Ярость - Вилсон (Уилсон) Фрэнсис Пол - Страница 7

Прошли годы, прежде чем посаженная лоза стала приносить урожай. Семья увязла в долгах. Но гораздо хуже было то, что виноград был уже не тот, что прежде, и потому долги продолжали расти. Во время Второй мировой войны, когда немцы заняли Париж и уже приближались к Бордо, отец Люка решил бросить поместье (большая его часть уже была заложена) и эмигрировать в Америку.

Люк родился в Нью-Йорке и потому сразу получил гражданство. К этому времени банк выставил их виноградник на торги, и его купило соседнее поместье. Отец никогда больше не ездил во Францию — его терзал стыд за потерю родового гнезда.

Несколько лет назад Люк посетил обитель своих предков. Красивый каменный дом сохранился, но был превращен в гостиницу. Гостиница! Какое унижение.

Стоя в ее холле, Люк поклялся, что когда-нибудь обязательно выкупит свое поместье. Деньги — вот все, что для этого нужно. Настанет день — возможно, уже скоро, — и у него будет много денег. Тогда он выгонит менял из семейного храма, перевезет туда свою коллекцию вин и начет заново то дело, которое прервал отец.

Люк оторвал глаза от земли и увидел Центральный парк через дорогу. С удивлением обнаружив, что попал на Пятую авеню, он направился в центр города. Дойдя до восьмидесятых улиц, Люк заметил, что впереди мигают многочисленные огоньки. Он с любопытством присоединился к толпе зевак, собравшихся у желтой ленты, протянутой через улицу у музея Метрополитен.

Пятую авеню запрудили машины «Скорой помощи» и полицейские автомобили. Движение было перекрыто. Врачи оказывали помощь пострадавшим, полицейские тащили хорошо одетых окровавленных мужчин и заталкивали их в бело-голубые фургоны.

— Что здесь произошло? — спросил Люк молодого латиноамериканца, стоявшего рядом.

— Да какая-то заварушка, — ответил тот. На нем была фуражка с эмблемой музея и форменная рубашка. — Говорят, ее замутила команда крутых выпускников.

— Выпускников? — удивился Люк. — Но я не вижу здесь никаких выпускников.

— Да это не ребята. Взрослые мужики. Один из классов частной школы отмечал двадцать пять лет выпуска и пошел вразнос.

Люк почувствовал, как внутри у него все похолодело.

— А... убитые есть?

— Да вроде нет, но... о, черт! Что он делает?

Люк посмотрел в сторону, куда указывал его сосед, и увидел там одного из смутьянов — растрепанного, окровавленного, с эмблемой своей школы на пиджаке. Он был пристегнут наручником к полицейской машине и сидел на корточках, уткнувшись лицом в окольцованную руку.

— О господи! — воскликнул сосед Люка. — Он и впрямь пытается... — Он окликнул ближайшего полицейского: — Эй, командир! Посмотри на того парня у машины! Да остановите его, пока он не загнулся!

Люк увидел, что у ног прикованного человека разливается лужа крови. Только теперь он с ужасом заметил, что тот вцепился зубами в запястье, пытаясь перегрызть себе руку.

Подошедший полицейский вызвал врачей.

— Черт, я слышал, что так поступают попавшие в капкан звери, — с испугом проговорил человек в форменной фуражке, — но чтобы человек...

Люк не ответил. Горло у него одеревенело.

Когда сбежавшиеся врачи «Скорой помощи» попытались остановить пленника, он стал визжать и брыкаться. Они сгрудились над ним, но он продолжал сопротивляться и вопить. Люку показалось, что полицейский взмахнул дубинкой, и буян вдруг затих. Один из врачей дал знак, чтобы принесли носилки.

Чувствуя себя совершенно разбитым, Люк повернулся и заковылял прочь. Какая ужасная, трагическая сцена. И виноват в этом он.

— Кажется, уснула, — прошептала Джиа.

Она сидела на краю кровати, держа дочь за руку. Джек стоял с другой стороны.

— Да уж пора, — произнес он, глядя на хрупкое тельце, вырисовывавшееся под одеялом. Джек протянул руку и погладил темные волосы. — Бедная девочка.

В такси Вики забилась на заднее сиденье и проплакала всю дорогу. Она не успокоилась даже в родных стенах своей комнаты.

— Это какой же сволочью надо быть, чтобы так напугать ребенка! — возмущалась Джиа.

Она не видела, что произошло, и не знала, что тот тип вовсе не пугал Вики — он и в самом деле хотел сбросить ее с лестницы, чтобы она разбилась, возможно, даже насмерть. Джек решил не посвящать Джиа в подробности. Она и так уже вне себя. Зачем окончательно сводить ее с ума?

— Никогда не видел ничего подобного, — задумчиво произнес Джек. — Как будто все они одновременно рехнулись.

— Кто же они такие? — спросила Джиа, но тут же сжала губы. — Впрочем, это не важно. Остальные меня не интересуют, даже тот хам, который пытался меня облапить. Я только хочу знать, кто так напугал бедную Вики. Подам на него в суд, и пусть его посадят.

— В камеру со стопудовым серийным убийцей, который будет звать его «моя девочка»?

— И причем пожизненно, — кивнула Джиа.

— Ты что, действительно на это надеешься? — мягко спросил Джек.

— Я все для этого сделаю.

— А ты хоть опознать его сможешь?

Джиа посмотрела на Джека:

— Нет. Я его не разглядела. Но ведь ты... Нет, ты тоже его не опознаешь. Как можно получить свидетельские показания от того, кого не существует?

— Ведь ты не захочешь втягивать Вики во всю эту чехарду — опознания, допросы. И ради чего? В лучшем случае он получит мизерный срок, да и то условно. Адвокат его отмажет.

Джиа покачала головой и вздохнула:

— Это нечестно. Он напал на меня, до смерти напугал мою дочь, и все сойдет ему с рук?

— Ну, не совсем. Ноги-то он уж точно переломал.

— Этого мало, — заявила Джиа, глядя на спящую дочь. — Он заслужил большего.

— Я тоже так думаю, — согласился Джек, целуя Джиа в макушку. — Но сейчас я должен бежать.

— Куда?

— Да с парнем одним надо повидаться.

— Кого ты хочешь обмануть?

— Не волнуйся. Я скоро вернусь.

— Ладно, — кивнула Джиа. — Но будь осторожен.

Джек вышел на Саттон-сквер и пошел к площади, чтобы поймать такси. Обычно это Джиа останавливала его, прося успокоиться и не пороть горячку. Но сегодня все было иначе. Какой-то подонок напугал ее дочь, посмел ее тронуть, и она не собиралась ему это спускать.

Джек тоже не собирался.