Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 73

Глава 3

Октябрь 1514 г.

В молодости Людовик XII был живым и веселым человеком, любил охоту, пиры, турниры. Правившая в те годы регентша Анна де Боже, его политический противник, когда-то была сильно им увлечена, да и сейчас, когда они оба постарели, не утратила к нему запаса нежности и стала его верным другом, заботясь о нем с чисто материнским вниманием. И она первая, видя, как не на шутку увлечен король юной супругой, не преминула намекнуть, что ему следует не забывать о своем здоровье и возрасте.

– Вам нужно учитывать ваши лета, Луи, и поостеречься. Эта хорошенькая молодка из Англии – как раз то, что может утомить мужчину.

– Но и дать Франции законного наследника, – сухо отрезал король.

Конечно, иметь сына от Марии Английской было его первейшим желанием, но не менее сильно он хотел добиться её симпатии. Будучи человеком неглупым, он совсем не обольщался насчет её чувств к нему, однако рассчитывал, что может дать своей юной супруге многое из того, что если не затронет её чувства, то, по крайней мере, заставит её привязаться к нему, испытывать благодарность от сознания, что у неё столь добрый и заботливый муж. И Людовик лелеял её, баловал, задаривал немыслимо дорогими подарками. Уже на следующий день после брачной ночи он подарил ей шкатулку с бесценными аравийскими благовониями, два потрясающих рубина по два дюйма в диаметре и крохотную собачку с длинной шелковистой шерстью и приплюснутой мордочкой, привезенную из далекого Китая.

Людовик даже умилился, видя, как восхитила и обрадовала Мэри собачка. Даже больше, чем драгоценные каменья, которые она отложила, возясь с песиком.

– Я назову его Курносый, – говорила, смеясь, Мэри. – И закажу для него ошейник с жемчужными подвесками.

Да, Людовику удалось добиться благосклонной улыбки юной супруги. И все же, через три дня, перед тем как двор отбыл из Абвиля, он впервые серьезно обидел её. Людовик заявил Мэри, что теперь, когда она стала французской королевой, ей негоже держать подле себя весь свой английский штат и велел им отправляться домой, в Англию.

Для Мэри это стало ударом. Одним махом прервались её связи с родиной, и она оказывалась среди чужих, малознакомых людей, которые, как она понимала, скорее станут следить за ней, чем проявлять к ней ту теплоту и внимание, какой окружали её люди, к которым она привыкла. И она даже рассердилась на Людовика: дулась, капризничала, требовала. Просила оставить хотя бы её милую Гилфорд, но Людовика даже более других не устраивала близ жены кандидатура этой склочной женщины.

– Вы уже взрослая замужняя женщина, мадам, – сухо возразил он королеве, – и гувернантка вам совсем ни к чему. Как и ни к чему мне видеть в вашем окружении столь распутную особу, как Джейн Попинкорт, уже одно присутствие которой может бросить тень на королеву, мою жену.

Напрасно Мэри настаивала и обижалась – Людовик оставался непреклонен. Английской свите велели паковать вещи, что привело в восторг французский двор. Всех интересовало, как это повлияет на отношение супругов. Однако когда через час после последовавшего приказа Людовик и Мэри появились за обеденным столом, они вели себя спокойно и безмятежно, так что никто и не догадался, что они только что ссорились.

Король, отметив такое самообладание супруги, даже зауважал её. Поэтому и пошел на некоторые уступки, позволив Мэри оставить подле себя небольшую часть свиты: шесть пажей, лекаря и духовника, а также четырех фрейлин, знавших французский язык, дабы помогать королеве в общении с её новыми подданными. В их число вошли, конечно же, Анна Болейн, Нанетта Дакр, а также сестры Лизи и Анна Грэй. Это было уже что-то. Особенно, если учесть, что новый штат королевы было поручено составить той самой Луизе Савойской, в которой Мэри чувствовала скрытую опасность, о чем она не преминула заметить это королю. Он понял её, но все же настоял на своем решении.

– Ангел мой, Мари, я и сам понимаю, что сия дама – наш недруг уже потому, что желает, чтобы мой трон достался её сыну, этому избалованному мальчишке Франсуа. Но нельзя не учитывать неё влияние при дворе! У неё слишком много сторонников, и мы должны считаться с ней. Однако обещаю, что устраню её от вас при первой же возможности.

Мэри смирилась. Она виделась каждый день с нежно улыбающейся Луизой, слушала её заверения в преданности, а заодно присматривалась к каждой из дам и девиц, которых ежедневно представляла ей Луиза. Однако у неё остались четверо её фрейлин, и она словно отгородилась ими от всех этих шпионок Луизы, будучи по-настоящему проста и откровенна только с ними. А потом ещё узнала от Лонгвиля, что он задержал во Франции Джейн, отправив её в свой особняк в Париже, и если королева изъявит желание, он всегда сможет устроить им встречу. Это обрадовало Мэри, а смелость Лонгвиля, осмелившегося пойти наперекор воле короля ради своей любви, просто восхитила. Значит, есть в этом мире подчинения власть имущим нечто, что ставится выше карьеры и влияния! И она грустно вздохнула, вспомнив Чарльза Брэндона.

Присутствовавшая при этой беседе Анна Болейн осмелилась заметить королеве, что если весть о том, что Джейн осталась с Лонгвилем, дойдет до Людовика, это вызовет скандал, и королева поступает неразумно, покрывая любовников. На что Мэри сухо заметила, что Анна Болейн слишком молода, и ничего из себя не представляет, чтобы давать советы своей госпоже. Анна испугалась. Сейчас она полностью зависела от воли её величества, и если она потеряет её благосклонность… У молодой королевы ведь такой непредсказуемый характер, а ей, Анне, всегда следует искать способ удержаться в блестящем окружении высшего общества. И, выйдя из покоев королевы, она поспешила найти глазами Гриньо. Тот, увидев взволнованный взгляд юной фрейлины, улыбнулся в усы. Ему необходимо иметь своего человека в ближайшем окружении королевы, а Анна Болейн умна, несмотря на юный возраст... Именно благодаря возрасту на неё меньше всего падет подозрение. Поэтому он смело приблизился к ней, и они долго беседовали в нише окна, на виду у всех, отнюдь не вызывая никаких предосудительных кривотолков.

А ведь вызвать кривотолки при французском дворе было легче легкого! Если политические новости иногда и обсуждались, то куда больший интерес вызывали альковные тайны и вытекающие отсюда любовные интрижки. Двор Людовика XII обожал скандалы, сплетни, взлеты и падения. В Англии на этот счет картина выглядела более достойно: там обычной темой считалась политика, а любезность и ухаживания очень модными – благо, женщин там было меньше, чем мужчин, и ни одна придворная дама и фрейлина не оказывались без кавалера. Но вот амурные похождения, выходившие за рамки благопристойности, были не в чести, ибо и король Генрих, и королева Катерина строго следили за нравственностью своего окружения. Во Франции же под прикрытием строгих правил царил тайный, и тем более изощренный разврат. К тому же герцог Франциск открыто поощрял плотские радости, а Людовик, если и осуждал подобные нравы, то ничего не предпринимал, чтобы их обуздать. Поэтому на фоне общего добронравия тайные связи были делом обычным, и вряд ли при дворе нашлась хотя бы одна невинная девушка, или один вельможа, не имеющий пару-тройку любовниц, коих навещал по очереди... если не всех сразу. И это при том, что принцесса Клодия славилась своей набожностью, Луиза скрывала свою связь с Бурбоном под прикрытием дружбы, а её дочь, элегантнейшая и популярная особа, запиралась по ночам в спальне на засов, особенно после скандальной истории с дерзким Бониве. И все же слухи росли, один пикантнее другого. А когда молодая королева начала откровенно поощрять ухаживания «своего зятя и милого племянника» мсье Ангулема – двор был почти шокирован.

Но, как бы это ни звучало парадоксально, проявить симпатию к Франциску Мэри велел сам король. Мэри была поражена его просьбой, но Людовик поспешил объясниться:

– Ангулемы – самая сильная партия при дворе, и многие делают на них ставку. Поэтому вам, Мари, следует использовать свое очарование и шарм, чтобы увлечь Франциска, переманить на нашу сторону и тем самым вбить клин меж Ангулемами, разъединить их. Мне нравится, что вы сдружились с мадам Маргаритой и злите этим Луизу Савойскую. И если вы добьетесь симпатии этого шалопая Франсуа, чтобы он находился скорее под вашим влиянием, а не матери, тогда нам легче будет услать герцогиню Луизу, эту подстрекательницу смут и раздоров. Вы понимаете меня, ангел мой? Вам следует быть одновременно любезной и осторожной. Очень осторожной, – сделал он нажим на последних словах.