Замок тайн - Вилар Симона - Страница 49

Однажды, когда Стивен привел к нему детей и Карл гулял с ними в саду, Стивен увидел, как на примыкавшей к парку террасе появился сам Оливер Кромвель. Какое-то время он глядел на августейшее семейство и даже умильно прослезился. В руке у него был свиток. Когда он подошел к Карлу и протянул его, то держался даже почтительно; потом голоса стали громче, но Стивен стоял слишком далеко, чтобы разобрать слова. Король коротко отвечал, был сдержан и спокоен, что составляло значительный контраст рядом с беснующимся генералом Кромвелем. Стивену в какой-то миг даже показалось, что Оливер был готов ударить короля, и невольно поспешил к ним. Он даже разобрал последнюю фразу Карла I:

— Без меня вы ничего не сможете сделать. Если я вас не поддержу, вы погибнете.

Король знал, что говорил. Пленение его особы многих взволновало в королевстве. Ибо, что бы ни постановил парламент, без подписи короля это не будет считаться законным. Но Карл решительно отвергал те унизительные требования, какие вынуждал его подписать парламент, свято верил в свою власть от Бога и не желал становиться марионеткой военных диктаторов.

Поэтому Кромвель и злился. Ведь без согласия с королем банкиры из Сити не выделят ему денег, роялисты не сложат оружия, а шотландцы вторгнутся в страну. Невысокий бледный человек с кроткими глазами и слабой складкой губ оставался непреклонен, Кромвель ушел в ярости. Уходя, он повернулся так резко, что задел по ноге короля эфесом шпаги. Стивен видел, какой ненавистью было искажено лицо Оливера Кромвеля. Карл I стоял меж ним и властью, а Кромвель слишком многого достиг, чтобы идти на попятную.

Вечером Стивен видел, как принц Джеймс спустился из окна по связанным простыням, но не поднял тревогу. В темноте мальчик почти налетел на него и едва не закричал от страха, но Стивен лишь повернулся и ушел. Зная нрав Кромвеля, он понял, что детям грозит опасность, поэтому был даже доволен, что второй сын Карла I окажется на свободе.

Побег Джеймса Стюарта наделал много шума. Стивен впал в немилость, и его услали в Понтефракт, одну из крепостей на севере Англии, которую все еще удерживали роялисты. Но, к своему изумлению, он попал в абсолютно мирную обстановку. Осада крепости велась вяло, осажденные часто покидали крепость, и зачастую можно было видеть, как «брат круглоголовый» братался с «братом кавалером»; общие обеды и визиты друг к другу тут не были редкостью. И Стивен вдруг понял, как он тоскует по мирной жизни, вспомнил старые добрые времена, и, хотя его послали ускорить наступление на Понтефракт, он не предпринял ничего, чтобы нарушить установившуюся там идиллию. Более того, когда в ставку под Понтефракт прибыл суровый фанатик Рейнсборо и стал требовать возобновления штурма крепости, Стивен использовал все имеющееся у него влияние, чтобы Рейнсборо услать как можно дальше.

Да, время, проведенное под Понтефрактом, было самым светлым воспоминанием Стивена за годы войны. А потом пришел приказ от его дяди Гаррисона прибыть в Лондон.

— Мы отправляемся за Карлом Стюартом, — заявил дядя прибывшему племяннику. — Он находится в заключении на острове Уайт, и у меня есть постановление парламента доставить его в Лондон для суда.

Стивен с трудом проглотил ком в горле.

— Не ослышался ли я, ваше превосходительство? Вы сказали, что помазанника Божьего собираются судить? Но кто? Кто посмеет судить человека, который может держать ответ только перед Господом?

Дядя хмуро посмотрел на него.

— Странные речи для полковника республиканской армии, Стивен. Довольно, мы выезжаем завтра на рассвете.

Короля везли с острова Уайт спешным маршем, и генерал Гаррисон всячески старался притеснять короля, стремясь показать, что он ничем не отличается от обычного преступника. На пути кортежа то и дело собирался народ, люди сочувствовали, плакали, тянули к королю детей. Но едва Карл протягивал для благословения скованные кандалами руки, как генерал Гаррисон велел ускорять ход конвоя, и они проносились мимо толп крестьян, обдавая их грязью из-под копыт.

В Лондоне Карла содержали в унизительных и суровых условиях. Белье ему не меняли, при нем оставили лишь одного слугу; камин почти не топили, а еду подавали остывшей. Карл не жаловался и даже в таком унизительном положении умудрялся сохранять удивительног достоинство. И все же он сильно изменился, его волосы совсем поседели, он стал сутулиться, глаза погасли. Когда выпадало дежурство Стивена нести охрану, он старался, как мог, облегчить положение своего августейшего узника — следил, чтобы комнату обогревали жаровнями, чтобы у короля не было недостатка в свечах и теплой одежде. Карл, казалось, не обращал на это внимания, оставаясь безучастным, однако в то роковое утро, когда его пришли звать на суд, он вдруг повернулся к Стивену и поблагодарил его за старание и сочувствие. И тогда республиканец Стивен, забыв о своих былых принципах, встал перед королем на колено и припал к его руке.

— Да ниспошлет Господь мужества Вашему Величеству.

— Благодарю, сэр, — бесцветно ответил король, глядя куда-то поверх головы коленопреклоненного стража. — Мужество — это как раз то, в чем я сейчас особенно нуждаюсь.

Во время процесса Карл I держался с удивительным величием и хладнокровием. Его судили… за государственную измену. Состав суда был крайне малочислен, ибо хотя люди Кромвеля упразднили из парламента всех, кто хоть мало-мальски сочувствовал королю, но и те, кто остался, под всякими предлогами постарались покинуть Лондон. Когда палата лордов решительно отвергла ордонанс о привлечении Карла I к суду, военные диктаторы ее попросту упразднили… Еще одно грубейшее нарушение старинного закона.

И тем не менее пятьдесят три человека отважились на беспрецедентный случай — суд над своим монархом.

Поначалу процесс был открытым, и Стивену удалось проникнуть в зал суда. Короля посадили спиной к залу и потребовали, чтобы он из уважения к судьям снял шляпу. Король никак не отреагировал на это. Никогда еще не случалось, чтобы монарх обнажал голову перед своими подданными. Держался он с достоинством и даже при его небольшом росте казался величественным. А его ответы на обвинения судей были столь логичны и обоснованны, что в зале то и дело раздавались аплодисменты и одобрительный гул. Присутствовавшая на суде жена генерала Ферфакса просто учинила скандал, выкрикивая, что все обвинения против Карла I ложны, а Кромвель — предатель. Зрители долго шумели, когда ее выводили из зала, и судьям еле удалось их угомонить.