Крутая дамочка или Нежнее чем польская панна - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 18

– Боже мой, Марго, откуда у девочки подобная мудрость?

– Это не мудрость, а расхожая истина, папочка, даже, наверное, пошлая, но от этого не переставшая быть истиной.

Две недели Марго с утра до глубокой ночи вела с отцом эти беседы и она победила! Правда, сама чувствовала себя совершенно выпотрошенной… Эти сеансы бессознательной психотерапии вошли у отца в привычку, превратившуюся уже в некую психологическую зависимость от дочери. Он обожал ее неистово, ревновал к каждому молодому человеку, появлявшемуся на горизонте, а их появлялось немало, Марго была красива. Она быстро поняла, что отцу лучше не знать о ее романах. В двадцать шесть лет она забеременела от довольно случайной связи, но отец ребенка был здоров, недурен собой и неглуп, и она решилась. Правда, она его не любила, отчетливо это понимала, и даже не стала посвящать в свою тайну. Она чувствовала себя тогда сильной, в только нарождающемся в стране рекламном бизнесе достигла определенных успехов, проучившись год в Англии. И сказала себе – сейчас или никогда. Отец к тому времени был уже признан и на родной земле, у него начался, вероятно, самый счастливый период в жизни, он влюбился в Асту Гундерсон, знаменитую шведскую певицу, и не так часто нуждался в Марго. Она пошла к нему и решительно сказала:

– Папа, выслушай, что я тебе скажу!

– Ты выходишь замуж! – побледнел отец.

– Нет, муж мне ни к чему, но я… У меня будет ребенок! Срок уже большой, ничего с этим сделать нельзя, я просто ставлю тебя в известность.

Отец растерялся.

– Но как же… Без мужа…

– Ничего, я справлюсь! Я неплохо зарабатываю, найду няню…

– Марго, не думай о деньгах, я же сейчас недурно устроен, можешь рассчитывать и на меня.

– Папа, а если я возьму к нам Эличку? Ей плохо там, она на пенсии, в Тбилиси сейчас очень тяжело, еще тяжелее, чем здесь…

– Гениальная мысль! – обрадовался отец. – А Нуцико?

– И Нуцико, конечно, если она согласится…

Тетки сперва сопротивлялись, но обстановка в Тбилиси накалялась, жить стало не на что, однако все решило известие о беременности Марго. Эличка сперва была шокирована отсутствием мужа.

– Вах, генацвале, зачем ты так? Без мужа рожать – куда это годится? Что люди скажут?

– Не слушай ее Марго, ты умница, – поцеловала племянницу Нуцико. – В наше время муж совсем не обязательно, тем более в Москве. У нас в Тбилиси это еще не совсем понимают, но тут… И вообще, это не наше дело.

– Вай ме, Нуца, чему ты учишь девочку?

– Девочка уже сама всему научилась, – смеялась Нуцико.

С появлением на свет Тошки Эличка ожила, впервые после гибели сына. А Нуцико через полгода уехала во Францию, ее пригласили читать лекции в Сорбонне и пробыла там целых три года. Вернулась она оттуда постаревшая, потухшая, но сколько ее ни расспрашивали, она только смеялась:

– Ничего там со мной не случилось, просто я соскучилась по своим. Поняла, что не могу долго жить без настоящего сациви.

И действительно, она вскоре оправилась и села писать книгу об истории грузинской археологии. Маленькая Тошка побаивалась этой сухопарой высокой женщины, не выпускавшей из рук сигареты, но со временем беззаветно полюбила рассказы Нуцико об истории разных народов и раскопках. Они вдвоем придумывали сказки, где действующими лицами были исторические персонажи той или иной страны, рисовали картинки, разговаривали, разговаривали без конца, а как они вместе ликовали, когда Александр Афанасьевич отменил для Тошки уроки музыки! Тошку стали учить языкам и тут, опять-таки, Нуцико, великолепно знавшая три языка, была незаменимой помощницей. А Марго была ближе с Эличкой, та как-то смягчала ее собственную жесткость. Во время дефолта созданная ею фирма рухнула и почти одновременно у отца случился инфаркт, а через два месяца пришло известие о смерти Сергея. И в довершение всего Тошка простудилась и свалилась с жесточайшим воспалением легких, осложнившимся плевритом. Марго тогда казалось, что все вокруг рушится, у нее опускались руки, но однажды сидя у дочки в больнице она вдруг почувствовала, что только она одна может все поправить, рассчитывать не на кого и надо колотить лапками и сбивать масло. Ей не хотелось утонуть.

– Что, Тошеньке лучше? – спросила при виде ее Нуцико.

– Пока нет, но будет лучше, я знаю! И вообще, Нуца, я буду бороться!

Она сняла со стены две картины, продать которые ее давно уговаривал знакомый коллекционер, и поехала к нему. Ее ждало жестокое разочарование. Прекрасно понимая безвыходность ее положения, он назвал ей смехотворную цену, хотя еще недавно предлагал в пять раз больше.

– Пойми, Марго, у всех сейчас стесненные обстоятельства, предложи ты мне эти картины год назад, я бы с дорогой душой, но сейчас…

Знаешь, как это называется? Мародерство! – припечатала она его. Села в машину и заплакала. Но тут ей в голову пришла одна мысль… Она вспомнила еще об одном коллекционере, он тоже учился в МГУ, правда, на мехмате, и они вместе участвовали в студенческой самодеятельности. Звали его Михей Михеевич Михеев, приятели прозвали его МММ, еще не подозревая как в дальнейшем опорочит себя эта аббревиатура, Михеев сумел сказочно разбогатеть, не строя пирамид, стал банкиром, и, насколько Марго знала, его банк уцелел в бурях дефолта. Вот ему-то она и позвонила, помня, что в студенческие годы он был к ней слегка неравнодушен. Он обрадовался, не стал спрашивать, что ей от него нужно, а сразу назначил встречу в шикарном ночном клубе. Он купил у нее картины за вполне приемлемую цену, но главное, он предложил ей пока поработать на его банк в качестве пиарменеджера. Назначил ей очень высокий оклад, однако за это он хотел, чтобы она спала с ним. Он не был ей противен, скорее даже наоборот, и она решилась. Что я теряю в конце концов? Ничего. А приобретаю очень многое, плюс мужчина в постели. И я же не для себя это делаю, думала она, а для дочки, для двух старых теток, для больного отца, для Сережиной вдовы, которой тоже надо помочь, хоть изредка. И потом Михей вполне приятный мужик… Да, тут есть момент купли-продажи, но я ведь продаю только себя, даже не себя, а свое тело, которому, кстати, тоже нужен мужик, так чего разводить эту ханжескую канитель. Буду сбивать масло в постели, подумаешь, велика важность… Главное, зная Михея, не привязаться к нему, всегда помнить, что это не роман, а сделка. И она помнила. Через два года Михей положил глаз на юную певичку в ночном клубе. Приметив это, Марго пошла к нему и сказала: