Курица в полете - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 12

От волнения она даже не заметила, как прошла паспортный контроль. И, стараясь не терять из виду высокую девушку в красной курточке, которую выбрала ориентиром, направилась за багажом и вдруг вспомнила, что сумки — чужие, испугалась, что может их не узнать, но тут же успокоилась Машка вчера навязала на багаж красные ленточки.

Ага, вот сумка! А вон и вторая, на колесиках. Погрузив все это на тележку и туда же положив коробку с тортом, которая, к счастью, не помялась в мелком багажном отсеке, Элла подтянула живот, перевела дыхание и медленно направилась к выходу, замирая от страха. И тут же увидела мать. Та мало изменилась. Постарела, конечно, и волосы явно крашеные, но… Очень стильная европейская дама растерянно озирала толпу выходящих пассажиров.

— Мама!

Европейская дама вздрогнула, глянула на Эллу, и они бросились друг другу в объятия.

— Мамочка, я сразу тебя узнала, с первого взгляда!

— Боже мой, Элка, какая ты толстая!

Ее как обухом по голове ударили. Чего угодно ожидала она от встречи с матерью после стольких лет, но такое! Больше всего на свете захотелось немедленно вернуться в Москву. Слезы комком стояли в горле, но она взяла себя в руки и холодно сказала:

— Ты разочарована, мама?

— Ах нет, что ты, прости меня, это я от растерянности, сама не знаю, что ляпнула, ты пойми, я ж тебя помню маленькой девочкой…

— Я и тогда была нехуденькой.

— Но ведь все могло измениться с годами…

Она говорила по-русски странно, одесская интонация сохранилась, но появился какой-то чужой акцент.

— О, сколько у тебя вещей, ездить надо с минимальным багажом, в конце концов всегда можно купить что-то необходимое… Ну ничего, научишься… Идем скорее, у меня на сегодня много планов!

Не будем терять время, правда? Иди за мной!

Мать шла впереди, а Элла уныло катила за ней свою тележку с сумками и тортом. Мать была стройная, подтянутая, с красивыми ногами, в короткой модной юбке.

Хорошо хоть, ноги я от нее унаследовала. Мать остановилась возле роскошной «Ауди». Открыла багажник. Элла погрузила туда свои пожитки, окончательно пав духом.

— Ты водишь машину? — спросила мать.

— Нет.

— Но как же ты обходишься?

— Прекрасно обхожусь, — пожала плечами Элла. Разве такие вопросы должна задавать мать?

Они сели в машину.

— Пристегнись!

Элла покорно завозилась с инерционным ремнем, никак не попадая в замок.

— Я не умею.

Мать молча помогла ей. В машине повисла тяжелая пауза.

Вырулив со стоянки, мать сказала:

— Ну рассказывай!

— Что?

— Все! Я абсолютно все хочу о тебе знать!

— Ну я не знаю… Ты, наверно, не поймешь…

У нас ведь все изменилось, совсем другая жизнь…

— А как ты оказалась в Москве? И давно?

— Давно, уже двадцать лет…

Они уехали в Москву в тот же день. Элла ничего не смогла с этим поделать. У них было два купе в абсолютно пустом вагоне. Всю дорогу дядя Адик возмущался:

— Нет, вы можете мне это объяснить? Если вагон пустой, где тогда билеты, спрашивается вопрос? Почему их нигде не было? Почему надо было унижаться в обкоме, спрашивается вопрос?

— Дед, тебе не все равно? — морщилась Ия. — Тебе же лучше — не надо стоять в очереди в сортир! Ты едешь как важная персона, вот и радуйся!

— Как, спрашивается вопрос, я могу радоваться, что столько народу не достало билетов, что вагон идет порожняком, а железная дорога недосчитается прибыли! Это черт знает что!

Ия не выдержала и, схватив Эллу за руку, увела ее в соседнее купе, где работал кондиционер, было чисто и шикарно.

— Мне лично нравится так ехать, тем более тетя Жека надавала с собой таких вкусностей! Элка, ты можешь рассказать мне откровенно, из-за чего такой кипеш?

— Из-за меня, — вздохнула Элла. — И из-за Витьки.

— Так! Кто такой Витька, почему не знаю?

Элла не была уверена, что надо посвящать Ию в свои тайны, но, с другой стороны, кто ей поможет, кроме Ии? И она, рыдая, поведала той горько-сладкую историю своей преступной первой любви.

— Ну ни фига себе произвол! — возмутилась Ия. — Взять человека и отправить в другой город, не спросясь, как посылку! Варварство! Ты так его любишь?

— Ужасно!

— И он тебя ужасно?

— И он! Он даже хотел мне ребеночка заделать, чтобы нам разрешили жениться…

— Еще не хватало! Идиот он, что ли? Но с другой стороны… Это даже трогательно. Он, видно, совсем еще телок, хоть и отсидел в колонии… Ну ничего, Элка, все утрясется. А может, так и лучше…

Поживешь недельку-другую в Москве, наведем на тебя столичный лоск, познакомишься со знаменитостями, будешь делать вид, что успокоилась, что тебе не до одесского урки, и вернешься, не дрейфь!

Главное, чтобы дед с бабкой давали правильные сводки о твоем состоянии духа.

— А вдруг Витька обидится, что я так уехала?

— А мы ему телеграмму пошлем! Ты его адрес знаешь?

— Конечно!

— Значит, на ближайшей большой станции пойдем погуляем и дадим телеграмму. Только текст надо составить заранее. Короткий и впечатляющий. Он с кем живет?

— Со мной, — всхлипнула Элла.

— Я не про то, — усмехнулась Ия. — Кто у него дома есть? Мать, отец?

— А, мать.

— Она в курсе вашего романа?

— Вроде нет.

— Тогда текст должен быть таким: «Связи срочной необходимостью увезли Москву». Будет понятно, что не по своей воле поехала.

— А может, не надо про срочную необходимость, он еще подумает, что на аборт…

— Верно мыслишь, Элка! Хотя, что мы напишем, не так важно! Главное — как подписаться.

Элла — не годится. Мать сразу что-то просечет.

Значит, надо придумать подпись. Как он тебя называет?

— Элюня.

— Не пойдет. А еще как?

Элла залилась краской:

— Это нельзя…

— Ну я про постельные клички не спрашиваю.

Ну а школьная кликуха у тебя есть?

— Есть, но она дурацкая.

— Неужели Эллочка-Людоедка?

— Нет, так меня только Лирка звала, она гадина.

А одно время меня звали Эльтон, это когда мы соленые озера по географии проходили… — смущенно проговорила Элла. — Эльтон, Баскунчак…

— А Витька твой в курсе?

— Вроде да!

— Годится, похоже на фамилию. И без признаков пола. Здорово! «Вынужденно нахожусь в Москве тчк Ненадолго тчк Привет тчк Эльтон». И никто ничего не разберет.

— Только бы Витька разобрал, хотя он сообразит, он ушлый.

И с первой же большой станции они отправили телеграмму в Одессу.

Как ни странно, после этого Элла совершенно успокоилась и уже с удовольствием думала о московских развлечениях.

В Москве Эллу, чтобы не слишком притеснять, поселили у Ии, которая первым делом повесила у себя в комнате портрет Вади-часовщика.

— Хорошо все-таки, что я не успела в него по-настоящему втюриться, а то бы мучилась сейчас…

И может, стала бы ждать его из тюрьмы…

— А вдруг его еще отпустят? — предположила Элла. — Вдруг выяснится, что он ни в чем не виноват?

— Ага, жди! Даже если не виноват, все равно посадят. У нас отпускать ох как не любят! Хотя мне кажется, он ни в чем не виноват, с такими глазами…

Наверное, какая-нибудь ревнивая сучка его посадила из мести. Кстати, хороший сюжет для сценария… Баба из ревности сажает мужика, но находится порядочный следователь, который выводит ее на чистую воду, а его дочь влюбляется в героя…

— Да ну… — поморщилась Элла.

— Что, не нравится?

— Нет! Про что это кино будет? Про любовь?

Про милицию?

— Про любовь и про милицию!

— Ага, следователя будет играть Леонов, героя Костолевский, ревнивую бабу Полищук, а дочку следователя…

— Элка, ну ты даешь!

— А про Вадю твоего, кстати, говорили, что он скупает краденое!

— Кто говорил?

— Витька!

— Он откуда знает?

— Вот и я думаю — откуда… Хотя слухи разные ходят.

— Ой, Элка, а вдруг они в одном деле замешаны?

Элла смертельно побледнела.

— Ты хочешь сказать, что Вадя Витьку сдаст?