тоже могу обещать.

Я жестом отзываю в сторону Ленуса, показываю ему на лежащих на полу пленников, коротко бросаю «Допросить и пристрелить. Трупы спрятать». Затем поворачиваюсь, медленно иду к выходу из здания, на ходу застегивая куртку.

Вечером меня опять разбудил Ленус. Он посмотрел мне в глаза, кивнул и молча вышел из комнаты. Таким бледным я его никогда до этого не видел.

Глава 10. ПО КОНЯМ!

Наступила осень. Уже наступила. О той работе, которую мы провернули за лето, вспоминать откровенно приятно. Если не учитывать некоторых мелких недоразумений, то все прошло просто прекрасно. Даже более чем прекрасно. И вот я опять сижу в поезде, направляющемся в Столицу, чтобы последний раз переговорить со своими штабистами: некоторое время нам будет крайне затруднительно поддерживать связь. Зато потом мы сможем… Если все пройдет удачно. Если… Но ожидание уже закончилось: мои люди на низком старте, не только мои, а и по всей стране.

Мне, наверное, страшно. Точнее, чувство какое-то непонятное и незнакомое. Может, это меня пугает? Я не вижу, почему моя многострадальная Родина опять должна пережить то, что я собираюсь устроить. Ну, если быть объективным, то собираюсь не я, а… А кто? Пора бы уже сообразить, кто же тот самый кукловод, который дергает за веревочки, а мы, как марионетки, послушно шевелим конечностями. Шевелим и не понимаем зачем.

Вагон мерно покачивается. Постукивают колеса на стыках рельсов. Я люблю ездить в поезде. Люблю приезжать в Столицу. И все то, что сейчас происходит, должно вызывать у меня только положительные эмоции, но этого нет. Есть какая-то сосущая пустота внутри и непонятное чувство. А может, предчувствие? Если это предчувствие, тогда ничего хорошего в нем нет… А может, это просто неизвестность? Неизвестность, которая меня страшит, как в детстве? Впрочем — к черту! Уже поздно бояться и поздно что-то менять. Завертелось чертово колесо очередной революции. Единственное, что во всем этом деле хорошо, так это то, что я нахожусь очень близко к оси этого самого чертова колеса. А раз так, то либо убьют сразу, либо останусь в центре очень и очень надолго.

Штаб напоминает встревоженный улей. Не совсем понятно: кто-то славно разбередил его палкой или идет процесс роения. Но со стороны в любом случае должно выглядеть забавно. На входе стоят не два охранника, как было раньше, а человек десять. У многих под френчами угадывается оружие. Ничего себе! Даже не считают нужным толком прятать пистолеты. СБ, конечно, уже получило информацию о том, что происходит нечто непонятное, но пока никаких действий не предпринимает. Интересно, а почему? Не хотят связываться или решили, что игры детишек их не касаются? Хотелось бы верить во второе.

— Пропуск, господин командор!

Пропуск? А вот это что-то новенькое. Меня, главнокомандующего, не пускают в собственный штаб! Ну и нравы же в Столице.

— Что, капрал? — делаю как можно более надменное лицо. — Я ослышался?

— Никак нет, господин командор! Пропуск, пожалуйста.

— Старшего ко мне! Быстро! — Я перехожу на рык. Этого мне только не хватало!

— Начальник караула занят, господин командор. Ничем помочь не могу.

Мне показалось или у него на лице промелькнула издевательская усмешка? Вот это уже серьезная ошибка! Очень серьезная. Я не собираюсь кому-либо прощать насмешек над собой. А тем более какому-то холую Ромуса.

— Смирно, капрал! — Голос звенит, как натянутая струна. — Немедленно начкара ко мне! Или нашивки жмут?

Подействовало. При словах о нашивках непроизвольно дернулся. Неужели кто-то из «стариков»? Тогда почему только капрал? Странно. Впрочем, Ромус дурак редкостный — мог и разжаловать за какую-нибудь мелочь. С него станется…

— Магнус! Ты чего здесь разорался? Не на плацу. Резко оборачиваюсь на голос. Так и есть: Репус собственной персоной. Улыбка в тридцать два зуба… Виноват — в двадцать восемь. Зубы мудрости у него пока не прорезались. Соплив еще. Биологически.

— Да понимаешь, друг мой Репус, тут какой-то дегенерат (не будем указывать на него перстами, но все знают, что это… слоненок) ввел какие-то идиотские пропуска. В результате меня не изволят пускать в мой же собственный штаб. Я вот сейчас для начала двадцать плетей перед строем организую начальнику караула, а потом для разнообразия по тридцать часовым. Чтобы знали, у кого можно пропуска требовать, а кому требуется отдать честь и пропустить в здание без вопросов. Я достаточно прозрачно излагаю? Вот… А в тот светлый момент, когда я попаду в свой кабинет и выясню, чья это дурацкая идея, то автору, ты уж мне поверь, мало не покажется.

— Идея моя. — Репус продолжает скалиться. — Можешь начинать свое «мало не покажется».

Мысль хорошая, но лучше от нее воздержаться. С Репусом рукопашную схватку устраивать не рекомендуется. По некоторым соображениям личного характера — лишних зубов у меня нету. Да и ребер тоже. Хотя тут надо быть честным — я не в такой уж плохой форме, так что и нашему разведчику тоже перепадет на орехи.

— Ну не здесь же! — Я одаряю Репуса улыбкой, больше напоминающей оскал.

— Естественно, не здесь, — поддерживает меня Репус. И уже часовому: — Быстро в канцелярию и выписать пропуск на командора Маг… Саниса!

— Магнуса! — одергиваю я Репуса. — Ты вначале все правильно сказал.

— Логично, — соглашается Репус и опять обращается к часовому: — Все слышал? Ты еще здесь?

Парень срывается с места и исчезает в дверях. Мы переглядываемся с Репусом и молча отходим к ближайшей скамейке.

— Может, ты соизволишь объяснить, что происходит? — раздраженно спрашиваю после того, как мы усаживаемся на разогретые осенним солнцем доски парковой принадлежности для отдыха.

— Объясню. — Физиономия у Репуса делается кислая. — Была попытка похитить какие-то бумаги из кабинета Ромуса.

— Откуда? — удивляюсь в свою очередь я.

— Я тоже не понимаю, что там может быть интересного. — Репус невесело улыбается. — Но сам же понимаешь — если рискнули полезть к нему в кабинет, значит, могут и в любой другой. А ведь далеко не у всех полная херня на столах и в сейфах.

— Поймали? — с надеждой в голосе спрашиваю я.

— Ну а как же? — Репус снова беззаботно улыбается. — Я и поймал. За руку. Можно сказать — на горячем.

— И?.. — подталкиваю я приятеля к продолжению рассказа.

— Магнус, а что может быть дальше? В подвал на допрос, а потом — в реку. То, что от этого козла осталось. Да… Так вот… Ну и после этого я и приказал ввести пропускной режим.

— А мне ты сообщить об этом не в состоянии был? — ядовито спрашиваю я.

— Знаешь, как-то за всеми этими напрягами забыл. Честно.

— Слушай, а если бы я часовому физиономию прямо там разбил бы? А? — Меня начинает раздражать беззаботность Репуса. Все-таки видеться с ним надо пореже — периодами очень хочется дать за эту бесшабашность по репусовской стриженой голове.