Ложная тревога - Виндж Вернор (Вернон) Стефан - Страница 43

Так началось путешествие длиной в сто веков. Узе рассталась с пустой ракетой-носителем и снова осталась наедине с собой: кургузый цилиндр, двенадцать метров шириной, пять метров длиной, с большим телескопом, прикрепленным с одного конца. На дне колодца глубиной в четыре световых года, наполненного тьмой, сияла Альфа Центавра, место назначения Узе. Если смотреть на нее невооруженным глазом, может показаться, что это просто яркая звезда, но в свой телескоп Узе могла ясно видеть, что их две: одна немного слабее другой и более красная. Узе тщательно измерила их положение, затем свое собственное и заключила, что цель расположена столь превосходно, что корректировки курса в течение ближайшей тысячи лет не потребуется.

В течение многих месяцев луч мазера был ниточкой, которая позволяла ей поддерживать связь с Землей. Люди ставили перед Узе задачи, справлялись о ее здоровье. В этом была какая-то патетика: теперь – равно как и в течение последующих веков – Земля мало что сможет сделать, если что-нибудь пойдет не так. Однако задачи оказались интересными. Узе попросили составить карту несветящихся тел Солнечной Системы. Она стала весьма искусной в этом и в конечном счете обнаружила все девять планет, основную часть их лун, нескольких астероидов и комет.

Не прошло и двух лет, а Узе находилась дальше от Солнца, чем любая известная планета, чем любой из зондов прежде запущенных с Земли. Само Солнце было теперь всего лишь очень яркой звездой, сияющей позади, и для Узе не составляло никаких проблем поддерживать внутри своего организма подобающе низкую температуру. Однако на то, чтобы задать вопрос с Земли и получить ответ, уходило шестнадцать часов.

Потом произошло нечто странное. В течение трех недель светимость Солнца неуклонно возрастала, пока оно не засияло в десять раз ярче, чем прежде. На самом деле, не такое уж крупное изменение. Гораздо меньше того, что астрономы Земли называют «вспышкой новой». Тем не менее Узе была по-своему озадачена. Она размышляла над этим в течение многих месяцев, поскольку именно в это время потеряла контакт с Землей. Контакт так никогда и не восстановился.

Теперь Узе стала изменять себя, чтобы провести несколько пустых столетий. Как и планировали ее создатели, она разделила свое сознание на три равных объекта. Теоретически, каждое из этих сознаний могло самостоятельно выполнить миссию от начала и до конца. Но для того, чтобы принять по-настоящему важное решение, по крайней мере два должны были прийти к согласию. В этом расколотом состоянии Узе уже не могла мыслить столь блестяще, столь быстро, как прежде, во время запуска. Но едва ли что-нибудь могло угрожать ей в межзвездном пространстве: главной угрозой было что-то вроде старческого слабоумия. Три сознания Узе проводили немало времени, проверяя друг друга и одновременно наблюдая за состоянием различных подсистем.

Была лишь одна вещь, которую они не проверяли регулярно: программируемая память. Создатели Узе ошибочно решили, что такие проверки для воспоминаний опасней, чем течение времени.

Ее умственные способности сократились; ей приходилось выполнять обязанности человека, которому поручили присматривать за домом в отсутствие хозяев – при этом она заодно была и отсутствующим хозяином, и домом. Но даже теперь основную часть времени Узе наблюдала окружающую вселенную. Она обнаружила бинарные звездные системы, следила за тем, как мерцают крошечные огоньки прямо по курсу и позади… Так прошли десятилетия, потом века. Вселенная стала для нее чем-то вроде живого существа, пребывающего в непрерывном движении. Несколько ближе расположенных звезд перемещались за столетие почти на целый градус, в то время как большая галактика в Андромеде на протяжении тысячи лет сдвинулась меньше чем угловую секунду.

Иногда Узе оборачивалась, чтобы взглянуть на Солнце. Даже десять веков спустя она все еще могла разглядеть Юпитер и Сатурн. Это был добрый знак.

Наконец настало время для корректировки курса. Предыдущее столетие Узе провела, выверяя свое положение и уточняя результаты навигационных наблюдений. Импульс двигателя должен был обеспечить ускорение не более ста метров в секунду, и выполнить все следовало столь же точно, как и точке перигелия. Без корректировки курса она пройдет мимо системы Центавра. Когда время настало, а Узе оказалась точно в том месте, где следовало, она запустила крошечный реактивный двигатель… и обнаружила, что может получить в лучшем случае три четверти расчетной мощности. Потребовалось еще два импульса, прежде чем она осталась довольна новым курсом.

В течение следующих пятидесяти лет Узе изучала эту проблему. Она сотни раз проверила электрическую систему ракеты, даже на одну миллисекунду запустила реактивный двигатель. Ничто не говорило о том, что прошедшие столетия ограбили ее. Однако после экстраполяции результатов своих наблюдений, Узе поняла: к тому моменту, когда она войдет в систему Центавра, ее двигатели смогут развить ускорение лишь тысячу метров в секунду – меньше половины от ее проектных возможностей. Но даже в этом случае – если, конечно, не возникнет никаких дополнительных осложнений – не исключено, что она сможет исследовать планеты обеих звезд этой системы.

Но прежде, чем исследование этой проблемы было завершено, Узе обнаружила другую – самую серьезную, с которой только могла столкнуться.

Она забыла цель своей миссии. На протяжении столетий рисунок магнитных полей в ее программируемой памяти мало-помалу стирался, и первыми исчезали программы, которые использовались реже других. Узе запросила эти программы, чтобы понять, как отразится уменьшение ее маневренности на ходе миссии – и обнаружила, что понятия не имеет о своей окончательной цели. Воспоминания заканчивались ужасно пострадавшими программами биохимических исследований и входа в атмосферу планеты. Можно было предположить, что после успешного приземления на подходящей планете требовалось сделать нечто очень и очень важное.

Узе была терпелива – особенно в своей нынешней конфигурации, предназначенной для долгого путешествия. Сейчас окончательная цель путешествия не волновала ее, благо осуществление этой цели было пока делом далекого будущего. Но она приложила все усилия, чтобы сохранить уцелевшие программы. Она проиграла в уме каждую, – а затем переписала обратно, в программируемую память. Повторяя эту операцию каждые семьдесят лет, она не позволяла воспоминаниям исчезать. С другой стороны… у нее не было возможности понять, сколько ошибок породило это бесконечное перезаписывание. По этой причине каждое из ее субсознаний выполняло работу независимо от других. Особенно часто Узе проверяла баллистические и астрономические программы – сама ставила себе задачи и решала их.

Она даже пошла дальше, занявшись изучением собственного тела: возможно, это позволило бы понять, для чего оно предназначено. Основная его часть была заполнена неким веществом; приходилось следить, чтобы температура этого вещества оставалась в пределах нескольких градусов Кельвина. В глубь массы уходило несколько проводков и трубок. Однако единственным, что позволяло чувствовать эту часть тела, были термометры. Теперь Узе подняла ее температуру на несколько тысячных градуса – изменение, которое не выходило за рамки проектных спецификаций, но само по себе было достаточно велико. Химико-аналитические программы провели сравнение результатов наблюдений с массой секции, и Узе заключила, что таинственная часть тела представляла собой относительно однородную глыбу замороженной воды с незначительными вкраплениями различных примесей. Это была любопытная информация, однако, даже соотнеся ее со своими воспоминаниями, Узе не смогла понять, для чего это предназначено.

Она плыла дальше и дальше. Промежуток времени от момента корректировки курса и следующим значимым событием в ее расписании был длиннее, чем тот период, за который человек на Земле научился земледелию.

Но века прошли, и две близко расположенных звезды, которые были пунктом ее назначения, становились все ярче. Наконец, когда до Альфы Центавра оставалось тысяча лет пути, Узе решила начать поиск планет в системе. Она навела телескоп на более яркую из двух звезд… назовем ее Астра[62]. Расстояние до Астры и второй, меньшей, звезды – назовем ее Бейкер – все еще было в тридцать пять тысяч раз больше, чем между Землей и Солнцем. Даже зоркому глазу Узе Астра представлялась не диском, а чем-то вроде дифракционной картинки – круглой огненной кляксой, более крупной, чем должен быть настоящий диск звезды, и окруженной светящимся кольцом. Любая планета, с ее слабым блеском, затерялась бы в этом сиянии. В течение пяти лет Узе наблюдала и анализировала эту картину с помощью самых сложных программ. Время от времени она сдвигала шторки телескопа и следила за тем, как искажается изображение. Через пять лет ей удалось обнаружить некоторые аномалии. Это наводило на размышления, но никаких явных признаков существования планет пока не было.