Псион - Виндж Джоан - Страница 30

Звезды были повсюду. Я не мог их счесть, красивые яркие звезды и вечная ночь кругом. Я двинулся в холодной темноте, мои пальцы нащупали гладкую поверхность. Потолок примерно в полуметре над моим лицом. Глаза у меня затуманились, а когда зрение вновь прояснилось, я понял, что звезды — это лишь отражение на стенах отсека, где я находился. Я вспомнил, что я на корабле и куда он направляется. В темноте меня будто вновь обожгло клеймо, я попытался улыбнуться, но лицо как онемело.

Я понял, что мне дали что-то вроде наркотика, который вырубил меня еще на перевалочной станции; таким образом меня подготовили к долгому перелету, превратив в груз. Я совершенно не помнил погрузку на корабль и явно не должен был просыпаться сейчас: как и остальные, лежащие подо мной в ярусных койках, подобно покойникам в морге. Но меня угораздило проснуться раньше всех. Я помню, как бесконечно смотрел на неподвижные звезды, пока громада корабля готовилась к следующему сверхсветовому прыжку. Где-то в прошлой жизни Дир Кортелью однажды сказал мне, что длина перелета зависит от формы пространства, которое пересекает звездолет, и, если расчет неверен, никто не может сказать точно, где закончится полет. О том, что наш перелет начался, я понял по тому, как звезды поблекли, исчезли и вернулись вновь в другом обличье за доли секунды, я даже не успел задержать дыхание. Интересно, в нужном ли направлении мы летим? Я представил себе, что каждый перелет на сотни световых лет удаляет меня от дома и всего, что я знал.

Трудно сказать, как далеко и как долго мы летели. Одна моя рука была привязана, и в вену периодически вводилась какая-то субстанция. Я не чувствовал ни голода, ни жажды, ни чего-либо еще; я просто лежал на своей койке в длинном темном отсеке и смотрел на звезды или на их отражение на корпусе звездолета.

Моя голова была как в тумане, и я не задумывался, как именно звезды отражаются там, где я их вижу. Иногда до меня долетали голоса членов экипажа. Когда один из них шел по рядам между коек с проверкой и поравнялся со мной, я, как будто во сне, выпрямил руку и хлопнул его по лицу, он отскочил, едва не пробив стенку. Остальное время я лежал в полной ночной темноте, считая звезды, пока окончательно не сбился.

Я вновь принялся считать, когда картина поменялась — прежнее созвездие поблекло, уступив место новому. Моим глазам предстала новая планета. Я разглядывал отражение на стене, прежде чем понять, что именно я вижу.

Необитаемые миры всегда выглядят синими из космоса, как изображение Земли на федеральной печати. Я видел снимки Ардатеи из космоса — синяя планета с размытыми краями — и помнил, что планета, на орбите которой находилась перевалочная база, — красная с коричневым. Но та планета, к которой мы приближались, не походила ни на одну из них, и я почему-то знал, что все мои сведения на этот счет здесь не подходят. На поверхности вообще не было синих участков, она была изрыта кратерами и горами. Между кружевами светлых облаков вздымались высокие пики гор, словно кожица засохшего фрукта. Мы еще не приблизились настолько, чтобы не видеть полностью очертаний планеты, но между горными вершинами уже можно было разглядеть глубокие ущелья и долины золотисто-зеленого цвета.

Атмосфера дрожала и пылала в ярком свечении, исходящем от поверхности; между горами лежали сверкающие серебром долины — как будто передо мной мерцал гигантский драгоценный камень. Уж не снится ли мне все это? И для чего я здесь понадобился?..

Когда полет закончился, меня не могли добудиться. Я совершенно не помнил, как мы спустились на планету, и как я оказался в той кровати, в которой проснулся; это был небольшой госпиталь в одном из терминалов порта. Гораздо лучше по сравнению с летающим моргом, но в полупроснувшемся состоянии я едва ли мог оценить это по достоинству. Врачи госпиталя жаловались, что мои внутренние органы функционировали так необычно, что действие снотворного оказалось непредсказуемым и что требуется время, чтобы все пришло в норму.

И, наконец, настал момент, когда я не мог больше спать и, казалось, навеки проснулся. За мной явился Кильхода, и первое, что я увидел, была его физиономия; я понял, почему хотел спать вечно. Моему путешествию и призрачным возможностям пришел конец, теперь я — игрушка в руках обстоятельств. Я единственный из новичков Кильходы, кто немедленно по прибытии не явился в шахту, и нельзя сказать, что он был этим доволен. Однако, когда мы выбрались из порта, я испытал потрясение, на время заставившее меня забыть обо всем.

Поселение возле порта представляло собой не более чем кусок дешевого пенопласта на грязной улице, но мир вокруг меня был прекрасен. Горы были подобны причудливо изогнутым пальцам, а городок расположился на ладони этой удивительной руки: нечто похожее я видел однажды в стереофильме «Пионеры Туманности». Но то, что я видел, существовало на самом деле, я стоял на твердой почве незнакомой планеты и вдыхал свежий сладковатый воздух. Я еще не оправился после перелета, к тому же было холодно, а свет был тусклым и каким-то странным, но это не имело значения. Я жадно смотрел по сторонам и вдруг захохотал. Звук собственного смеха странно поразил меня, настолько я от него отвык.

— Чего ржешь?

— Красотища.

— Н-да. Эта отравленная дыра? Есть над чем посмеяться. Слушай, клейменыш, ты приехал сюда не пейзажем любоваться, а вкалывать, помни об этом. Тебе и так сделали поблажку, дожидаясь, пока ты отоспишься в госпитале. Ты должен оправдать нашу доброту.

Он начал пространную нудную речь, я поплелся за ним, едва слушая.

— Иди осторожно, здесь притяжение в полтора раза сильнее, чем на Ардатее. Это затрудняет движение, пока к этому не привыкнешь.

— А для чего здесь водитель снегохода?

Может быть, это нужно только зимой; несмотря на холод, я не видел и следа снега. Безумием было питать пустые надежды, и все же…

— Увидишь…

Больше я его не расспрашивал. Мы вышли из городка. Белесая песчаная дорожка вела через поле, покрытое жесткой травой с редкими желтыми цветами, с кратерами, из которых тянулся пар, и со светлыми пятнами грязи. Самое большое из них было диаметром не более метра; некоторые представляли собой просто мусорные ямы, но вдалеке дорожка сворачивала, обходя свежий разрез в почве, где мертвую траву покрывал слой белой сухой грязи. Запах каких-то цветущих растений смешивался со зловонием азотных выделений и долетал до нас с порывистым ветром.