Человек на поводке - Вильямс Чарльз - Страница 7

Несомненно, Брубейкер все уже проверил, однако Ромстед тем не менее открыл левую дверцу и взглянул на вставленную в рамку карточку техобслуживания. На ней значилось:

«Джерри'с Шелл сервис, Колвиль, Невада» и дата — четвертое июля 1972 года. Замена масла и смазки при показании счетчика 13 073 мили . Нагнувшись, Ромстед посмотрел на счетчик. Он стоял на отметке 13 937 миль . Наезжено больше 800 миль . До Сан-Франциско приблизительно 270 миль , туда и обратно — 540. Значит, между четвертым и четырнадцатым июля старик где-то наездил еще 300 миль . Что ж, может быть, это что-то и означает, а может быть, и нет.

Погасив свет, Ромстед вернулся в кухню и нажал на кнопку автоматического замка, чтобы запереть дверь гаража. Другая дверь из кухни вела в гостиную, служившую одновременно и столовой. Пол покрывал грубый длинноворсовый ковер, одна стена была задрапирована белой тканью. Справа стоял обеденный стол, за ним — громоздкий буфет и длинный диван, служивший границей между «гостиной» и «столовой». В гостиной возле камина, выложенного из белого кирпича, стояли два кожаных кресла и кофейный столик, однако взгляд прежде всего притягивала внушительная коллекция дисков и хай-фай6 аппаратура.

Ромстед направился в гостиную, но, обходя диван, увидел на нем небольшой чемоданчик. Это резко контрастировало с идеальным порядком, царившим в комнате, поэтому он остановился, вспомнив вопрос, заданный им Брубейкеру насчет каких-либо следов борьбы в доме. Это было странно. Почему человек, одержимый истинно моряцкой страстью к тому, чтобы каждая вещь имела свое место и находилась на этом самом месте, бросил этот чемодан в гостиной?

Это был небольшой чемоданчик из черной пластмассы, без каких-либо опознавательных отметок. Ромстед попробовал замки. Чемоданчик оказался не запертым. Сверху лежал коричневый шелковый халат. Отложив его в сторону, он принялся рыться в содержимом. Пижама, скатанная пара носков, свежевыстиранная рубашка, пара галстуков, шорты и пластиковая сумка с грязной рубашкой и нижним бельем. На дне лежали застегивающийся на «молнию» кожаный несессер, наполовину пустая коробка сигар «Упманн» и несколько спичечных картонок с рекламой ресторана в Сан-Франциско и отеля в Лас-Вегасе, а также нескольких банков и ссудных компаний. Одним словом, ничего интересного, к тому же Брубейкер наверняка все это уже видел.

Но почему этот чемодан оказался здесь? Ромстед неторопливо вынул из коробки один из алюминиевых пенальчиков, отвернул колпачок и вытряхнул сигару. Она была вложена в тонкий деревянный футляр из шпона, а потом еще завернута в бумажную обертку. Он развернул ее и понюхал. В пору зеленой молодости Ромстед какое-то время курил сигары, пока совсем не бросил курить, но даже по прошествии стольких лет все еще мог оценить аромат дорогого табака. Он вышел на кухню, отыскал нож, обрезал кончик сигары и прикурил от бумажной спички.

Сделав глубокую, оценивающую затяжку, он вынул сигару изо рта и оставил медленно тлеть, на его лице при этом отразилось благодушное удовлетворение. Воистину, если вам нетерпится угробить себя, обставьте это дело с имперским шиком: например, появитесь в операционной, где вам будут производить вскрытие, на носилках из королевского пурпура, которые бы несли нубийские рабы. Курение дорогих сигар — наиприятнейший способ самоубийства. Ромстед поднял шелковый халат, намереваясь положить обратно в чемодан, когда из его складок выскользнуло что-то золотистое и мягкое — желтоватый мех какого-нибудь несчастного зверька или скальп скандинавского поселенца? Но это был локон волос. Точнее, шиньон.

Какое-то время он недоуменно разглядывал волосы, потом тяжело вздохнул. Теперь не оставалось ни малейших сомнений, что чемодан принадлежал старику; женский шиньон только еще раз подтверждал это. Мать Ромстеда — если только она не зареклась волноваться по поводу любвеобилия своего муженька с самого начала семейной жизни — пролила, наверное, немало слез, обыскивая сумки старого развратника в поисках губной помады, карандашей для глаз, трусиков, бюстгальтеров и сережек. Если б только знать, кто эта потерявшая оперение подружка из Сан-Франциско и где она сейчас, возможно, он сумел бы ответить сразу на множество вопросов. Однако как это узнаешь? Швырнув шиньон обратно в чемодан, Ромстед положил поверх него халат и захлопнул чемодан. «Интересно, заметил ли его Брубейкер?» — неожиданно для себя подумал Ромстед, потом решил, что если нет, то грош цена ему как полицейскому.

По углам гостиной напротив дивана возвышались большие колонки. Они были оправлены в какое-то темное дерево, которое Ромстед счел за эбеновое. Остальные компоненты системы — дека, тюнер ФМ-диапазона и усилитель — размещались на тиковых стеллажах. Они были отделаны тем же деревом, что и колонки. А над ними тянулись полки с оперными и симфоническими альбомами — по самым скромным прикидкам, их было несколько сотен. Большую часть свободного пространства стены занимали книжные полки. Ромстед подошел к ним и пробежался глазами, застыв в восхищении перед разносторонними и утонченными интересами человека, который бросил школу в четырнадцать лет. Хотя основная масса книг была на английском, встречались издания на немецком, французском и его родном — норвежском языках, начиная от авантюрных романов и биографий великих людей и заканчивая сборниками поэзии и трактатами по математике.

Внезапно мысли Ромстеда прервал звук разбрасываемого колесами гравия. К дому приближалась машина. Он вышел на кухню, подошел к окну и раздвинул занавески в тот самый момент, когда автомобиль остановился и водитель, хлопнув дверцей, выбрался наружу. Это оказалась та самая сумасшедшая Валькирия на «континентале».

Дамочка была ничего: не первой свежести, однако высокая, загорелая, с пышной грудью и тонкой талией. Она была одета в крестьянскую кофточку и цветастую юбку, на ногах — босоножки на пробковой платформе в полтора дюйма толщиной. Она шла по вымощенному плиткой тротуару, сексуально покачивая бедрами, — так ходят очень уверенные в собственной неотразимости женщины. На левом локте висела объемистая соломенная сумка. Ромстед обратил внимание на редковатые, небрежно завитые светлые волосы, и в его глазах зажегся холодный огонек. Он опустил занавески, и в тот же момент раздался дверной звонок. Ромстед вышел в прихожую и открыл дверь. Увидев его, Валькирия расширила голубые глаза и чуть не задохнулась от удивления.

— О нет! Еще и сигара! Ромстед вынул сигару изо рта.

— Я присвоил ее, — сказал он. — Вообще-то она теперь принадлежит таможенной службе Соединенных Штатов.

— Вот-вот, это тоже в его духе. — Она взволнованно улыбнулась, но улыбка не соответствовала выражению ее глаз. Затем произнесла:

— Извините, я плохо соображаю, что говорю; вы так меня напугали — ну просто точная его копия… то есть я хочу сказать, моложе, конечно, но когда вы, попыхивая сигарой, вывалились на меня… О Господи… Я — Полетт Кармоди, ваша соседка.

— Здравствуйте, — произнес Ромстед. — Может, зайдете?

Женщина последовала за ним в гостиную и присела на диван, не обращая внимания на лежащий тут же чемодан. При этом рот ее не закрывался; оправившись от шока, она сыпала словами без остановки:

— ..Я только что услышала, что вы в городе, и меня осенило: у той машины, что я обогнала по дороге, был калифорнийский номер, а на лицензионной табличке — опознавательные отметки Сан-Франциско, поэтому я сказала себе, что могу поспорить на что угодно, что это Эрик…

Полетт закинула ногу на ногу, обнажив весьма приятную для глаз золотистую кожу бедра, и Ромстед про себя отметил, что будь вырез на этой кофточке чуть глубже, то этой милой даме лучше было бы не наклоняться вперед, иначе дело не закончится одной лишь пустой беседой. Он задумался. Возможно, она всего лишь безвредная болтушка, хотя вряд ли. Ей где-то лет сорок — сорок пять, и она не так проста, как хочет казаться; несмотря на утомляющую болтливость, в ней угадывались ум и характер. Он из вежливости внимательно слушал. Наконец словесный поток стал потихоньку иссякать. Полетт сказала, как все это ужасно и как она ему сочувствует.