Ветер с севера - Вилар Симона - Страница 5

Тогда Ролло ушел от ответа. Хильдис жестоко страдала. Тем более что сердце подсказывало ей, что она вовсе не безразлична викингу из Вика.[33] А потом ей сообщили, что она станет женой могущественного ярла из Мера, ближайшего друга Харальда Прекрасноволосого.

Обычно женщины не противились, когда родители находили им женихов. Но Хильдис вдруг возмутилась настолько, что решила сбежать. Уехала верхом в Вик – и зря. Жена Пешехода встретила ее сурово и сообщила, что Ролло больше месяца назад уплыл в Англию. Хильдис ничего не оставалось, как возвратиться к родителям и согласиться стать женой Регнвальда, хотя уже тогда она подозревала, что носит во чреве дитя Пешехода.

Даже сейчас Хильдис становилось не по себе, когда она вспоминала, какой ужас пережила тогда. Ее сын родился на два с половиной месяца раньше срока и был куда темнее и кожей и волосами, чем ярл из Мера и сама Хильдис. Но Регнвальд признал ребенка своим. И тогда Хильдис сказала, что хочет, чтобы мальчика назвали Ролло – как ее покойного отца. На самом же деле она страстно хотела, чтобы новый Ролло вытеснил из этого мира человека с таким же именем – его подлинного отца.

Обо всем этом Хильдис раздумывала, сидя на ложе в ногах сыновей. Маленький Атли спал, дыша хрипло и тяжело, как обычно. Ролло же лежал, прикрыв согнутой рукой лицо, и Хильдис не знала, спит он или нет. Он всегда дышал ровно, глубоко и бесшумно, как птица. Сама же она знала, что не заснет. Ее последняя ночь с сыновьями. Что-то подсказывало ей, что им не суждено больше встретиться. Что ж, горлинка выводит птенцов, чтобы они улетели… И все-таки слезы ее лились и лились.

Ролло не спал. Он слышал прерывистое дыхание матери, ощущал ее запах, ее тепло. Так было еще со времен его детства, когда она приходила, садилась подле него и тихо лила слезы. Маленьким, проснувшись, он тоже принимался плакать, но позже научился притворяться спящим, а потом привык. Сейчас же в груди у него все разрывалось. Привыкший к дальним походам, к долгому пребыванию в чужих краях, он не думал, что ему так тяжело придется в последнюю ночь. Еще несколько часов назад все его мысли были о кораблях в фьорде, о дружине, о тех, кто не пожелал подчиниться Харальду и предпочел изгнание повиновению тому, кого они не считали поистине лучшим, – о Гриме, Лодине, Мезанге, Галле, Олафе и других, кого он либо знал с детства, либо сошелся с ними в викингских походах. Он ждал часа, когда подставит ветру паруса и дорогой китов поплывет искать предсказанное ему королевство. А теперь, когда его мать беззвучно плакала, он вдруг понял, что частицу себя он навсегда оставит в Норвегии. И сейчас, в дремотной темноте длинного дома, под тихое всхлипывание матери и дружный храп своих дружинников, он молча глядел на выползающий сквозь отдушину в крыше дым и вспоминал…

Ролло всегда оставался нелюбимым сыном Регнвальда из Мера. Тот, кого он так долго считал своим отцом, был всегда груб, даже жесток с ним. Как и с его матерью. Регнвальд ненавидел даже само имя – Ролло, хотя так же звали покойного отца Хильдис. Хильдис мало походила на своего отца, ее словно в детстве подменили – она была хрупкой, как эльф, грациозной, как фея, но волевой и жесткой, как сама Фригг.[34] Может, именно это позволяло ей, несмотря на все унижения, которые она терпела от Регнвальда Мудрого, оставаться главой семьи. Второй же сын, которого родила Хильдис – Торир Молчун, коренастый, светловолосый и светлоглазый, – был любимцем отца. Разница, с какой ярл относился к братьям, была столь очевидна, что Ролло с детства чувствовал себя обделенным. Возможно, это и повлекло за собой то, что он стал таким неуправляемым и вспыльчивым. Но старые викинги, поглядывая на него, со знанием дела вспоминали старую пословицу: «Орел кричит рано».

То есть характер будущего «короля моря» определился еще тогда. Однако сам ярл Регнвальд никогда не радовался проделкам первенца. Особенно когда тот волчонком вгрызался зубами ему в руку или разбавлял пиво в дорожных бурдюках ярла козлиной мочой. И ни наказания, ни порка (Ролло еще пуще возненавидел отца, который осмелился сечь его на глазах рабов) не могли усмирить непокорного ребенка.

По распространенному обычаю, родители зачастую отдавали сыновей на воспитание в чужие семьи. Но первенцев – только в том случае, когда погибал отец. А тут сам Регнвальд, едва сыну минуло шесть зим, отвез его в фирдирскую усадьбу старого викинга Ульва по прозвищу Кведульв (Вечерний Волк). После этого почти семь лет Регнвальд не интересовался сыном. Хильдис несколько раз присылала гонцов, беспокоясь за первенца, но самой ей муж запрещал поездки в Фирдир.[35] И вот, когда по истечении семи лет они прибыли на весенние жертвоприношения Фрею[36] в усадьбу Кведульва, им навстречу вышел пригожий рослый подросток, при взгляде на которого у Регнвальда глаза словно окаменели, а сердце Хильдис едва не выпрыгнуло из груди. А Ролло только и глядел, что на роскошную золоченую рукоять и длинный меч за поясом младшего брата Торира, и едва они с отцом обменялись приветствиями, как он тут же заявил, что меч у него самого никудышный и что Регнвальду, наверное, должно быть стыдно, раз его первенец до сих пор не имеет достойного его отца оружия. В первый миг от такой наглости Регнвальд было опешил, а потом попросту расхохотался. Смеялись и Кведульв, и его сыновья, и старый друг Кведульва берсерк Кари, на дочери которого Кведульв был женат. А вместе с ним звонко хохотал и Ролло, а у Хильдис, пожалуй, ненадолго отлегло от сердца.

Правда, отношения меж ярлом и тем, кого называли его сыном, не стали лучше. Однако, к удивлению Регнвальда, в семье Кведульва все были довольны его сыном. Вместе с сыновьями Кведульва Торольфом и Гримом он плавал в северные моря охотиться на тюленя, морскую свинью и гагару, а также ходил в долгие и опасные походы на кашалотов. В этой семье он научился понимать и любить море.

– Из него выйдет настоящий «король моря»,[37] – уверенно говорили бывалые викинги Торольф и Грим.

Биться с оружием в руках Ролло выучил старый берсерк Кари из Бердлы. В свое время Кари добыл много золота в викингских походах и в судебных поединках.[38] Теперь священное бешенство воина бога Одина уже не просыпалось в нем, однако он по-прежнему оставался мастером боя и обучил Ролло сражаться и наслаждаться боем, научил биться на мечах, секирах, или с железной палицей, или с длинным ножом, используя в борьбе не только руку с оружием, но все тело, всю гибкость, ноги, зубы, все страстное желание победить любой ценой. Особенно его радовало, что Ролло – левша и мало кто в состоянии выдержать его натиск. Он же научил подростка пользоваться и правой рукой, что делало мальчика особенно искусным воином. Да, старый берсерк был доволен своим учеником. Он с гордостью сообщил Регнвальду, что за его мальчишкой числится уже трое убитых врагов, причем последний – шестнадцатилетний крепкий парень, уже побывавший в походе. Заметив, что Регнвальд хмурится, лишь засмеялся, хлопая его по плечу:

– Орел кричит рано, Регнвальд. А за убитых тебе не придется платить виру,[39] так как по закону убийство, совершенное отроком до шестнадцати лет, считается всего лишь несчастным случаем.

Регнвальд промолчал. Он по-прежнему держался хмуро и неприязненно с сыном, но Ролло уже не испытывал при этом болезненного чувства обделенности, как ранее. Здесь, в усадьбе Кведульва, прислушиваясь к тому, что болтает челядь или о чем переговариваются, поглядывая на него, домочадцы, он вдруг сделал открытие, что многие считают, что Регнвальд не является его родным отцом. И неподходящая кличка Пешеход, что так нелепо пристала к нему – к нему, лучшему наезднику в округе, – по сути, принадлежит не ему, а кому-то другому, на кого он так похож. Вскоре он уже знал, кто такой был этот Ролло Пешеход, знатный викинг из Вика, владелец островов у берегов Норвегии, сын друга прежнего короля Бычьего Торира.