Повстанец - Виногоров Владислав - Страница 1

Владислав Виногоров

Повстанец

Пролог

Последние взрывы отгремели, и мы все остались при своих. Я понимал, что это тупик. Понимал это и командир правительственных частей, атакующих нас вот уже третью неделю в этом проклятом ущелье. Но у него в отличие от меня было одно существенное преимущество: боеприпасы и свежих людей ему подвозили регулярно. Мои же люди выдохлись настолько, что засыпали прямо в окопах. Плевать они хотели на высокие идеи. А я ничего не мог с этим поделать. О боеприпасах вообще вспоминать не хотелось… Если так будет продолжаться и дальше… Впрочем, долго так продолжаться не может.

То, что восстание провалилось, стало понятно уже на второй день, когда отряды Национальной Гвардии столичного гарнизона вместо того, чтобы присоединиться к революционным частям армии, открыли огонь по нашей колонне. Я сразу сказал Альтусу, что добром это не кончится, но он только презрительно хмыкнул и недвусмысленным жестом показал, что надо сделать с непокорными. И я сделал. Подогнал гаубицы и молотил по казармам гвардейцев до того светлого момента, пока они не выбросили белый флаг. Потом, как положено, принял капитуляцию, разоружил сдавшихся и тут же отдал приказ повесить всех оставшихся в живых. В назидание остальным непокорным. Альтус, когда узнал — аж засветился, дурак кровожадный, и тут же полез мне какую-то висюльку на френч вешать. За героизм. Идиот. Нельзя было гвардейцев трогать. Договориться — надо было попытаться, а из гаубиц расстреливать — нельзя. Любят у нас Гвардию! Любят и лелеют. И любовь эта не на пропаганде дурацкой зиждется. Спасли за четыре года до этого гвардейцы пятимиллионный город. Это когда террористы плотину над столицей рвануть пытались. Спасли. Честь им и хвала. И командир их тогда очень грамотно сказал: «Национальная Гвардия спасает свой народ, а не стреляет в него».

Не поняли мы тогда, что это значит. А значит это, что раз гвардейцы по нам огонь открыли, то никакие мы не спасители нации, а шайка мерзавцев, которые позарились на законно избранную власть.

Вот с этого все дерьмо и началось. Альтус, старый дурак, до седин дожил, а мозгов не нажил, умудрился путч поднять, когда Президента и в столице-то не было. Ну и пошло все наперекосяк. Президент на всю страну орет о путче, который надо незамедлительно подавить, но в Столицу не суется. Альтус, дятел старый, орет о коррумпированном Президенте, которого надо к стенке поставить… А большей части народа глубоко по фиг. То есть не особо по фиг, когда пушки перед физиономией стреляют, но кто у власти останется — людей совершенно не интересует. А тут еще какой-то умник из президентского окружения пустил очень грамотную идею в массы: дескать, Президент сотоварищи, конечно, не архангелы, но уже наворовались, и, следовательно, теперь и народу кое-что перепадет, а Альтус и ему подобные просто рвутся к власти, чтобы себе побольше нахапать, а на народ им плевать.

Умно было запущено, ничего не скажешь! Ну вот, не прошло и месяца, как я с отборными нашими частями зажат в ущелье, из которого не то чтобы некуда отступать, а то что если откатимся, то сметут нас превосходящими силами дня за три. Вот сиди, командир, и думай: то ли Родину с такими защищать, то ли с сумой по миру идти. Зря я тогда за Альтусом пошел! Сейчас бы был с другой стороны ущелья и готовился бы не спеша к новым погонам по случаю окончательного подавления мятежа. Хотя я ни о чем не жалею. Лучше быть главнокомандующим месяц, чем младшим офицером до конца жизни.

Размышления мои прервал какой-то шум снаружи. Наверное, опять дезертира поймали. Это у нас теперь обычное явление: люди не об идее думают, а шкуру свою спасают. Мне это не светит. В смысле — шкуру спасти. Мы с Альтусом и еще десяток лидеров мятежа на веки вечные есть предатели, и поступят с нами соответственно. А простым солдатам предлагают штык в землю — и полная амнистия. Грех не воспользоваться! Правда, я отдал приказ пойманных дезертиров вешать, но это слабо помогает.

Шум тем временем перерос в шарканье ног и легкую перебранку, в кабинете возникли запыленный вестовой и свора моих замов. Этих бы я сам перевешал с громадным удовольствием, но тогда я рискую остаться без полевого штаба. Да, в ставке штаб есть, но если бы у меня не хватило ума посылать ко всем чертям его начальника, выдающего директивы одна бездарнее другой, то до сегодняшнего дня я бы просто не дожил. И теперь, я так понимаю, очередное «гениальное» указание пришло. Обойдусь я с ним так же, как и со всеми предыдущими, но на вестовом сгонять зло не буду. Выслушаю. И так, что тут у нас?

— Господин главнокомандующий Магнус! Президент Альтус приказывает вам безотлагательно явиться в его резиденцию! Оставьте вместо себя заместителя, выезжаем немедленно.

Либо Альтус совсем ума лишился на старости лет, либо решил меня под конец этого мероприятия еще и к стенке поставить. Так сказать, чтобы врагу не досталось. Вот смеху-то будет!

— Командор Морус! Остаетесь за меня. Я в ставку. Вопросы?

У Моруса никогда вопросов не было. Ответов, впрочем, у него тоже никогда не было. Так что в мое отсутствие все будет идти четко по моим приказам. И никакой самодеятельности! Морус исполнителен и туп: идеальный заместитель для командующего, которого явно вызывают в ставку для очень нелицеприятного разговора. Хотя мне уже, похоже, должно быть все равно. Странно, должно быть, но вот кошки на душе что-то скребутся.

— Амфибия ждет, господин главнокомандующий!

Ждет так ждет. Я отдал последние распоряжения слегка очумевшему Морусу и покинул свой штаб.

В ставке, судя по всему, царил полный тарарам. Посадочную площадку нам дали минут через десять, и все это время мы, как последние идиоты, висели над портом, наблюдая творящееся там столпотворение. А я-то думал, со мной поторопятся. Вот и понимай теперь, зачем тебя вызвали.

Однако приземлились. Амфибию тут же отогнали на заправку, вестовой козырнул и указал на подруливающий бронемобиль. Мой личный бронемобиль, между прочим. Мой же личный шофер распахнул передо мной дверцу, я сел на заднее сиденье, и мы тронулись.

В ставке действительно царил бардак: бегали люди, сигналили машины, материли всех на чем свет стоит регулировщики. Водитель ничтоже сумняшеся врубил сирену и проблесковый маячок, и мы понеслись через этот бедлам к резиденции Альтуса.

В резиденции было все то же самое: беготня, суматоха и бардак. Вестовой куда-то исчез, и я, потоптавшись в вестибюле, направился к дежурному офицеру. Парень был до предела измотан и поначалу не обратил на меня никакого внимания: он с кем-то ругался по телефону. Ладно! Умирать —

так с музыкой, будем развлекаться! Я достал из кобуры «люгер» и с размаха врезал рукоятью по столу дежурного. Столешница треснула. Дежурный подпрыгнул и таки обратил на меня внимание. Присмотрелся. Узнал. Козырнул. Заглянул в какую-то бумажку.

— Господин главнокомандующий! Пройдите, пожалуйста, в комнату 21. Это на втором этаже.

И тут же продолжил ругаться по телефону. Мне уже все это начало надоедать. Пистолет в руке… можно прямо сейчас поставить дежурного к ближайшей стенке… для разнообразия к вот этой — с портретом старого дурака Альтуса, и шлепнуть собственноручно за несоблюдение субординации. Впрочем, это еще успеется, или… Я передернул затвор, вгоняя патрон в патронник, и пошел на второй этаж искать комнату номер 21. Если меня попытаются арестовать, то восемь штук трупов я гарантирую. Я редко промахиваюсь, особенно в закрытом помещении.

Как только я поднялся на второй этаж, мне в глаза бросилась дверь с нужными цифрами. Около двери замерли с автоматами наперевес два охламона из личной охраны старого осла Альтуса. Я подошел ближе. Присмотрелись. Узнали. Откозыряли. Покосились на «люгер» в руке. И… молча пропустили. Я охренел. Все можно понять, но так не арестовывают! Чую, что-то здесь не так, но не могу понять что. Когда я вошел в комнату номер 21 и двери за мной закрылись, я охренел еще больше: все старшие офицеры мятежа сидели тут. Развалясь в креслах и попивая кому что больше по душе. Ромус, с которым мы все время были на ножах, презрительно посмотрел на пистолет в моей руке, хмыкнул и занялся своим любимым бурбоном. Да-а-а. Выглядел я, судя по всему, круглым дураком. Остается в такой ситуации одно — сохранять хорошую мину при плохой игре. Что я и сделал. Неторопливо затолкал «люгер» в кобуру, разогнал складки френча под ремнем, прочистил горло и громко осведомился: