Вива Гевара! - де Вилье Жерар - Страница 2

Таконес Мендоза принадлежал к расе «десперадос» – отчаянных вояк, которые во время войны в Испании нередко врезались в ряды наступающих франкистов на старых машинах, начиненных взрывчаткой, с криком: «Свобода или смерть!» Он часто мечтал о том, как под крики ликующей толпы войдет в освобожденный Каракас во главе своих отрядов, как вошел в Гавану Фидель. Но, увы, пока что в эту рождественскую ночь он лишь потел от страха, сидя в старом помятом «понтиаке».

Напротив «Скотч-клуба» остановился небольшой автобус, из которого высыпала шумная компания гуляк. Все девушки были в коротких платьицах, и одна из них, выходя из автобуса, так высоко обнажила бедра, что Таконес даже презрительно плюнул:

– Пута![2]

Малко прекрасно понимал, что ждать свою жертву здесь, в самом центре Каракаса, необычайно опасно: первая же патрульная машина могла обратить на них внимание, и тогда – катастрофа. Малко неожиданно поймал себя на мысли о том, что даже желает этого: тогда дело не дойдет до убийства...

Малко пошевелился, и сиденье заскрипело продавленными пружинами. Мендоза бросил на него взгляд из-под темных очков:

– Трусишь?

В его голосе угадывалась смесь презрения и злорадства.

– Нет, – ответил Малко. – Ногу отсидел. Ведь сколько уже ждем...

Мендоза пожал плечами:

– Чем больше пройдет времени, тем лучше. Он напьется и даже не успеет ничего сообразить. Ведь всего только час ночи.

С запада, со стороны церкви Сан Винсенте, потянулась вереница автомобилей. После мессы горожане спешили домой, за праздничный стол. Малко с тоской подумал о своем замке. Эх, оказаться бы сейчас в Лицене, рядом с Александрой, сидеть в ее любимом месте – в библиотеке, с бутылочкой «Дом Периньон» и банкой иранской икры...

А вместо этого его занесло на край света, и в тропическую рождественскую ночь ему предстояло убить человека, а затем, возможно, умереть самому.

Но главное заключалось в том, что австрийскому принцу Малко совершенно не хотелось убивать сеньора Орландо Леаля Гомеса, несмотря на его кошмарную манеру одеваться и на огромный вред, который он, похоже, нанес делу освободительной революции. Мысль об убийстве не давала Малко покоя. Он никогда не был способен на хладнокровное убийство. За многие годы работы в качестве внештатного агента ЦРУ его отношение к этому вопросу не изменилось: не так-то просто избавиться от принципов, унаследованных от благородных предков... Он по-прежнему ненавидел насилие и только по настоянию своих шефов из отдела планирования брал с собой на задания сверхплоский пистолет тридцать восьмого калибра, который держал сейчас в руке.

У этого пистолета была своя история. Много лет назад Малко, не лишенный снобизма, потребовал для себя оружие, которое можно было бы легко спрятать под смокингом. Специалисты из ЦРУ отнеслись к его пожеланию со всей серьезностью и сконструировали из легчайшего титана это маленькое чудо.

Малко вздохнул, в очередной раз посмотрев на дверь «Скотч-клуба». Агентам нередко приходилось прибегать к убийству, чтобы оправдать свою легенду. Иногда убивали даже своих друзей – это входило в профессиональный риск. Такие случаи приходилось загонять в самые отдаленные уголки памяти, чтобы не сойти с ума, вспоминая о них...

Несмотря на свою, неблаговидную профессию, Малко оставался самим собой и скорее готов был подвергнуть опасности собственную жизнь, чем поступиться своими принципами. Всю эту грязную работу он выполнял только для того, чтобы восстановить фамильный замок. Но какой смысл доводить замок до совершенства, если к моменту завершения работ он может перестать существовать? И если не физически, то как личность...

Малко смотрел на стеклянную дверь «Скотч-клуба» и молил Бога о том, чтобы человек, которого они подстерегают, не вышел оттуда до самого рассвета. А генерал продолжал развлекаться и угощать девушек шампанским, не подозревая, что рядом с его роскошным «линкольном» притаилась смерть.

– А если он выйдет не один? – спросил австриец.

Мендоза покачал головой:

– Этого не произойдет. Девушкам не разрешается уходить с клиентами. Даже если он и договорился с одной из них, она придет к нему позже.

– А если он встретит друга?

– Тебя здесь никто не знает. А выяснять, кто ты, полиция не рискнет. Так или иначе я буду с тобой...

«Чтобы в случае чего всадить мне пулю в спину», – подумал Малко. Казнь генерала Орландо Леаля Гомеса была решающим испытанием и служила доказательством того, предатель ли Малко или «свой».

Наступило молчание. Время от времени одна из проезжавших машин сворачивала в пятидесяти метрах перед «понтиаком» на подземную стоянку супермаркета: рядом с ним находилась одна из самых популярных в Каракасе дискотек – «Дольче Вита», принадлежавшая лицу неизвестной национальности. Венесуэла никогда не отличалась предвзятым отношением к прошлой гражданской принадлежности своих новых жителей. В конце войны венесуэльский паспорт мог получить даже человек, заочно приговоренный в Европе к смертной казни, не говоря уже о рядовых преступниках.

Над городом низко пролетел самолет, заходивший на посадку в аэропорт Лакарлота, чьи посадочные полосы шли параллельно автодороге Дель-Эсте.

Таконес Мендоза посмотрел на часы и негромко выругался: они ждали уже около двух часов... Мендоза приказал Рамосу завести мотор, чтобы убедиться, что машина в порядке.

Малко не сводил глаз с двери клуба, чувствуя, как внутри все сжимается от волнения. У него будет очень мало времени, чтобы попытаться что-либо предпринять. Таконес, конечно, подождет, пока он перейдет улицу. Но затем все трое будут целиться ему в спину, готовые застрелить при малейшем подозрительном движении. И Малко почти не надеялся избежать их пуль.

Его взгляд упал на мальчуганов, сбившихся в кучку у подъезда. Сидя на корточках, они пересчитывали заработанные за вечер монеты.

Дверь «Скотч-клуба» открылась.

– Внимание! – прошипел Таконес Мендоза, мгновенно насторожив всех, сидевших в «понтиаке».

Вспотевшей рукой Малко крепче сжал рукоятку пистолета. Но из клуба вышло трое незнакомых мужчин, чья машина стояла чуть поодаль. К ним тут же подскочили мальчишки. Один из мужчин достал из кармана несколько монет и бросил их на тротуар. Мальчишки радостным хором воскликнули: «Счастливого Рождества!» Когда мужчины уехали, они приблизились к голубому «линкольну» генерала и затеяли короткий разговор. Один из мальчуганов что-то вытащил из кармана, и через мгновение на небесно-голубой краске появилась двухметровая царапина. Напоследок, прежде чем спрятать нож, мальчуган смачно плюнул на стекло автомобиля и вернулся с приятелями к подъезду.

– Неплохо сработано! – криво усмехнулся Мендоза.

– Зачем они сделали это? – наклонился вперед Малко.

– Он отказался от их предложения присмотреть за его машиной, – пояснил венесуэлец. – Они ему отомстили и правильно сделали.

Таконес искренне радовался проделке ребят, не подумав о том, что генерал Орландо Леаль Гомес, возможно, даже не успеет увидеть, что случилось с его машиной.

В «понтиаке» к этому времени стало уже нечем дышать. Малко опустил стекло со своей стороны и обвел глазами пустынный проспект Авраама Линкольна. Рождественскую ночь венесуэльцы предпочитали проводить дома.

А для него, принца Малко, этот рождественский праздник мог закончиться несколькими выстрелами в спину на еще не остывшем от дневного зноя тротуаре...

Имея титул Его Светлейшего Высочества, будучи почетным командором Большого Мальтийского креста и маркграфом Нижнелужицких гор, не так-то просто убить человека, который не нанес вам никакой обиды – убить даже во имя священного дела демократической революции. Но для этого не нужно связываться с тремя убийцами, готовыми на любые злодеяния...

Орландо Леаль Гомес так сильно звякнул своим бокалом о бокал Пабло, хозяина «Скотч-клуба», что стекло не выдержало и треснуло. Шампанское пролилось на мини-юбку Оборы, и девушка слабо вскрикнула. Генерал с медвежьей ловкостью промокнул юбку своим сногшибательным платком в горошек, не преминув по-хозяйски пощупать бедра индианки. Возмущенная девушка резко поднялась со стула: Орора приехала в Каракас сравнительно недавно и еще не привыкла к такому дерзкому обращению. Она недовольно оттолкнула руку генерала и пересела за соседний столик.