Снежная королева - Виндж Джоан - Страница 13

— Близится Смена Времен Года! Летняя звезда освещает нам путь к спасению...

Мун стояла на причале, обхватив себя руками и дрожа от озноба, вызванного не только холодным туманом, но и ее собственным мрачным настроением. Она задерживала дыхание, пока не становилось больно в груди, и выдохнутый воздух, вырвавшись наружу белым облачком, точно сбежавшая из тела душа, сливался с серым дыханием моря. Не стану я плакать. И она утерла нечаянную слезу.

— Мы должны приготовиться к Концу и встретить Начало!

Она обернулась и посмотрела на бабушку, что стояла на дальнем конце пирса, а дикие вопли безумного старца налетали, точно морские валы на песчаный замок ее воли и самообладания.

— Ох, замолчи ты, старый, глупый...

Она пробормотала это дрожащим от отчаяния голосом, с трудом подавив желание закричать. Бабушка с состраданием глянула на нее через плечо. Мун отвернулась: ей было стыдно за эту вспышку гнева и она сердилась на себя за то, что стыдится. Предсказатели не должны так вести себя; на всех островах сивиллы считаются воплощением мудрости, силы и сострадания. Мун нахмурилась. Я пока еще не сивилла.

— Мы должны изгнать сеятелей Зла, выбросить их проклятых идолов в море! — Дафт Найми воздел руки, кулаками грозя подернутому дымкой небу; широкие рукава его обтрепанного грязного одеяния упали, обнажив руки почти до плеч. Собаки лаяли и бесновались вокруг него, держась, правда, на безопасном расстоянии. Он называл себя Пророком Лета, скитался по морю от острова к острову, проповедуя учение Хозяйки так, как понимал его сам, то есть не совсем правильно, ибо был одержим священным безумием. В детстве Мун боялась его, пока мать не сказала ей, что бояться нечего; потом она над ним смеялась и дразнила его, пока бабушка не велела ей прекратить это; потом он частенько ставил ее в тупик и заставлял задуматься, когда она стала старше; потом она научилась его терпеть и примирилась с ним. Вот только сегодня терпение ее было на пределе, причем непонятно почему...И я ведь все еще не сивилла!

Она давно уже слышала, что Дафт Найми — уроженец Зимы. Что когда-то он был влюблен в технику и не верил в Хозяйку; что он нарушил закон Летних островов, пролив кровь сивиллы. Что в наказание Хозяйка свела его с ума; что теперь, своими скитаниями и проповедями, он расплачивается за совершенное преступление. Знак трилистника, который носили предсказатели, служил на Летних островах грозным предупреждением любому, кто попытается оскорбить сивиллу, посягнуть на ее честь. За убийство сивиллы полагалась смерть, как и за любовь к сивилле; а может быть, и за то, чтобы быть сивиллой... В последнем случае, видимо, имелась в виду смерть при жизни... Смерть тому, кто убьет сивиллу...

— Вот он, великий грешник, поклоняющийся лживым божествам! Вот он, смотрите! — Кривоватая рука проповедника стремительно взлетела вверх, потрясая указующим перстом.

Лицо Спаркса вынырнуло из-под причала: прицепив внизу лодку, он взобрался по лестнице. Лицо было застывшим, суровым от ненависти и решимости, он не сводил глаз со старика; потом взглянул на Мун. Смерть тому, кто полюбит сивиллу!..

Мун покачала головой, как бы отвечая на иное его, не высказанное вслух обвинение. Но он уже снова отвел глаза, теперь он смотрел на бабушку, как бы стараясь доказать Мун, что все, что было ей дорого, теперь для нее потеряно. Теперь-то она поняла смысл этих слов: смерть — быть сивиллой.

— Но я еще не стала ею. — Она неслышно прошептала эти слова и крепче стиснула зубы.

Кто-то окликнул Спаркса из-под причала; он ответил и подошел к ним с бабушкой. Был он высокий, бледный и очень решительный. Начался отлив; вода отступила далеко от берега, так что отсюда Мун могла разглядеть только верхушки мачт того торгового судна, которое увезет Спаркса. Мачты кивали ему, словно манили к себе.

— Ну что ж, вот мне и пора. Вещи мои уже на борту; корабль готов к отплытию. — Он смотрел себе под ноги, став вдруг каким-то странно неуклюжим. Обращался он исключительно к бабушке. — Наверное... наверное, нам надо прощаться...

— Готовьтесь к концу!

— Спаркс... — бабушка погладила его по щеке. — Неужели тебе так уж обязательно уезжать сейчас? Хоть бы обождал, пока тетка твоя, Леларк, с моря вернется.

— Не могу. — Он тряхнул головой, противясь ее ласке. — Не могу я. Я должен уехать. Но ведь это же не навсегда... — Он словно боялся, что если задержится хотя бы до завтра, то вполне может и не уехать никогда.

— Ах, мальчик мой любимый... детки мои дорогие... — Бабушка обеими руками обняла их и неловко прижала к себе, как делала с тех пор, как они себя помнили. — Что же я буду делать без вас? Вы были мне единственным утешением на старости лет, особенно когда дед ваш умер... Неужели теперь я должна и вас потерять — да еще обоих сразу? Я понимаю, Мун должна уйти, но ты...

— Покайся, грешник!

Мун скорее почувствовала, чем заметила, как затвердели губы Спаркса, когда он поднял голову и посмотрел на Дафта Найми.

— Мун позвала ее судьба... А теперь и меня зовет моя судьба, бабушка. Только я прежде не знал, что судьбы у нас будут разными. — Он сжал свой медальон в руке, словно давая молчаливый обет, потом вдруг резко отвернулся.

— Да зачем тебе этот Карбункул проклятый! — В устах бабушки это прозвучало как горестный протест. Она сокрушенно покачала головой.

— Это самый обычный город. — Спаркс улыбнулся, обнимая ее за укутанные платком плечи и пытаясь успокоить. — Моя мать привезла оттуда меня. Кто знает, что на этот раз привезу я. Или кого.

Мун отвернулась и так сильно скрутила рукава своей парки, словно собиралась кого-то удушить ею. Ты не можешь так со мной поступить! Она отошла к самому краю пирса, глядя на воду и вдаль, на обросший водорослями каменный причал, возле которого послушно покачивалась, поджидая Спаркса, шлюпка с торгового корабля. Она глубоко вдохнула тяжелый от влаги воздух, еще раз и еще, задыхаясь от запахов залива — водорослей, рыбы, размоченного морской водой дерева, — прислушиваясь к негромкому разговору, доносившемуся снизу, к скрипу, шлепкам волн, шорохам... Только чтобы не слышать!..