Водопад грез - Виндж Джоан - Страница 35

Я взглянул на Бабушку. Она делала из дыма спирали и заплетала их в косы, словно Хэньен и я уже покинули комнату. Я подумал, была ли это молитва и о чем тогда молилась она, и откуда она ожидает ответа?

Хэньен тоже взглянул на Бабушку, словно она что-то сказала ему. Это наверняка так и было, но я не мог ее услышать. Струйка дыма дернулась, освободившись, и Бабушка не стала удерживать ее.

Хэньен поднялся, поклонился Бабушке, а затем и мне.

— Я должен идти. Меня ждет долгий обратный путь в город. Я надеюсь, что твое пребывание в нашем мире окажется… продуктивным.

Я смотрел ему вслед, думая, почему он уходит, и внезапно почувствовал себя таким далеким от происходящего здесь, как это было на собрании Совета. Я перевел взгляд на Бабушку. Что она сказала ему? Возможно, его уход, по большому счету, не значил ничего, может быть, я просто не до конца понял, как все происходит тут, на этой стороне реки.

Кто-то вошел в комнату. Я обернулся, ожидая снова увидеть Хэньена. Но это был Воуно.

Воуно поклонился Бабушке, пробормотал: «Намастэ», и посмотрел на меня.

— Ты готов?

Я поднялся. Мне в голову пришла мысль, что уход Хэньена как-то связан с прибытием Воуно. Я посмотрел на Бабушку, но она лишь слегка наклонила голову и произнесла: «Намастэ, Биан».

— Намастэ, ойазин, — сказал я, чувствуя себя потерянным в пространстве, подвешенным где-то между радостью и неудовлетворением. Следуя за Воуно, я оглянулся и увидел лица полудюжины ребятишек, таращившихся на нас из дверей. Мне снова стало интересно, сколько гидранов живет здесь, сколько их слушало то, о чем говорилось в комнате. Подслушивать могло полсотни, и я никогда об этом не узнаю. Когда я осознал это, у меня по коже поползли мурашки, я снова почувствовал себя человеком.

Возможно, у Воуно были те же ощущения. Мы погрузились во флайер и поднялись в ночь, когда я услышал от него первые слова. Но и тогда это был лишь вопрос: «Отвезти тебя в отель?» И ничего о том, что я думаю о Бабушке или об ужине… и узнал ли я что-нибудь. Не удерживало ли его от подобных вопросов выражение моего лица по пути к флайеру? Не сожалел ли он о том, что предложил мне эту поездку?

Я не мог ни в чем его разуверить, поскольку сам не определился в отношении ко всему происшедшему. Я направил свои мысли на другую сторону реки, вспомнив, чему я нынче принадлежу. Мой рот скривился, когда я представил Эзру, кровь на его физиономии, выражение лица Киссиндры и чем это может обернуться, когда я достигну отеля.

— У меня есть выбор?

Воуно покачал головой:

— На самом деле нет. Слишком поздно.

Я взглянул на браслет, удивившись, как много времени пролетело.

— Что ты собираешься делать?

— Ложиться спать, — сказал он. — Мне осталось на сон около пяти часов.

— Как там Эзра?

— Ты сломал ему нос. Я отвез его в больницу.

— Черт… — Я вытянулся на сиденье, откинув голову.

— Он сам нарвался на это.

— Она это видит в ином свете — Я вспомнил выражение лица Киссиндры, Воуно молчал. — Как она выглядит? — спросил я наконец.

— Довольно неумолимо.

Я вперил взгляд в ночь, на Тау Ривертон под нами, наполненный темнотой, тянущий меня вниз, к огням, приказам и возмездию.

Глава 9

Воуно высадил меня у отеля. Я смотрел, как флайер поднимается в небо, пока совсем не потерял его из виду в потоке искусственного света. Фонарь, к которому я прислонился, спросил меня, не нужно ли мне что-нибудь. Я вошел в отель. Киссиндра сидела в фойе все еще в куртке и шапке. Я остановился, увидев ее.

— Ты сломал ему нос, — сказала она.

— Знаю. — Я отвел взгляд, чтобы не видеть, как меняется выражение ее глаз. — Извини.

Но тут не за что было извиняться. И она знала это. Я стоял, словно ожидая удара.

Она кивнула головой в сторону бара и закусочной отеля:

— Пойдем поговорим. Там.

Я знал, что она не голодна. Она просто хотела оказаться на нейтральной территории.

Зал был почти пуст. Ривертон не был любимым местом отдыха туристов, а местные боялись нарваться на патруль в комендантский час. Мы выбрали темный уголок за фальшиво-прочной загородкой. Стены источали музыку, ласковую и протяжную, такую, от которой у тебя замирает сердце и ты ненавидишь себя за это. Я уставился на стену справа от себя, пытаясь угадать, не притрагиваясь к ней, действительно ли она деревянная или же это просто подделка высокого качества. Возможно, это ничего не значило. Возможно, ничто не значило ничего. Я сунул камфору в рот, и заказал на панели напиток. Через минуту, отвечая на мой запрос, напиток появился из стены.

— Ты злоупотребляешь лекарствами, — заметила Киссиндра.

Я взглянул на нее, не понимая, что она хочет этим сказать.

— Я могу употреблять их, — ответил я. — Это не влияет на мою работу.

— Ты чувствуешь в них потребность?

— Кто сказал, что я чувствую в них потребность? — Я вынул таблетку изо рта и посмотрел на нее, поднял напиток и выпил его до дна: он казался слабым. И положил камфору обратно в рот. Было только одно лекарство, которое могло мне дать то, чего я действительно хотел, — наркотик, способный вернуть мне дар. Но каждое использование его будет подобно прогулке на сломанных ногах. Ее глаза не отрывались от меня. Я нахмурился и снова отвел глаза. — Я люблю это. Как и ты.

Она стянула шапку, взъерошив волосы, и расстегнула куртку. Она тоже заказала напиток. Когда он появился, она долго сидела, разглядывая его. Наконец выпила, морщась, одним глотком.

— Нет, я не люблю. Но я зла, очень зла. — Таким уж злым ее голос не звучал, он был усталым. Она пыталась не встречаться со мной взглядом. — Ты мог убить его.

— Нет, не мог, — ответил я. — Я знал, что делаю, даже если он ничего не соображал.

Она подняла голову:

— Ты знал, что сломаешь ему нос?

— Я не ломал ему нос, — возразил я. — Он сам сломал его.

Я ожидал, что она объяснит мне, какое я дерьмо, Вместо этого она поставила локти на стол, закрыв лицо руками. Я подумал, она не смотрит мне в глаза, потому что боится или же попросту сыта всем по горло.

— Проклятье, все идет не так, как я хочу… С самого нашего прибытия сюда за одной неприятностью следует другая, и у меня в голове сплошная каша. — Наконец она подняла на меня глаза. — Я ненавижу это состояние.

Я приподнялся на стуле, не желая слушать ее объяснения, что я являюсь причиной этому. Я попытался заказать еще напиток, но синтетический голос ответил, что с меня хватит.

— И тебя туда же, — пробормотал я. Киссиндра снова взглянула на меня. Я полез в карман за следующей камфорой, нашел упаковку и открыл ее. Она была пуста. Я скомкал ее и швырнул на стол. Невидимая рука убрала ее и наши пустые стаканы в какое-то невидимое отделение в псевдодеревянной стене. Я откинулся, убрав руки с идеально чистой поверхности стола.

— Так продолжаться больше не может, — сказала Киссиндра. — Провалится весь наш проект.

— Знаю, — ответил я.

— Я в курсе, что вы с Эзрой всегда недолюбливали друг друга, но предполагала, что у вас хватит благоразумия хотя бы на то, чтобы работать вместе над чем-то значительным, не позволяя излишкам тестостерона нагонять на вас помрачение рассудка. Видимо, это было ошибкой. — Ее пальцы ухватились за край стола. — Боже, я так не хотела этого, но ты заставил меня. Я сказала Эзре, что он исключен из состава экспедиции.

«Проклятье». — Я закрыл глаза.

— Что? — Мои глаза широко раскрылись от удивления.

— Я сказала Эзре, что увольняю его. Он отбывает завтра.

— Эзра?

Она посмотрела на меня таким же взглядом, какой был устремлен на нее.

— Почему он? Почему не я? Он почти родной тебе, а я — тот, из-за которого у Тау сейчас возникли проблемы.

Она слегка нахмурилась.

— Ты не должен винить себя, — сказала она. — В конце концов ты оказался жертвой, так ведь? А сегодня Эзра оскорбил нашу хозяйку, которая могла рассказать нам много полезного. Он и один вечер не мог держать свой рот на замке. Он… — Она взглянула мне в глаза, глаза с длинными узкими зрачками. Он назвал меня уродом. Она откинула назад волосы, — Я чувствую себя так, словно все это время находилась в полусне, словно я никогда, ни в одну из моих поездок сюда не видела по-настоящему этот мир… и никогда не видела сущность Эзры. Он всегда был таким, просто я этого не замечала. — Киссиндра отвернулась, попытавшись выдавить из себя смешок. — А сейчас я не могу притворяться, что не замечаю этого.