Лесная герцогиня - Вилар Симона - Страница 42

– А что лично вас заставило волноваться? – спросила Эмма настоятеля.

Ей показалось странным, как забегали глаза Седулия.

– Видит Бог, я ничего дурного не хочу сказать. Но недавно с выгона в аббатстве пропала телка. Может, где-то в лесах появились люди, что скрываются от закона. И если Тьерри встретился с ними – упаси Господь и святой Губерт.

Эмме оставалось лишь пообещать, что, если Тьерри появится, она непременно сообщит. А про себя решила, что непременно наведается к водопаду Эльфов. Она почти хотела встретить там Тьерри.

Когда юноши на месте не оказалось, даже обиделась. Чисто по-женски. Обещал ведь… Она решила все же немного обождать его. Села на прежнее место. День был такой же ясный, солнечный, но ночью шел дождь, и теперь над травой клубилась легкая дымка тумана. На разные голоса щебетали птицы, где-то ритмично выбивал дробь дятел. Эмма сидела, обхватив руками колени, порой подзывала рыскающую в тени деревьев Далу. Думала о Тьерри. Вот сейчас ее собака опять зайдется радостным лаем и из сумрака леса появится Тьерри. Веселый, дерзкий и такой ласковый… Она знала, почему так хочет, чтобы он пришел. Конечно, для начала она попеняет ему за столь долгое отсутствие, за то, что он заставил всех так переживать за себя. А он вновь будет смеяться, обнимет ее, и она… она не будет, наверное, сопротивляться. Она почти жаждала этого.

Когда раздался вой, Эмма подскочила как на пружинах.

Выла Дала. До этого неспокойно шнырявшая вокруг, она вдруг замерла возле поваленной ели за деревьями и, по-волчьи задрав голову, поджав хвост, выла долгим пронзительным воем.

– Дала! – рассердилась Эмма.

Собака не тронулась с места, продолжала свою протяжную волчью песню. Эмма подошла к ней, чувствуя, что ноги словно плохо слушаются. Замерла, не доходя. Запах. Она отчетливо услышала зловонный трупный запах. Сделала еще шаг. Еще.

Лучше бы она не подходила. В сумраке леса, возле поваленной сосны, она увидела Тьерри. Вернее, то, что когда-то было Тьерри. Смотрела, не в силах пошевелиться.

Ей и раньше нередко доводилось видеть трупы. Но такое!.. Если она узнала его, так это по плетеному поясу, все еще обвивающему нечто ужасное, распухшее и изорванное. Черные застывшие подтеки крови, развороченное горло, разодранное месиво на месте лица.

Она завизжала не своим голосом, кинулась не видя куда. Прочь! Скорее прочь отсюда. Бежала, металась среди зеленых от мха стволов елей, расталкивая тяжелые колючие ветви. Сама не заметила, как оказалась в непроходимых зарослях. Перескакивала через упавшие стволы деревьев, продиралась сквозь подлесок. Зацепившись ногой за корень, упала. Вскочила, опять кинулась прочь. Все лицо ее облепила паутина, ветки стегали ее, цепляясь за одежду.

Когда ее подхватили чьи-то руки, едва не изошлась криком от ужаса, пока кто-то не стал трясти ее что было сил так, что у нее лязгнули зубы. Видегунд…

– Госпожа. Ради всех святых, опомнитесь! Что с вами?

Как сквозь туман она различила его бледное встревоженное лицо. Глаза в сумраке леса казались пронзительно зелеными. Эмма беспомощно припала к его груди, дрожала, плакала, стонала, не в силах вымолвить ни слова. Он отстранил ее, присел, снизу вверх вглядываясь в ее лицо.

– Что случилось? Кто вас напугал?

Только сейчас она заметила крутившуюся рядом Далу. Села прямо в мох и, обняв собаку, разрыдалась.

Видегунд серьезно вслушивался в ее сбивчивые, прерываемые нервной икотой слова. Лицо его все более мрачнело. Эмме вдруг так захотелось, чтобы этот светлый эльф успокоил ее, обнял, сказал, что все ей только примерещилось.

Но Видегунд даже отошел от нее. Стоял в тени старой ели. Наконец, когда она немного опомнилась, сказал сухо, даже холодно:

– Идемте. Я выведу вас в Святой Губерт. Думаю, нам надо поведать обо всем преподобному Седулию.

Глава 7

Эмма не могла видеть Бруно.

«Когда-то он сказал, что убьет Тьерри», – вспоминала она, и теперь эти слова не шли у нее из головы.

И хотя именно Бруно организовал людей, а те, вооружившись вилами, рогатинами и косами, обыскали всю окрестность в надежде расправиться с оборотнем, а после именно Бруно охранял дрожащих монахов, когда те с пением, неся святые дары, обходили округу и кропили вокруг святой водой, чтобы изгнать нечисть, но Эмма стала дичиться старосты, уходила к себе в башню, едва он появлялся на пороге усадьбы. Бруно же, наоборот, словно искал встреч с ней, поджидал ее у тропы в монастырь, предлагал по любому поводу свои услуги, стремился найти предлог, чтобы проводить больше времени в усадьбе, много внимания уделял Герлок.

Девочке исполнился год, она превратилась в маленькое смешное существо, всеобщую любимицу, несущую радость. И явно отличала из всех Бруно. Возможно, это была подсознательная тяга видеть в ком-то отца, которого она никогда не имела, а огромный Бруно в сознании ребенка являлся чем-то значительным, большим и покладистым, и малышка, как и прежде, цеплялась за Бруно, лезла к нему, дурачилась. Эмма же сразу стремилась забрать дочь.

– Бвуно, Бвуно, – хныкала малышка и брыкалась в руках матери. – Ты похая. Бвуно холосый.

Она заговорила удивительно рано, чем несказанно радовала мать и восхищала окружающих. Но Эмму огорчала привязанность малышки к тому, кого она считала убийцей. Герлок, как и прежде, лезла к нему на колени, дергала его за бороду, урчала на его страшный медвежий капюшон с оскаленными клыками, а когда Бруно тоже начинал рычать, да так мастерски и громко, что можно было и в самом деле испугаться, Герлок приходила в восторг, кричала испуганно и радостно и тут же заходилась смехом.

«Каждый из жителей лесов умеет подражать голосам лесных обитателей», – сказал Эмме в их последнюю встречу Тьерри. Эмма знала это. Даже мальчишки могли копировать уханье филина, вой волка, некоторые даже трубили оленем. Но так мастерски, как Бруно, не получалось ни у кого.

Оборотень. Эмма и верила, и не верила в это. Слух об оборотне словно обрадовал, вернее, оживил жителей долин. Это было событие, которое вносило разнообразие в их монотонное существование. Эмма не понимала, почему после разговоров об оборотне они еще чаще стали уходить в лес. Сама же она слишком долго жила в городах, видела слишком много людей, прошла через много испытаний, и старая вера в нечисть словно отошла для нее на задний план. В проделках темных сил ей чудился злой умысел людей. Когда-то она сама столкнулась с подобным. Она еще не забыла ведьму Снэфрид и ее зло. Но тем не менее оборотень ей представлялся скорей не темной силой леса, а реальным человеком.

У Тьерри была масса недоброжелателей. Он зло шутил, соблазнял чужих жен и дочерей, и сам настоятель Седулий говорил, что не удивится, если однажды кто-то решит поквитаться с ним. Но Тьерри был ловок и силен, и убить его могли либо исподтишка, либо кто-то, от кого он не ожидал подобных действий. Но разорвать его… Так мог поступить либо оборотень, либо безумец, исходивший ненавистью. И Эмма невольно опять начинала подозревать Бруно.

Местные кумушки любили пообсуждать, что Бруно наполовину зверь. Раньше Эмму эти слухи раздражали, теперь стали пугать. Силен, дик, жесток. Ей порой казалось, что она смогла приручить его, добиться послушания, но она еще не забыла рассказов о дикой суровости Бруно, о том, как жестоко он разделался когда-то с соперником. А ведь и Тьерри был его соперником. И если это Бруно застал их возле водопада Эльфов… Силы небесные, он мог в ярости вытворить с Тьерри все, что угодно. И никто не упрекнул его за это. Все списали на оборотня. Если кто-то и подозревал старосту, предпочитали помалкивать.

И только один человек осмелился обвинить Бруно в убийстве – мать Тьерри.

Еще когда отпевали Тьерри и Бруно вместе со всеми присутствовал в базилике монастыря, она вдруг вышла вперед и принялась кричать, что именно Бруно убил ее сына.

– И все из-за этой рыжей сучки! – ткнула она пальцем в Эмму.