Убить Генри Киссинджера! - де Вилье Жерар - Страница 2

– Говорит принц Саид аль-Фюжелах. Через полчаса я жду вас на арабском базаре.

– Вы что-нибудь узнали? – спросила женщина. Ее низкое, мягкое контральто приятно ласкало слух принца.

– Конечно! Иначе я не назначил бы вам свидание, – ответил принц, что было бесстыднейшей ложью, ибо он ехал на свидание с совершенно иной целью.

Он положил трубку и резко рванул машину вправо, объезжая верблюда, невозмутимо пересекавшего шоссе. Выругавшись и помянув святое имя Аллаха, принц помчал дальше. Вдали уже вырисовывались небоскребы Кувейт-Сити, над которыми висела дымка смога. Здешний воздух, подобно воздуху западных стран, неотвратимо загрязнялся. Город, лежащий у моря в форме гигантского полумесяца, представлял из себя странную смесь пустырей с бетонными кубами, которые торжественно нарекались виллами, обветшавших небоскребов и глинобитных хижин. Эмирские бульдозеры яростно сметали с лица земли улочки старого города – постыдное наследие прошлой нищеты и убожества. Там и сям вздымались поразительные сооружения, построенные по капризу эмира-миллиардера: то копия Версальского дворца, то вдруг точный слепок Белого дома.

По мере приближения к центру Кувейта движение становилось все более интенсивным. Принц Саид последовательно пересек четвертый, третий и второй городские пояса, потом повернул налево, к первому. «Пояса» состояли из бульваров, концентрически опоясывающих город. Первый – определял центр, остальные приближались к перенаселенным окраинам. Разумеется, ни о каком рациональном планировании строительства не могло быть и речи. Дома вырастали, как грибы, где попало.

Принц Саид свернул направо, на Каири-стрит. Полицейские в черной форме почтительно его приветствовали. Машина то и дело попадала в пробки, тем не менее Саид, подобно большинству кувейтцев, предпочитал водить машину сам. Пусть ливанцы заводят себе шоферов! А заодно с ними и женщины. Даже могущественнейший эмир водил машину сам. Огромная уродливая телебашня отмечала центр города, возвышаясь над небоскребами. Кое-как продвигаясь, принц к десяти часам добрался до Мубарак аль-Каббер-стрит и выехал к Сафар-сквер, где узрел настоящий океан машин между жмущимися друг к другу глинобитными домиками. Здесь и было сердце старого Кувейта, пронизанное мрачными пряными базарчиками. И хоть в городе на каждой улице переливались всеми цветами радуги витрины самых современных магазинов, жители находили для себя все необходимое в этих грязных лавчонках.

Принц выругался сквозь зубы. Машины застыли, прижавшись впритык друг к другу. Автомобильные гудки перекрывали передаваемый через усилитель вой муэдзина с мечети Фахд аль-Сахим. Ужасное кощунство! В Саудовской Аравии воистину правоверные никогда так не поступали. В их стране пять раз в день надо было молиться, иначе грешника ожидало примерное наказание.

Саид запаздывал. Взбешенный, он резко крутанул руль и выехал на тротуар. Никому не пришло в голову его оштрафовать. Он закрыл дверцу на ключ, что, впрочем, было необязательно, потому что в Кувейте почти нет воров. Спасительный обычай отрубать им руки держит нравственность страны на должной высоте. К тому же благодаря нефти город буквально ломится от богатства. Для кувейтца бесплатны практически все услуги: телефон, врачи, бензин. Он не знает, что такое налоги. Само собой разумеется, что на четыреста тысяч иностранцев, которые здесь проживают, эти льготы не распространяются, но зарплата настолько велика, что высокий уровень жизни обеспечен для всех. У палестинцев же, оплакивающих потерянную родину, вовсе нет никакой охоты покидать эту благословенную страну.

Принц Саид влился в густую базарную толпу. Из-за недавних дождей земля под ногами превратилась в настоящую клоаку. Четыре или пять ультрасовременных зданий возвышались над извилистыми улочками. В этих зданиях располагались банки. Принц колебался: он пришел немного раньше. Чтобы убить время, он проскользнул на базар, где продавались женские украшения. Крохотные лавчонки ломились от браслетов, подвесок, ожерелий грубой ручной работы. Еще четыре года назад в Кувейте не было ни одного ювелирного магазина. Но вскоре индусы, привлеченные дразнящим запахом нефти, восполнили пробел. В лавках толпились закутанные в черные покрывала женщины, стоял шум и крик, торговались из-за каждого динара. Ювелирная лавка – единственное место для самовыражения кувейтской женщины. Международное женское движение ни в коей мере не проникло в арабские страны. В лучшем случае – крольчиха, в худшем – проститутка; восточная женщина как социальное явление не существует.

Египтянка с красноватыми, выкрашенными хной волосами примеряет подвеску, которая покоится на могучей груди ее. Через витрину она замечает направленный на нее взгляд Саида аль-Фюжелаха. Лицо ее накрашено, грубовато и вульгарно, но в улыбке открываются ослепительные зубы. Она держит подвеску на ладони, взвешивает ее. Принц какую-то долю секунды колеблется. Если бы в его постели не лежала Мариетта, он вошел бы в лавку и купил для женщины украшение. Остальное – простая формальность. Он частенько прогуливается по базару украшений... Сейчас он себе говорит, что, как и у большинства египтянок, тело этой покрыто черными волосками, и проходит дальше. Разочарованная покупательница кладет подвеску на прилавок.

– Ты хотел меня обобрать, – говорит она торговцу, – это не золото...

На женском базаре, увы, уже давно не продают женщин. Создания неопределенного возраста, до глаз закутанные в чадру, сидят на корточках перед грудами тканей и одежды и занимают весь центр крытой торговой галереи, сжатой с двух сторон жалкими темными лавчонками. Принц Саид аль-Фюжелах пытается заткнуть уши, чтобы не слышать пронзительных криков торговок. Его роскошная дишдаша, тканная золотом шапочка, длинный мундштук привлекают всеобщее внимание. Одна из торговок тянет его за полу. Для приличия он берет неумело вышитую кофточку и рассматривает ее. В ту же секунду владелица вещи начинает в непомерно преувеличенных выражениях превозносить товар: это неповторимая в своем роде вещь, это прекрасная, изумительная, достойная лишь светлейшего принца кофточка...

– И всего лишь семьдесят динаров! – восклицает она.

– Я заплачу тебе двадцать, – говорит принц, чтобы позабавиться. Вещица стоит тридцать, но если женщина уступит, он купит кофточку в подарок Мариетте. Пахнет потом, пряностями и грязью. Какой-то нищий давит на ноге таракана.

Принц Саид аль-Фюжелах поднимает глаза и видит приближающихся к нему небрежной походкой троих молодых людей. У всех – одинаковая короткая стрижка, обуженные европейские костюмы и тяжелые лица. Это – не кувейтцы, иначе бы на них была дишдаша. Принц отбрасывает вышитую кофточку и, чем-то внезапно обеспокоенный, смотрит на них. Один из молодых людей останавливается возле него и говорит:

– Аллах Амрак[2].

Теперь все трое окружают его, улыбаясь, едва не зубоскаля.

Принц Саид машинально отвечает:

– Аллах Амрак! Чего вы хотите?!

– Тебя убить! – отвечает тот, кто начал говорить.

И до того, как широкое лезвие кинжала вонзается ему в живот, принц Саид Хадж аль-Фюжелах успевает это лезвие увидеть. Жгучая боль перехватывает ему дыхание. Неловким движением он пытается вытащить свой револьвер. Один из молодых людей заходит со спины, и принц вдруг ощущает невыносимый ожог: лезвие другого кинжала, горизонтально войдя меж ребер и рассекая тело, пронзает сердце. Визг обезумевших от страха торговок доходит до сознания Саида уже откуда-то издалека.

Трое убийц, не торопясь, принялись потрошить кинжалами распростертое тело. Эти кинжалы коммандо поистине чудовищное оружие длиной в тридцать сантиметров, с лезвиями острыми, словно бритва. Светлая дишдаша представляла собой сплошное месиво из кровавого мяса. Мимо бежали, путаясь в длинных покрывалах, перепуганные женщины, потрясенные лавочники застыли, не в силах двинуться с места. Двое убийц поднялись с окровавленными до локтей руками. Третий, держа левой рукой еще вздрагивающее тело принца, правой – копался в груди, подобно мяснику, обдирающему скелет животного. Он резал кинжалом, поворачивал его, погружал в хлещущую из перерезанных артерий кровь. Наконец он вырвал бесформенный окровавленный кусок мяса величиной с кулак. Потрясая им перед товарищами, он закричал: