Тайны любви - Вильфранш Анн-Мари - Страница 41

В элегантном салоне Ивонны Ивер — огромное трюмо в изящной оправе с узором из лилий, стильная мебель с белой атласной обивкой, по углам четыре бюста тонкого лиможского фарфора, в натуральную величину, на подставках из розового мрамора. И среди всей этой роскоши хозяйка дома выглядела самым изысканным произведением искусства. Ивонна полулежала в кресле стиля модерн, выгнутом наподобие лебединой шеи, небрежно опершись на него одной рукой, вытянув скрещенные в щиколотках ноги с узкими ступнями в мягких комнатных туфельках из белой глянцевой кожи.

Было одиннадцать тридцать утра; в ожидании визитов Ивонна надела роскошный пижамный костюм из белого шифона. Обшлага и воротник облегающего жакета были изящно присобраны, а покрой брюк подчеркивал совершенство линий ее ног. Вышитая на кармане над выпуклостью левой груди буква «И» притягивала взор.

Улыбнувшись, Ивонна плавным жестом подала Арману тонкую руку с длинными пальцами, слишком хрупкими для массивного перстня с рубином и бриллиантами.

«Ах, какая же игра лучей!» — подумал он склоняясь над этой рукой. На атласе кресла — едва прикрытое тонким шифоном стройное тело, цветовые пятна тщательно продуманы: яркая губная помада клубничного оттенка, желтовато-зеленое ожерелье, но главное — блестящие темно-каштановые волосы. Ивонна носила короткую прическу с пробором слева, косая челка прикрывала лоб до правой брови, а по бокам гладкая волна волос ниспадала до мочек ушей. Очевидно, уже в столь ранний час горничная успела основательно потрудиться над прической хозяйки, чтобы создать подобное совершенство.

Обстановка наводит на размышления, подумал Арман, усаживаясь в белое атласное кресло (суперсовременная мебель не имела подлокотников). В самом деле, все убранство салона преследовало цель поразить посетителя, намекнув на неординарную личность хозяйки или даже на загадочные глубины ее души, и увлечь его этими загадками. Обилие белого цвета наверняка символизировало нежность и непорочность юности, неизбежно порождая страстные фантазии о совращении мнимой невинности. Но притязаниям на образ незапятнанной чистоты противоречили и пикантный фасон сверхмодного костюма, и томная поза Ивонны, и ее уверенность в себе.

В общем, заключил Арман, эта женщина — сложная, скрытная и, быть может, даже опасная натура. Совсем не то, что ее сестра, прямая и чистосердечная Мадлен. Мадлен вызывала у него и любовь, и восхищение, и уважение. Ложась с нею в постель, он испытывал настоящую страсть. А дорогостоящая и хитроумно обставленная соблазнительность Ивонны возбуждала его и вместе с тем отталкивала. Но такова уж была природа Армана, что он не мог не воспламениться желанием от одной лишь мысли о том, что легкое одеяние Ивонны — единственная преграда между ее стройным, ухоженным и надушенным телом и его ненасытными глазами, руками и губами.

Однако, поразмыслив, он решил, что под шифоном пижамы должно быть и белье. Острия маленьких грудей Ивонны упирались в легкую ткань, но невозможно было разглядеть, красные ли они, розовые или же коричневатого оттенка. А где сорочка, там и подходящие трусики. Значит, если случится немыслимое и Ивонна по небрежности позволит длинному жакету приподняться до того места, где сходятся воедино ее бедра, темные завитки волос не откроются глазу сквозь полупрозрачную ткань брюк.

Размышления Армана о шелковых вещицах Ивонны немедленно пробудили любопытство его неугомонного дружка, и тот напомнил о себе нетерпеливым подрагиванием. Но, будь Арман вполне честен с самим собой — что редкость для большинства мужчин, — он бы признал, что приветливость Ивонны в сочетании с ее расчетливой чувственностью несколько настораживает. Хотелось бы знать что ожидает ее любовников, когда она теряет к ним интерес? А со столь требовательной женщиной это наверняка происходит регулярно. Неужели она немедленно дает отставку мужчине — выжатому, как лимон, телесно, душевно и материально? Нет, нет, не похоже…

Как бы то ни было, Арман пришел с визитом к ней, а не к Мадлен — и не только потому, что Мадлен как раз уехала в Версаль навестить подругу. Он знал об этом, поэтому и явился на квартиру мадам Ивер. Не с тем, чтобы предстать в роли поклонника и соискателя ее милостей — нет, цель Армана была сложней… и никак его не красила.

Бурный роман с Мадлен, длившийся уже два месяца, поглощал все его существо. Но, по правде говоря, были и еще кое-какие желания, которые он настойчиво стремился удовлетворить. Для Армана, как и для ценителя наслаждений герцога Мантуанского из оперы Верди, слова «Та иль эта», поскольку дело касалось доступных ему хорошеньких женщин, были вопросом немалого значения. Мадлен, Доминика, Сюзетта — у каждой был в любви свой особый стиль! Так чего ради он, Арман — красивый, независимый холостяк, — будет ограничиваться прелестями лишь одной из своих шикарных приятельниц? Странно даже представить такое!

Нет, он не собирался навсегда расстаться с Мадлен! Обнажать ее маленькие груди и, держа в ладонях, покрывать их бесчисленнынежными поцелуями — слишком большое наслаждение, чтобы мужчина в здравом уме мог отказаться от него по доброй воле. А лежать в ее объятиях и входить в ее горячее лоно было для Армана неземным блаженством. Но — ив раю есть свои «но» — сейчас ему хотелось несколько ослабить жар их свиданий, чтобы сохранить время и силы для других встреч.

Поначалу он не знал, как взяться за это, не вызвав опасных подозрений в связях с другими женщинами. В конце концов сам собой возник такой план: Мадлен возвращается к покинутому семейному очагу, оставаясь при этом его любовницей. Это ограничит возможности свиданий у него на квартире, а законные притязания мужа остудят пыл Мадлен настолько, насколько хотел того Арман.

Естественно, только безумец мог бы предложить своей возлюбленной вернуться к мужу — сидя вместе с ней в любимом ресторане за изысканным ужином или в постели в перерыве между нежными любовными сражениями. Вопрос требовал деликатности, и подходить к нему следовало издалека. Идея Армана состояла в том, чтобы подбросить Ивонне мысль о примирении Мадлен с Пьером-Луи, а уж она устроит дело, как сочтет нужным.