Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 49

– Наш Чарльз решил стать образцом веры! – подшучивал над ним король.

Брэндон ничего не отвечал, выдавливая вымученную улыбку. И был постоянно настороже. Он слышал, как люди перешептываются за его спиной, обмениваются многозначительными взглядами: порой он даже гневался на Мэри, которая своей непокорностью просто губила его. И в то же время то, что зародилось в нем в ответ на её дерзкое чувство и обольстительную красоту принцессы, было так восхитительно! Это казалось возвращением в юность, со всеми её безграничными порывами души, со сладостной до боли остротой ощущений. Порой он словно с удивлением прислушивался к стуку собственного сердца, которое жило, почти дышало, давая упоительную надежду, что и в этом мире возможно чудо. Потом в спор с сердцем вступал разум, и Брэндон понимал, что должен укротить себя. Но не мог...

Чарльз помимо воли начал переходить на сторону Мэри: он намекал Генриху, что принцесса слишком дорога для Англии, чтобы жертвовать ею ради возжелавшего её старца, неожиданно ставил препоны в переговорах, препираясь по мелочам. Теперь он даже склонялся к поддержке тех, кто придерживался происпанской политики, выискивая способ совершить невозможное – сорвать переговоры. Он понимал, чем рискует, но продолжал вести эту опасную игру, даже зная, что за каждым шагом его следят, даже пристальнее, чем раньше.

Его любовница Нэнси Керью, к которой он порой приходил, даже предупредила его.

– Чарльз, ладно, я молчу, что ты все время называешь меня именем сестры короля, но ведь весь двор полон слухов о том, что ты стал любовником её высочества, а ты сам даешь повод для кривотолков. Поверь, милый, многие при дворе ненавидят тебя, как человека, которому многое удалось, и будут рады твоему падению. Поэтому обдумай, как следует, на что ты решаешься, и пожалей свою голову, которую мне предпочтительнее видеть на своей подушке, чем под топором палача.

Она была умница, Нэнси Керью, и к тому же его преданный друг.

Вулси, который был просто его сторонником, тоже говорил Брэндону:

– Мне нравятся смелые люди, но когда смелость переходит в безрассудство – это граничит с глупостью.

«Пропади они все пропадом! – злился Брэндон. – Я ничего не могу с собой поделать. Я люблю ее. Но порой, мне кажется, что начинаю едва ли не ненавидеть».

Это адская смесь, которую он чувствовал каждый день, отравляла его и доводила едва ли не до нервного срыва; он срывался, отвечая на колкие замечания Бэкингема, и едва не стонал, когда Норфолк донимал его разговорами, что он обирает его внучку и теперь должен жениться на ней. Да, он всем был должен... Должен веселить короля, должен поддерживать Вулси, должен обсуждать пункты договора с Лонгвилем. И только Мэри, которая одиноко вела борьбу за их любовь, он ничего не был должен.

И вот Генрих велит им ехать в Ричмонд и клянется всеми святыми, что изыщет самые безжалостные средства, чтобы сломить, заставить, даже уничтожить свою сестру! И Брэндон решился.

– Государь, переезд двора – дело долгое. Не позволите ли мне отбыть в Ричмонд прямо сейчас? Я желал бы попробовать повлиять на вашу сестру, и даже уверен, что у меня это получится.

Генрих удивленно вскинул рыжие брови, но потом лишь пожал плечами.

– Ты всегда был хитрым плутом, Чарльз. Что ж, рискни. Мэри с детства благоговела перед тобой, может, тебе и удастся уломать её.

Брэндон слышал смешки и перешептывание за спиной, но ему уже было все равно. Двор прибудет в Ричмонд только завтра, следовательно, у него есть время, чтобы увидеться с Мэри и переговорить с ней в стороне без посторонних.

Брэндон спешил, поэтому предпочел ехать в Ричмонд посуху, а не плыть Темзой. Как королевский конюший, он имел право взять любую лошадь, и он остановил свой выбор на соловом, невзрачном на вид коньке, который, однако, слыл самым быстрым, и не раз побеждал в скачках. Не желая привлекать к своему отъезду внимания, он отказался от свиты, сам взнуздав и оседлав солового. Чарльз понимал, как опасно ему приближаться к Мэри, но у него было, что ей сказать. И он не мог позволить, чтобы её и дальше мучили.

Когда Брэндон предстал перед королевой, доложив, что прибыл по повелению Генриха, она лишь странно поглядела на него. Катерина давно поняла, что только из-за этого человека её золовка так борется против неизбежного. И сейчас королева имела все причины не допустить его к Мэри, более того, у неё был шанс, памятуя, что Брэндон всегда был в партии её политических недругов, попросту предать его. Но королева была добрая женщина, и, как и все женщины, не могла не поддаться обаянию Чарльза Брэндона. К тому же он привез ей благую весть – завтра прибывает её Генрих. Уже одно это привело королеву в радостное настроение, и она больше думала о предстоящей встрече с супругом, нежели о том, чтобы помешать встрече (она не сомневалась) влюбленных.

Единственное, что она сказала:

– Уж не думаете ли вы, сэр, предстать перед её высочеством в таком виде, как явились ко мне?

После долгой дороги, проделанной вскачь, да ещё и по столь непривычной для конца июня жаре, Брэндон был весь в пыли, пот струйками стекал по его мокрому лицу, а складки одежды пропитались конским потом. Конечно, ему следовало привести себя в надлежащий вид. Но он спешил, поэтому просто обмылся, надел свежее белье и одежду, не захотел тратить время на сушку и завивку волос, просто зачесал их назад. Но пока он шел по длинным коридорам, где по случаю хорошей погоды были распахнуты все окна, сквозняки распушили и слегка растрепали его волосы, вернув им вместо модной завивки их природную непокорную волнистость, и когда он вошел в приемную покоев принцессы, у него был почти мальчишеский, легкомысленный вид.

Придворные дамы и фрейлины принцессы уже знали, что Чарльз Брэндон прибыл, чтобы встретиться с их госпожой, и вовсю шептались по этому поводу. Будучи ближайшим окружением принцессы, они были в курсе отношения Мэри к Брэндону, и теперь обсуждали, к чему приведет эта встреча. Когда появился Чарльз, девицы так и подскочили, словно собираясь загородить ему дорогу к леди Мэри.

Брэндон, растрепанный, в светлом распашном камзоле поверх рубахи с округлой горловиной, открывавшей его сильную мужественную шею, выглядел даже более привлекательным, чем в роскошных парчовых одеяниях придворного с золотой цепью маршала двора. И у него были такие красивые голубые глаза! А когда он с поклоном улыбнулся им, то многие помимо воли начали улыбаться ему в ответ.

– Просто настоящий цветник, – послал он всем сразу воздушный поцелуй. – Ну, кто из вас, мои милые, доложит её высочеству, что Чарльз Брэндон, виконт Лизл, ожидает встречи с ней по поручению короля?

Вообще-то, после такого вступления они не имели права ему отказать, но после того, как Мэри доложили – ах, она уже знала и ждала его! – о приходе Чарльза Брэндона, после того, как он вошел, несколько дам, во главе с неприступной Люсиндой Моубрей, остались в её покоях, застыв подле принцессы, как неприступная стража.

В комнате, несмотря на полуденное время, царил полумрак. Большие окна были распахнуты из-за жары, но их затемнили длинными портьерами, которые под порывами ветра колыхались и топорщились подобно парусам. Мэри велела специально затемнить покой, так как, несмотря на обильно припудренное лицо, опасалась, что Чарльз заметит на её скуле след после сходившего синяка. Сейчас принцесса восседала в кресле с высокой спинкой, наподобие трона. В этот жаркий день на ней было легкое белое платье, без всяких украшений, не считая кружевной рюши по вырезу прямоугольного декольте, а широкие рукава были присборены пышными буфами от предплечья до манжет и перехвачены розовыми ленточками, такой же лентой были схвачены сзади её волосы. И хотя Мэри старалась придать себе царственный и неприступный вид, она выглядела совсем юной, трогательной. Чарльз заметил, как нервно сжимали ее пальцы подлокотники кресла.

– Мы рады вас видеть, сэр Чарльз, – величественно кивнула она на поклон Брэндона. – Нам сообщили, что вы прибыли по поручению нашего августейшего брата и желаем узнать, что же велел передать его величество. Брэндон отвечал чуть насмешливо, в своей извечной манере скрывать за шуткой серьезные вещи. А говорил он действительно почти неслыханное: он должен остаться с юной принцессой наедине – это приказ короля, – никто не должен знать, о чем они говорят, и никто не имеет права их прерывать. Поэтому у него просьба к её высочеству: отпустить своих дам и уделить ему столько внимания, сколько потребуется.