Похищение в Сингапуре - де Вилье Жерар - Страница 18

– Они напали на вас не случайно. Я знаю людей из этой банды. Они никогда не трогают иностранцев. Полиция этого не допустит. Они покровительствуют велорикшам и воруют в порту.

– Почему же тогда они напали на меня?

– Им заплатили.

– А кислота? Ее часто пускают в ход?

– Да. Они наполняют ею электрические лампочки. Обычно они используют их, чтобы запугать тех, кто сопротивляется их вымогательству. Они очень свирепы. Однажды они заставили проститутку, которая отказывалась им платить, есть собственные экскременты. Мы поймали того, кто это сделал, и посадили на три дня в бочку с крысами. С тех пор они боятся нас.

Злая радость мелькнула в ее глазах при столь приятном воспоминании.

– Вы защищаете проституток?

Линда состроила веселую гримасу.

– Конечно. Мы единственное женское тайное общество. Поэтому девушки предпочитают обращаться к нам.

Вдруг взгляд Линды стал подозрительным.

– Головорезы из банды 18 служат осведомителями Специального бюро. Они выслеживают коммунистов, и полиция дает им полную волю. Я думаю, вряд ли они могли сделать то, что случилось сегодня вечером, без согласия Специального бюро.

– Вы серьезно? – спросил Малко.

Линда покачала головой.

– Не знаю. Если бы я была в этом уверена, то предложила бы вам немедленно уйти. Я не хочу иметь проблем со Специальным бюро.

Все это казалось совершенно непонятным. Если только Линда не рисовала нарочно мрачную картину, чтобы набить себе цену. Но он чувствовал, что она может вывести его на Тонга Лима. И нельзя было допустить, чтобы она отказалась помогать ему. Одна навязчивая мысль вертелась в его мозгу. Каким образом те, кто напал на него, узнали о встрече?

– У вас не будет проблем с полицией, – сказал он твердо. – Я журналист, и Специальному бюро здесь нечего делать.

Линда пристально посмотрела на него, а затем раздался ее смех, похожий на стрекот кузнечика, но такой громкий, что зрители перестали смотреть номер с бананом.

Потом Линда успокоилась и сказала сухо:

– Вы лжете. Вы не журналист.

– Почему?

– Журналисты бедны, – проговорила она пренебрежительно. – Они не платят денег, чтобы разыскать кого-нибудь.

Внезапно бармен нагнулся над стойкой и протянул Линде пачку банкнот, которые она стала пересчитывать. Малко наблюдал за ней. Он чувствовал, что она одновременно заинтересована и напугана его предложением. Настолько, что почти готова отказаться. Она знала, что он лжет, и боялась ввязаться в историю, детали которой были ей неизвестны.

Сосчитав купюры, она резко повернула голову.

– Сколько вы мне дадите, если я приведу вас к Тонгу Лиму?

– 10 тысяч сингапурских долларов, – сказал Малко.

Китаянка зафыркала, как разъяренная кошка.

– И речи быть не может. По меньшей мере 100 тысяч. К тому же мы спасли вам жизнь.

Разумеется, мертвый клиент был бы потерянным клиентом.

После десятиминутных переговоров они сошлись на пятидесяти тысячах, десять из которых следовало выплатить завтра. Малко представил себе лицо Джона Кэнона. Деньги ЦРУ текли, как вода.

Линда расслабилась. Малко вообразил себе, как в ее мозгу складываются цифры будущей прибыли от этой операции. Его забавляла ее жадность. Он спросил:

– Вы, наверное, очень богаты, Линда?

Китаянка обиделась.

– У меня нет ничего. Я бедна.

И добавила вкрадчиво:

– Вам следовало бы подарить мне, кроме десяти тысяч долларов, красивое платье.

– А вы, – спросил Малко, – что вы предложите мне?

Он тотчас же пожалел о своей оплошности. Линда посмотрела на него, как на пирожное с кремом, изобразив на лице чувственную улыбку.

– Если вы дадите мне тысячу долларов, – сказала она масляно, – то я займусь с вами любовью.

Она скрестила ноги, и ее платье раскрылось, обнажив бедро до черных кружев, выше выколотой бабочки. Малко не шевельнулся. Линда была, наверное, столь же чувственна, как стол рулетки.

– Вы заработаете больше денег, найдя для меня Тонга Лима, – сказал он.

Линда не настаивала. Ее юбка опустилась. Несколько секунд она изучала Малко, словно пытаясь найти иное средство вытянуть из него деньги.

Еще одна бананоглотательница вышла на сцену.

– Это индонезийки? – спросил он.

Линда утвердительно кивнула.

– Да. В Джакарте много безработных. Именно поэтому ваш друг бывает там так долго. Он дает им немного денег, приглашая ехать сюда. Но у них нет документов, и полиция высылает их обратно. Поэтому все время нужны новые.

Малко посмотрел на бедняжку, продолжавшую игру с бананом.

– Вы хорошо им платите?

– Я плачу им слишком много, – вздохнула Линда. – И почти ничего не зарабатываю.

Ее толстые губы сложились в плотоядной улыбке. Она была, наверное, жестокой мамашей-сутенершей. Что касается Фила Скотта, то с ним все стало ясно. Малко задумался: не затеял ли тот вместе с Линдой какую-нибудь махинацию, чтобы надуть ЦРУ?

Внезапно раздался резкий звонок. Не слезая с табурета, Линда что-то крикнула. «Глотательница» сразу же прервала свой номер, отшвырнула ногой остатки банана и спрыгнула с эстрады. Вместо нее появилась другая индонезийка, одетая в трусы и лифчик с блестками, которая стала трястись под музыку.

Линда повернула к Малко свой безжизненный взгляд.

– Это полиция. Не бойтесь.

Дверь подвала открылась, и вошли двое китайцев-полицейских в голубой форме и плоских фуражках. Линда соскочила с табурета и пошла им навстречу. После короткой беседы они осветили фонариками темные углы и ушли. Линда вернулась к Малко с озабоченным видом.

– Странно, – заметила она. – Они никогда не приходят так поздно.

Смутное беспокойство сжало сердце Малко. Уж слишком много накапливалось подозрительных и тревожных фактов. Непонятная смерть Тана Убина, смятение дочери Лима, нападение на него самого, тревога Линды, которая, однако, была не робкого десятка. Словно официальные власти Сингапура не хотели, чтобы он нашел Тонга Лима.

– Я проголодалась, – сказала вдруг Линда. – Идемте. Нам надо перекусить.

Они вышли на пустынную и темную улицу, в конце которой был виден свет. Мимоходом Малко запомнил ее название – Ватерлоо-стрит. Ее пересекала более оживленная Альбер-стрит, запруженная грузовиками и велоколясками. Это было метрах в двухстах от того места, где он подвергся нападению.

Они прошли вдоль лотков, хозяева которых уже убирали свой товар, и оказались перед маленьким ресторанчиком. Столики, выставленные на улицу, загораживали половину мостовой.

– Идемте, – сказала Линда, – Мы поднимемся на второй этаж.

Огромный китаец в рубашке, покрытой жирными пятнами, устремился навстречу Линде, тщетно пытаясь согнуть свою двухсоткилограммовую тушу в приветственном поклоне. Он расчистил им дорогу среди столиков, крича направо и налево. Его маленькие, утонувшие в жиру глазки с любопытством смотрели на Малко. Он усадил их за почти чистый столик в глубине зала.

Линда опять улыбнулась, обнажив свои акульи зубы.

– Фэтти ломает голову, кто вы такой. Он никогда не видел меня с иностранцем.

– Почему?

Линда мрачно взглянула на него.

– Только шлюхи ходят с иностранцами. Если бы у меня не было с вами дел, я не сидела бы здесь.

Линда вонзила свои палочки в мясо краба с ожесточением китайского палача, сдирающего кожу со своей жертвы. Ее бесстрастные глаза выражали теперь удовольствие от еды.

– У Фэтти лучшие фаршированные крабы во всем Сингапуре.

Она приступила уже к третьему. Как всякая порядочная китаянка, она была лакомкой, словно кошка. Это, видимо, была ее единственная слабость. Малко поглядывал, как она уплетает кусок за куском. Линда сплюнула на пол несколько кусочков панциря, выпила большой стакан чая, прокашлялась и серьезным тоном сказала:

– Вы не знаете, что такое быть голодным. Я родилась в Индонезии, на острове Борнео, в деревне даяков. В 1962 году индонезийцы по приказу правительства стали убивать китайцев, потому что некоторые из них были коммунистами. Мои родители имели бакалейную лавку. Жители деревни отрубили матери голову тесаком. Отец пытался убежать, но ему всадили в спину копье. Он закружился на месте и упал. И ему тоже отрубили потом голову. У меня был брат. Они распороли ему живот, набили землей и бросили в реку.